– Пользуемся, конечно… Куда денешься! Просто предпочитаем живое общение… – хмыкнул, покосился лукаво. – Кстати, о живом общении… До интима, насколько я понимаю, не дошло?
Треплев поморщился.
– Какой там интим? Одна политика…
– Неужто приняли в тайное общество?
– Наоборот, – буркнул Антон. – Просили, чтоб я принял… А не подскажете, кто это меня пас всю дорогу?
– А вас пасли?
– На каждом углу.
– Колы. Больше некому… Вы от них, коллега, держитесь подальше – судя по всему, в вас заподозрили очередное воплощение. Хотя нет худа без добра – будут теперь беречь как зеницу ока…
– А есть от чего беречь?
– Да так… Здесь, конечно, не город, но…
Выпили. Треплев набросился на еду.
– Нет, не понимаю! – раздраженно сказал он, расправившись с подостывшим бигусом. – Неужели в это можно верить всерьез? Воскрешение, воплощение…
– Почему бы нет? – философски заметил смотритель. – На то она и вера…
– Да, но быть ее объектом…
Пожилая копия Антона Треплева выпрямилась в кресле и, чуть откинув голову, воззрилась на Треплева-младшего.
– Как-то вы странно это сказали… Словно и впрямь вообразили себя… сами знаете кем…
– А вы можете доказать обратное?
– Могу… – глуховато отозвался смотритель. Взял свою рюмку, однако до рта не донес – уставился на нее, старея на глазах. – Вы недавно спросили меня, коллега, – мертвым голосом промолвил он, – почему никогда, ни при каких обстоятельствах вы не сможете оказаться настоящим Антоном Треплевым… Отвечу… Только между нами… – И он через силу поднял на собеседника исполненные скорби глаза. – Потому что настоящий Антон Треплев – я…
Нет, это уже было слишком!
– У вас – шрамики, – пристально глядя на самозванца, сказал Антон.
– Что?..
– У вас на лице – шрамики, – раздельно повторил Антон. – Пластическая операция?
– Нет, – печально отозвался пожилой сотрапезник. – Не было никакой пластической операции… А шрамики – да. Шрамики пришлось сделать…
Кажется, должна была последовать исповедь. И она последовала.
– Во-первых, коллега, – поведал с тоской смотритель, – забудьте все, чему вас учили в школе. Теракт я совершил в одиночку… Подполье возникло уже потом…
Успевший настроиться на иронический лад Антон Треплев не ожидал такого начала. Сказанное вполне соответствовало действительности… Хотя… Музейный работник… Наверняка имеет доступ к архивам – там и раскопал всю правду… часть правды… Да вот и Иоганн Себастьянович давеча сболтнул нечто похожее: дескать, сдать подполье с потрохами ему даже не предлагали – видно, сдавать еще было нечего.
– А как же, простите, подвал? – поддел Антон. – Сами же сегодня говорили, что Треплев собирал в нем своих боевиков…
– Да мало ли я что говорил!.. – вспылил смотритель. – На сходке-то!.. – Тут же угас и разлил еще по одной. Махнул водку залпом, помотал редеющей шевелюрой. Собутыльник помоложе ограничился тем, что тронул губами краешек рюмки и снова отставил, – весь внимание.
За черным ночным окном беззвучно мельтешили крылышками две караморы. Интересно, могут они подслушивать сквозь стекло?
– А вы, тезка, – с нетрезвой назидательностью промолвил выпивший, старательно выговаривая слова, – привыкайте… привыкайте к двойной жизни… Такая уж у нас работа: на публике – одно, с коллегами – другое…
«Когда-нибудь стану таким же, – мрачно думал Треплев, изучая морщинистое испитое лицо. Мешки под глазами – как застывшие наплывы свинца. – Если доживу, конечно, до его лет…»
– Давайте вернемся к теракту!
– Ну а что теракт?.. – с отвращением проговорил коллега. – Кстати! Знакома вам такая фамилия – Джедаев?
– Где-то слышал, – слегка покривил душой Антон.
– Только слышали?.. Ну, значит, ваше счастье!.. А мне вот от него прятаться пришлось по хуторам… лет десять, если не больше…
– Он кто?
– Жертва теракта!
Ну вот теперь история заболевания (или симуляции, что вернее всего) начинает помаленьку высвечиваться. Горемыку перепутали с Треплевым. А потом он и сам себя с ним перепутал. Собственно, почему бы и нет? За десять лет метаний и страха вполне можно вообразить себя тем, за чьи грехи вот-вот придется ответить.
– Купил у бомжа паспорт, – уныло повествовал смотритель, – уехал в глубинку, прижух, стал ждать…
– Чего?
– Когда срок давности истечет… Когда буча поутихнет… Ага! Утихла она… Такое поднялось!..
– А где сейчас Джедаев?
– Там же, где и все Джедаевы! За границей. В бегах…
– От кого?
– В том числе и от Интерпола.
– Убил кого-нибудь?
– Да. Четверых. И все убитые, что характерно, Треплевы… С первой могилы по пятую. Четвертый ухитрился погибнуть самостоятельно… Но это, учтите, опять-таки между нами… Документы из музея изъяты, а сам я – под подпиской о неразглашении…
Несколько секунд Антон сидел неподвижно. При мысли о том, что бы случилось, останься он в прошлом, прошиб озноб. Дрогнувшей рукой взял со стола свою рюмку, выпил до дна. Перекрестился.
– Царство им небесное… – пришибленно пробормотал он. – Вот угораздило… А документы почему изъяты?
– Н-ну… видимо, в Конторе посчитали неуместным, что Треплеву противостоял какой-то бандюган. Несолидно, знаете…
– Так Контора – она за кого? За отшибленных или за тихушников?
Смотритель вздохнул.
– Всяк за себя, – изрек он. – Одна Контора за всех… Но я, с вашего позволения, продолжу. Прижух. Затаился. Вкалываю на ферме у одного азербайджанца… Потом у корейца… А вокруг… Гражданская война! Один самозванец, другой, третий… Вам сколько лет?
– Сорок один.
– Ну, стало быть, сами застали… Потом, годков этак через десять, в самом деле вроде унялись малость… Резерваций понастроили, с нейтральной зоной разобрались… Хотя с ней до сих пор еще разбираются!.. Музей отгрохали, объявили конкурс на место смотрителя… Главное условие, чтоб похож был. Ну я и…
– А шрамы-то зачем?
– Так… На всякий случай. Боялся: вдруг догадаются, что я – это я…
Да, пожалуй, тут не симуляция, тут именно заболевание… Ох и натерпелся бедолага! И не из-за кого-нибудь натерпелся-то – из-за него, из-за Антона Треплева… А историю себе он, следует признать, вылепил вполне достоверную. Только вот про Голокоста упомянуть забыл – видимо, просто ничего о нем не знает… Можно, конечно, уличить, но стоит ли? Ловить подобных типов на вранье бесполезно – выкрутится в любом случае.
Вспомнилось вдруг, что в каком-то екатерининском документе Пугачев был сгоряча назван лжесамозванцем.
Лжесамозванец тем временем выбрался из кресла, встал, пошатнулся.
– Что-то я сегодня того… – с трудом ворочая языком, пожаловался он. – Перебрал… Пойду восвояси…
Утро началось бурно – Треплев был разбужен бешеным стуком в дверь.
– Антон Антонович!.. – Отчаянный женский голос, кажется, принадлежал Громовице. – Антон Антонович, откройте!..
Вскочил с постели, чуть не опрокинув столик с остатками вчерашнего ужина, чертыхнулся, открыл. Так и есть – Громовица.
– Одевайтесь! – задохнувшись, велела она. – Быстрее!..
Глаза у нее были такие, что, даже не спросив, в чем дело, он молча метнулся к стулу, где брошенное как попало валялось его барахло.
– Там из Конторы за вами прибыли… Сейчас здесь будут… Да не надо обуваться, на улице обуетесь!..
Босиком, с кроссовками в руках, Антон кинулся следом за девушкой. Сбежали вниз, свернули к черному ходу. Снаружи ждала машина, не такая, конечно, роскошная, как у вице-мэра, – поменьше, поскромней. За рулем сидел костлявый жилистый детина с физиономией уголовника.
– Порядок! – хрипло заверил он. – Наши их на Сурдинке в пробку посадили…
Такое впечатление, что на тесные улочки выполз весь личный автотранспорт резервации, зачастую весьма подержанный. Сплошь и рядом попадались модели, словно бы вынырнувшие из тех времен, откуда прибыл Антон Треплев. Но особо вилять не пришлось – дорогу уступали.
– У вас точно нет кошелька? – бросил шофер, не поворачивая головы.
– Н-нет… – придушенно отозвался Антон, пытаясь напялить левую кроссовку. – Вернее, есть, но… не ваш… не нынешний…
– А Тиш где? – на этот раз вопрос, судя по всему, был обращен к Громовице.
– Угол Молчанова и Тихорецкой, – процедила она.
– Пригнулись! – скомандовал шофер. – Оба!
Треплев уткнулся лицом в колени. То же самое сделала и Громовица. Впрочем, вскоре было разрешено разогнуться.
– При чем тут кошелек? – сердито спросил Антон.
– А по кошельку бы вас уже отследили…
Вона как!.. Стало быть, кошельки теперь не только заменяют удостоверение личности – по ним еще и отследить можно…
На углу Тихорецкой и Молчанова приказано было соскочить на ходу (слава богу, притормозили) и перебраться в машину Тиша. Все правильно – запутывают следы. Треплев-то для радаров невидим… Или чем они там своих граждан отслеживают?.. Ловко придумано: поди пойми в такой давке, к кому он пересел!
Выходит, врал вчера Василий Панкратович, будто нет в резервации никакого подполья. За считаные минуты загромоздить улицы машинами, запереть сотрудников Конторы в пробку, выплести кружевной маршрут, передавая друг другу Антона Треплева, как эстафетную палочку… Это как же все должно быть организовано и отлажено!
Счет пересадкам Треплев потерял – то ли семь их было, то ли восемь. Возле кинотеатрика «Великий немой» его вновь подхватила Громовица.
– Значит, так, – хмуро известил шофер, по-прежнему не оборачиваясь. – Тормознем в квартале от музея…
– От музея? – встревожился пассажир. – Там же…
– Вы не беспокойтесь, Антон Антонович! – торопливо вмешалась Громовица. – Их там уже нет. Они давно по резервации мотаются – вас ищут… Про музей им и в голову не придет!
– Квартал пешком, – отрывисто продолжал детина. – Потом – через черный ход в подвал, где сходка была… Там потолок железобетонный, не засекут…