Оливер ЛангмидGlitterati
Среда. Или это был вторник?
– Дорогая?
– Да, любовь моя?
– Сегодня среда или вторник?
– Сегодня вторник.
– Разве вторник был не вчера?
– Нет, дорогой. Вчера у нас был понедельник. Я точно помню, что был понедельник, потому что Габриель была одета в синее платье «Савинчай» с блестками, которое она носит только по понедельникам, потому что носить «Савинчай» в любой другой день недели было бы немыслимо.
Что ж, все разъяснилось.
Симоне поднял голову с розового кожаного шезлонга.
Прошлой ночью было выпито немереное количество коктейлей, в результате чего головная боль теперь угрожала его обычно безупречному равновесию. Он подошел к позолоченному комоду «Маншодруа», который использовал только по вторникам, и очень удивился, увидев, что его обычная доза обезболивающих исчезла.
– Дорогая! – воскликнул он.
– Что случилось, Симоне?
– Мои лекарства пропали!
– Ты смотрел в комоде «Маншодруа»?
– Я открыл тот самый ящик, в котором хранится моя вторничная доза, но он пуст. Может быть, ты их случайно взяла?
– Нет, конечно.
– И ты абсолютно уверена, что сегодня именно вторник?
– Даже не сомневайся, милый мой Симоне. Я только что вспомнила, что вчера вечером Гэлвин был одет в свой красный костюм от «Кростэй», который он носит только по понедельникам, потому что, как известно, красный «Кростэй» – это наслаждение, которое надлежит испытывать только в первый день недели. Я абсолютно, на сто процентов уверена, что сегодня вторник. Может быть, ты переложил свое лекарство?
– Ну, – неуверенно сказал Симоне, – возможно. Я мало что помню с прошлой ночи.
– Возьми те лекарства, которые мы отложили в верхний левый шкафчик гостевого гардероба. И начинай собираться. Тебе через два часа на работу, и будет просто ужасно, если ты не опоздаешь.
Это было правдой. Во вторник, если бы Симоне не пришел на работу на двадцать минут позже, об этом гудел бы весь офис. Симоне быстро бросился в гостевую спальню и отыскал в гардеробе запасные обезболивающие. В ванной для гостей он рассыпал белый порошок по сияющей поверхности хромированной раковины и втянул его за одну понюшку. Наркотики ворвались в мозг, головная боль начала отступать.
– Великолепно, – сказал он своему взъерошенному отражению. – Просто замечательно.
Сегодня вторник, что означало, что на работу следует явиться в белом. Симоне обыскал гардеробные и вытащил свои белые костюмы. Первый, облегающий вариант от «Месср Месср», второй, более свободный, но со вкусом отделанный вариант от «Сейнт Дарсингтон» и, наконец, его абсолютно новый белый костюм, сшитый из недавно изобретенного метаматериала, наполненного светоизлучающими микросветодиодами от «Карпа Фишш», самый что ни на есть пик моды. Чувствуя себя все так же неважно, Симоне остановился на элегантном костюме от «Месср Месср», разложил его на кресле и приступил к работе над лицом.
Вторник был бледным днем, что подразумевало тщательное подчеркивание скул. Он начал с трехкомпонентного состава для умывания «Каррат» и намазался увлажняющим кремом «Стринэм», прежде чем смыть все это водой с температурой 36,6 °C, очищенной и доведенной до совершенства «Дрэсингтон Лорд». Затем он перешел к основе под макияж «Флейстей», наложил ее набором изумительно мягких кисточек «Каррат» и закончил слоем пудры «Флейстей» цвета слоновой кости. Напудрившись, он смешал свои серые румяна «Стринэм» и начал с особой тщательностью прослеживать очертания лица, щедро накладывая тени на кожу под скулами. Затем, как только скулы обрели поистине изумительную четкость, он начал менять форму глаз своей коллекцией дополняющих подводок и теней для век «Драмаскил», пока они не оказались точно в центре его лица. Запустив пальцы в набор накладных ресниц «Драмаскил», он выбрал ослепительно белую пару, покрытую совершенно черным порошком, и изящно прикрепил их к векам, используя мягкий клей для накладных ресниц «Драмаскил». Нанеся небольшое количество превосходной туши «Стринэм», он подчеркнул выразительность глаз. Наконец, для контраста с идеально отбеленными зубами, он нанес светло-серую помаду «Селесил» и выровнял ее черным карандашом для губ «Селесил», чтобы придать рту определенную четкость.
Надув щеки, чтобы убедиться в том, что все в порядке, Симоне закрепил макияж фиксатором «Грантис Грато», щедро распылив его для пущей надежности.
Закончив с лицом, Симоне надел костюм от «Месср Месср» и завязал галстук.
Уже два сорок пять? Симоне метнулся в коридор, послал воздушный поцелуй жене и остановился перед зеркалом, которое было обрамлено яркими лампочками, чтобы выявлять мельчайшее несовершенство смотрящего в него человека. Чувствуя удовлетворение от проделанных манипуляций, он ушел на работу.
К сожалению, путь Симоне на работу пролегал над улицами пригорода, где жили бедные немодные.
Через окна безупречного железнодорожного вибровагона открывался вид на глубины внизу, где дома были построены всего лишь ради практичности, а не согласно последним веяниям дизайна. По мнению Симоне, они выглядели как ужасные пародии компоновки, куда поступали некоторые из самых дешевых предметов его одежды. Симоне смотрел вниз на пригород, презрительно кривя рот.
Уродливые, немытые массы без маникюра. Немодные.
Ему было больно видеть их там, бесцельно кружащих и не понимающих, до чего же они ужасны; насколько же неразвиты их эстетические чувства, что они едва могли осознать свою собственную отвратительность. Подумать только, они выполняли настоящую работу! Подумать только, они использовали такие штуки, как лопаты, гаечные ключи и дрели! Симоне вздрогнул, но не смог отвести взгляд. Его полностью охватил ужас увиденного.
Уму непостижимо, что такие люди существовали совсем рядом.
Вагон проскользнул через туннель, и внезапно они оказались там, в самом сердце ужаса, где за неукрашенными заборами ковыляли немодные. Если бы Симоне не удалил в свое время носослезные каналы, он бы заплакал. Сжимая руки в кулаки, он наблюдал, как они проходили мимо, натыкаясь друг на друга, улыбаясь своими уродливыми, ненакрашенными губами, с открытыми ртами и вожделением в не подведенных глазах глядя на проносящийся мимо вибровагон и на его пассажиров – прекрасную glitterati.[12]
Подумать только, что они одного и того же вида. Это в голове не укладывалось.
Симоне втайне надеялся, что все немодные скоро заболеют и умрут. Конечно, такие мысли были немодными. Последние веяния диктовали жалость к уродству, и эта благотворительность в виде списанных вещей прошлого сезона была признаком хорошего тона. Но Симоне только сказал, что отправил свои старые вещи немодным. На самом деле он сжег их. Сама мысль о том, что его списанные костюмы касаются кожи любого из этих слабоумных с ослабленным эстетизмом, вызывала у него дурноту.
Симоне пребывал в таком ужасе, что едва заметил, что железнодорожный вибровагон остановился. Он выходил последним.
Впереди высилась огромная кристаллизованная башня компании «Тремптор», и сердце Симоне забилось быстрее. Площадь была застроена эстетически прекрасными офисами, но ни один из них не мог сравниться с могучей красотой башни «Тремптор». Казалось, работа в ней ведется на Небесах – рифленые стеклянные цилиндры, делающие все здание похожим на огромный небесный орга́н, всегда заставляли его улыбаться. Конечно, улыбаясь, он был очень осторожен. Улыбка попросту испортила бы его макияж, а он еще даже не вошел внутрь.
Он посмотрел на часы. Опоздал ровно на двадцать минут.
Отлично.
У парадного входа выстроилась очередь и, взглянув на нее, Симоне почувствовал, как его сердце замерло. Каждый мужчина и каждая женщина в очереди были одеты в фиолетовые наряды.
Что это могло означать? Неужели он пропустил выпуск одного из 116 различных журналов моды, на которые был подписан? Изящно прижав руку к груди, Симоне почувствовал необходимость бежать – он должен вернуться домой прямо сейчас и притвориться больным. Но было слишком поздно. Он уже оказался в очереди. А за ним…
Симоне рискнул оглянуться. Идеально накрашенные открытые рты и широко распахнутые глаза. В них застыл ужас.
Возможно, это была шутка, и все в башне «Тремптор» в ней участвовали. Может быть, если он подключится к розыгрышу, все будут хлопать и смеяться, и он будет смеяться вместе с ними. И все они будут пить шампанское и годы спустя вспоминать о том, насколько восхитительной получилась шутка.
Очередь медленно продвинулась вперед. Наступил черед Симоне.
Приняв свою лучшую позу, Симоне шагнул внутрь.
Абсолютная тишина. Ладони в положение полухлопка застыли в воздухе. Перед ним разверзлась бесконечно длинная красная дорожка, но он продолжал горделиво шествовать, поджав губы. Ни одной вспышки фотоаппарата. Но там, дальше, наконец, его спасение: ступени, ведущие от входной дорожки к лифтам. Несколько последних метров ему хотелось пробежать, но в башне «Тремптор» с момента ее строительства не было пролито еще ни одной капли пота, и он, разумеется, не станет первым отступником, осквернившим святую землю.
В лифте Симоне дрожащим пальцем нажал кнопку десятого этажа. Все вокруг него были в фиолетовом. Они продолжали смотреть на него, но он не поднимал глаз, уставившись в со вкусом оформленный коврик.
Наконец лифт поднялся на десятый этаж.
Симоне быстро сделал последние несколько шагов в свой офис и закрыл дверь. Он кристаллизовал стены так, чтобы утратили свою непрозрачность, и сел за трехуровневый стол.
Что могло случиться? Что пошло не так? Разве что… Глаза Симоне широко распахнулись.
Что, если сегодня не вторник? Что, если на самом деле среда?
Последствия были невыносимыми. Должен ли он провести весь день немодным? Одетым во все белое, когда в среду носить один цвет считается крайней бестактностью? Но что он может сделать? Допустим, позвонит своей жене и заставит ее принести запасной костюм. Но что делать с лицом? Фиксатор «Грантис Грато» уже нанесен. Его макияж сохранит стойкость как минимум в течение следующих восьми часов.