– Увы, – мрачнеет лейтенант, – она уже никому ничего не расскажет. Перелом основания черепа.
Иво снова пожимает плечами.
– Тогда я ничем не могу вам помочь. Я тут ни с кем не ссорился.
– Вам придется проехать со мной, – с некоторым сожалением говорит Андрич. – За вашей машиной я пришлю людей.
– Хорошо, – соглашается Иво. – Я только заберу из «бардачка» кое-какие бумаги.
– Конечно. – Лейтенант рад пойти навстречу знаменитому журналисту. – Все, что вам нужно.
Иво обходит «Мустанг» и открывает правую дверцу. Достает из «бардачка» папку из полупрозрачного пластика. В папке – пятьдесят страниц распечаток и два ДВД-диска. Есть еще терабайтная флешка, но она замаскирована под брелок ключей от машины. Перед тем как отдать ключи лейтенанту, Иво незаметно снимает брелок и прячет в карман.
– Материалы для работы? – подмигивает Андрич, когда Иво садится в его патрульный «Форд» и кладет на колени папку.
– Что-то вроде, – говорит Иво. – Пытаюсь писать роман.
– Вот как, – уважительно кивает лейтенант. – О чем?
– О людях. О жизни в маленьком приморском городке. О любви.
– Думаю, сегодняшнее происшествие вы тоже опишете, – предполагает Андрич.
– Возможно. Но его еще надо как следует пережить. Я до сих пор не до конца понимаю, чего избежал.
– Смерти, – говорит лейтенант. – Вы сегодня разминулись со смертью, господин Николич. Теперь вы будете жить долго. Так наш взводный говорил, когда я служил в погранстраже.
Иво задумчиво смотрит на него. У лейтенанта Андрича героический профиль – римский нос, крутой лоб, мощный подбородок. Когда смотришь на него анфас, все впечатление смазывают детские румяные щеки.
– Да, – говорит он медленно. – Теперь я буду жить долго…
Его руки непроизвольно сжимают папку с бумагами и дисками. «Это из-за них меня пытались убить, – приходит ему в голову удивительно ясная мысль. – Кто-то узнал, что Драган передал мне эти материалы, перед тем как сбежать. И теперь они ищут не Драгана, а меня».
Лейтенант Андрич поворачивает голову и смотрит на Иво долгим, непростым взглядом.
– Вам нужно запомнить этот день навсегда, господин Николич, – говорит он. – Обязательно нужно запомнить.
Лаборатория Сола выглядит так, будто ее оформляли голливудские декораторы для съемок нового сезона «Стартрека». Голубовато-прозрачные стены, шестигранные колонны из хрусталя, мерцающий свет, мягкий и бархатный на ощупь пластик, инопланетные символы на сенсорных панелях. При мысли о том, сколько денег вложено в это великолепие, у Мура начинает жалобно стонать его внутренний бухгалтер.
Сол стоит посреди футуристического зала, похожий на ветхозаветного пророка – вместо лабораторного халата на нем белый бурнус из искусственной овчины, черная борода воинственно топорщится, крючковатый нос хищно нацелен на Мура. Бурнус, думает Мур, надет не только для эпатажа – температура воздуха в лаборатории градусов тридцать (по Фаренгейту).
– Мистер Мур, я полагаю? – грохочет Сол, протягивая лопатообразную ладонь. – C–I-A?
По тому, как он отчетливо отбивает промежутки между буквами в названии Конторы, Мур понимает, что его службу в этих стенах не особенно жалуют. Это его не удивляет – привык за четверть века работы в Лэнгли.
– Доктор Мандельброт, – говорит он, стараясь, чтобы в его голосе прозвучало искреннее уважение. – Познакомиться с вами – большая честь для меня.
– Бросьте, – отмахивается Сол. – Вы меня путаете с моим однофамильцем, но Бенуа умер пару десятилетий назад.
Мур понимает, что это шутка, предназначенная для проверки уровня подготовки собеседника, и улыбается.
– Нет, – качает он головой. – Фрактальная геометрия никогда не была моим коньком, хотя, конечно, мы используем визуализации множеств Мандельброта в нашей работе…
Сол Мандельброт – на самом деле двоюродный внучатый племянник Бенуа Б. Мандельброта – удовлетворенно хмыкает в роскошную пиратскую бороду.
– Что ж, тогда обойдемся без длинных экскурсов в математику. Вы же не за тем сюда прибыли, чтобы слушать лекции, не так ли?
– Совершенно верно, доктор, – кивает Мур. – Меня направил к вам лично Директор. Сам он, к сожалению, не смог приехать…
– Потому что испугался, – перебивает его Сол. – Что ж, понять его, в общем, можно. Первым быть всегда страшновато. Хотя первым, как вам наверняка известно, был Гарри С. Ферджесс из Суитуотера, штат Техас.
– Гарри сидит в тюрьме, – говорит Мур. – И будет сидеть там до конца своей никчемной жизни.
Он поеживается – не столько от холода, сколько от того, что не первый раз думает о странной судьбе Гарри С. Ферджесса.
– Да, – соглашается Сол. – Но поскольку Гарри никогда не умрет, он будет сидеть в тюрьме вечно.
– И войдет в учебники истории как первый бессмертный, – поддакивает Мур.
Сол мрачнеет.
– Этого мы не знаем. Возможно, русские успели нас опередить. До недавнего времени они топтались на месте, но после того, как тот серб украл базу данных «Фауста», русские получили ключи от всех дверей…
Мур скрипит зубами – мысленно, разумеется. Драган Милутинович был правой рукой предшественника Сола, доктора Хьюма. Когда он сбежал со всеми разработками по проекту «Фауст», Хьюма не успели даже допросить – он выпил цианид. А потом парни из балканской резидентуры упустили Драгана и журналиста, которому он передал флешку… Прокол на Балканах стоил кресла руководителю департамента, в котором трудится Мур, – а жаль, тот был хорошим мужиком. Гораздо лучше похожей на костлявую рыбу стервы, что пришла на его место…
– Так ли это важно? – говорит он вслух. – Они первыми запустили человека в космос, но помнят-то все равно Армстронга на Луне.
– Кто знает, – фыркает Сол. – Мы сейчас даже отдаленно не представляем себе последствий иммортализации…
«Иммортализация, – повторяет про себя Мур. – Звучит вроде бы неплохо».
– Но ведь, если я правильно понимаю, речь не идет о замещении нашего общества обществом бессмертных?
– Разумеется, нет. – Сол неожиданно чихает и вульгарным жестом вытирает нос и бороду тыльной стороной ладони. – Речь идет о том, что бессмертные будут существовать рядом с нами. Но само это соседство… может изменить наше общество до неузнаваемости. Как изменило его, кстати, появление интернета и виртуальной реальности.
– Боюсь, – говорит Мур осторожно, – я не очень-то вас понял.
– Да что здесь непонятного? – раздраженно рубит ладонью воздух доктор Мандельброт. – Вы как рыцарь плаща и кинжала должны это понимать лучше, чем кто-либо. Мог ли кто-нибудь до появления интернета предположить, что русские будут вмешиваться в наши выборы? Ну, что же вы молчите – отвечайте!
– Нет, конечно, – покорно отвечает Мур, стараясь, чтобы голос его звучал взволнованно. – Это было невозможно.
– Вот! Если бы они даже захотели… представляете, что для этого бы потребовалось? Разветвленная агентура во всех штатах… гигантские денежные средства, которые надо было как-то переводить на счета в американских банках… купленная пресса… нет, такое было не под силу не только им – вообще никому в то время. Но с появлением интернета и социальных сетей все изменилось. Вы можете из одной комнаты где-нибудь под Санкт-Петербургом создать команду из десятков тысяч ботов, и они будут эффективнее, чем живые агенты из плоти и крови, которых к тому же может сцапать ФБР. И вот итог: они навязывают нам своих кандидатов уже третий раз подряд. Так же и с иммортализацией. Мы не можем представить себе сейчас, как изменится мир, когда десять процентов человечества станут бессмертными.
– Десять процентов? – переспрашивает Мур.
– Избранные, – рокочет Сол. – Бриллиантовый миллиард. И вы в их числе. Надеюсь, вы успели подготовиться?
Мур пожимает плечами.
– Думаю, это станет понятно уже после процедуры.
– Вы же разведчик, – хмурится Мандельброт. – У вас вообще не должно быть с этим никаких проблем.
– Память у меня и правда хорошая, – говорит Мур. – Но проблема в емкости. Как я понял, она пока ограничена.
Сол нервно чешет бороду.
– Да, есть чисто физические ограничения. Пока мы не можем преодолеть потолок в миллион кубитов. Этого в принципе достаточно для того, чтобы гарантировать вам семьдесят два часа бессмертия. Трое суток – если вдуматься, не так уж и мало. У Ферджесса, если помните, всего двенадцать часов.
Мура опять пробирает холодок. Двенадцать часов в одиночной камере. В семь утра вспыхивает лампочка на потолке. В семь вечера она гаснет. А между зажигающейся и погасающей лампочкой – бесконечно длинные, убийственно одинаковые, пустые, лишенные каких-либо событий и маркеров минуты.
Впрочем, думает он, Ферджесс сам согласился на это.
– Трое суток, – повторяет он. – А знаете, выбрать их было совсем не просто…
– Не рассказывайте, – перебивает его Сол. – Это ваше бессмертие, мне в него лезть ни к чему.
– Разве вы не будете наблюдать за записью? – удивляется Мур.
Сол недоуменно смотрит на него.
– А вы что, воображаете, что ваши воспоминания будут похожи на картинки? Нет, дорогой мой, это будет просто бесконечный поток цифр, закодированных по методу квантовой криптографии. Сплошные двоичные нули и единицы.
Трое суток, думает Мур. День свадьбы – очень тривиально, конечно, но что делать, если это и вправду был счастливейший день моей жизни? Залитый золотым июньским солнцем, искрящийся, как бокал шампанского. Сьюзан была такой сексуальной в свадебном платье… и такой похотливо-ненасытной ночью! Второй день – февральский, серый, когда Мур и его люди после трех лет охоты взяли наконец Дядюшку Римуса – и он, не переодевшись, небритый и невыспавшийся после сорока часов в засаде, поехал докладывать Директору об успехе, а тот крепко пожал Муру руку и угостил полувековой выдержки скотчем… Это было днем, а вот ночь он взял совсем из другого времени. В пространстве Мандельброта допускается сшивать между собой разнесенные в реальности события. Поэтому ночь будет той, проведенной в Бейруте, на пятидесятом этаже «Восточной звезды», со смуглой красоткой Лейлой. Прости, Сьюзи, ты к тому моменту уже два года как ушла к своему пластическому хирургу…