– Ты же знаешь, не люблю, когда ты зовешь меня этим дурацким именем. Я Хорхе.
Отец поморщился. Назвал сына в честь деда, героя Второй гражданской. Он показывал сыну фото, рассказывал о дедушке, но тот продолжал использовать эту мерзкую дворовую кличку.
– Хорхе ты будешь со своей Сонькой. А меня не хорхай, не дорос еще. И паблик-интерфейс попроще сделай.
– Падрилло, ты че?
Виталик воззрился так недоуменно, что невольно подумалось – а может, зря все это затеял? Может, мальчик не так уж и виноват? Ну, захотелось ему выпендриться перед подружкой, дело молодое. Однако нет. Это слабость. Запустишь в таком возрасте, потом не вытянешь.
– Я тебе не падрилло, а отец. Слушай внимательно. У меня твои шутки уже вот где сидят.
Чиркнул ребром ладони по горлу, показывая где. Сын хмыкнул.
– Ладно, кончил воспитательную речь? Или еще че расскажешь?
Геннадий молча подошел к кровати, взял щенка за шиворот и хорошенько встряхнул, так что зубы клацнули. Вид у Виталика сразу стал беззащитный и виноватый.
– Ты насчет Герыча? Ну извини. Я пошутил. Правда пошутил. Не думал, что его так проймет…
– Виталий!
Парень попытался дернуться, но не тут-то было. Хоть долговязый и наглый, а все равно – щенок.
– Значит, пошутил? И для этого влез в мои файлы?
Виталий снова дернулся, но уже безнадежно, понимая, что ничего ему не светит.
– Ну, папочка, послушай.
«Вот я уже и папочка, – мысленно отметил Геннадий Витальевич. – Быстро ломается чадо. Плохо».
Усадил сына на кровать, сам придвинул кресло, уставился прямо в глаза. Как тем студентам. И много кому еще.
– Говори, что ты там затеял. И подробно, подробно. На что тебя твоя Сонька подбивает?
На сей раз мальчишка попытался вырваться уже ментально, но со своим неубедительным оранжевым быстро затух.
– Соньку не трогай, ладно? – тихо попросил он.
Ого. А вот это уже серьезно. Значит, действительно лю… Геннадий Витальевич одернул себя. Даже мысленно старался не соваться в ЗК, запрещенный контент. Жалко у пчелки, пчелка на елке. Один раз оступился, всю жизнь не отмоешься.
– Она просто хермано своему хотела помочь, – зачастил сын. – Ну, брату. Тот виснет по одной девчонке из класса. А сказать не может… не умеет. Папа, я же мог взять твой ключ!
Вскинул глаза, как будто последние слова могли его оправдать.
– Мог, но не взял же! Понимал, что это уже чересчур. Мы у Марьи ключ слили. И я не ломал ничего, она сама Герыча чистила. Все нормально, к тебе не подкопаются. А этот нуб просто девчонке своей, Лизке, признается, и все. Все!
– Нет, не все, – тихо сказал отец.
Сыну следовало преподать урок. Такой, чтобы на всю жизнь запомнил. Как в свое время отец, Виталий Ефимович Звягинцев, герой Второй гражданской и один из инициаторов образовательной реформы, преподал ему, зеленому и глупому юнцу.
– Как, говоришь, он намерен признаться?
Поначалу Виталик чуть не заплакал. Но когда Геннадий Витальевич припугнул его тем, что заодно со злосчастным Толиком пострадает и Соня, быстренько на все согласился. Л у них, большая и чистая Л. А Л – это слабость, Л – это то, чего допустить ни в коем случае нельзя. Вот к этому словцу, значит, мы мину и привяжем. Вшить ее, готовенькую, сможет даже молокосос с оранжевым. Тут главное делать все на ближнем контакте, не по сети. Личные логи чистить намного легче. А спишем мы все на что? Спишем мы все на профилактические акции минобра, проводившиеся во времена героя Второй гражданской Виталия Ефимовича. Тогда гайки закручивали пожестче, и КЦП зачастую сливал в открытый доступ заминированный ЗК. Некоторые зараженные копии все еще бродили по сети, достаточно изменить дату создания файла. Что ж, бедному мальчику просто не повезло…
Проговорив с сыном еще раз все, от начала и до конца, Геннадий Витальевич удовлетворенно улыбнулся.
Виталий, в котором ни следа не осталось от чужого и наглого Хорхе, взглянул на отца с надеждой и страхом.
– Но он же поправится, да? Его же почистят, и все будет ок.
– Конечно, – еще шире улыбнулся Геннадий Витальевич, как улыбался тем студентам в Харькове. – Разумеется, все будет ок.
Толик в школу летел. Еще и денек выдался, как нарочно, солнечный – редкое чудо даже летом, что уж говорить о конце сентября. Всю дорогу Толик представлял, как он Лизке скажет… Может, до начала уроков ее перехватить? Или нет, лучше после занятий… Нет, в коридоре на перемене, когда все девчонки будут трепаться в нише у окна, а она не со всеми, такая одинокая, будет стоять и улыбаться солнышку. Как те дуры обзавидуются! А он опустится на одно колено, и плевать, что смешно и как в старом мувике, возьмет ее за руку и скажет…
… Когда вчера Хорхе ломанул его ментопроцессор Марьиным ключом и подключил ЗК-лексопакет, Толика будто током ударило. Столько там всего! Такого… настоящего, правильного. Неудивительно, что Сонька с Хорхе зависала, и, наверное, циклер тут был даже ни при чем. ЗК гораздо, гораздо круче! Правду говорят, у древних слова били прямо в точку, и Толик даже чувствовал эту, где-то пониже грудины и повыше солнечного сплетения. Точка пульсировала, и от этого на сердце делалось радостно и тепло и немного щекотно. Как в день рождения, когда предвкушаешь и подарок от родителей, и поход в зоопарк, и открытие новых уровней в «Звездном ударе», и вообще много хорошего впереди…
Зашуршали кусты у тропинки, и в лицо Толику уткнулся тусклый взгляд городского сумасшедшего ДД.
– Не ходите, девки, замуж, – голосом попугая из мультика сказал маньяк. – Не ходи ты за мною, хороший мой.
– Я и не хожу! – радостно захохотал Толик.
У него было такое отличное настроение, что даже ДД не мог его испортить.
– Не броди по старым адресам! По йапишным и по телефонным! – прокричал ДД, но Толик уже рванул с места и, расшвыривая подошвами недовольные таким обращением листья, припустил к школе.
И в школе все сложилось как нельзя лучше. Точь-в-точь как он представлял: девчонки из класса собрались шушукаться и смеяться в нише, а Лиза стояла посреди коридора и смотрела на солнце, искрящееся в не высохших после ночного дождя окнах. Толик подошел к ней, так же как бежал по парку, как будто летел, как будто его несло на быстрых и ловких крыльях. Взял за руку. Опускаться на колени он все же не стал, и оказалось, что вовсе не надо. Лизка удивленно обернулась, распахнула серо-зелено-голубые глаза… Девчонки затихли. Все стихло, замерло, и стало слышно даже, как звенят в солнечных лучах пылинки.
– Я вас любил, – громко, во весь голос произнес Толик, упиваясь этим новым, таким правильным словом. – Любовь еще, быть может…
Он почувствовал чей-то взгляд, а может, тучка набежала на солнце. Темные глаза Хорхе смотрели безнадежно и… сочувственно? Точно, туча, потому что коридор вдруг поблек, и тонко и гадко зазвенело в виске.
«Височные доли отвечают за речь, – всплыло с какого-то забытого урока биологии. – Алалия Свенсона-Малишевского представляет собой очаговое поражение…»
– Любовь еще… еще… Калинка, калинка, калинка моя!
Толик сам не понимал, зачем он это орет, почему губы складываются в совсем не те слова. Кажется, он пошатнулся. Кажется, Хорхе подбежал, чтобы его поддержать. Странно, никогда раньше они не дружили. Рука у Хорхе была горячая и чуть дрожала. А губы Толика тем временем все кривились, выплясывали, и напряженное горло орало:
– В саду ягода малинка малинка моя подожди дожди дожди but now the rains weep over his hall with no one there to hear[2]…
Сергей ЖигаревПродавец телодвижений
6:17
Лицемеры по-утреннему нежно ощупали его. Идентификация состоялась, и данные о транспортной транзакции упали на дата-сервер. Максим вошел в распахнутые автобусом двери и уселся у окна.
В ранний час народу в салоне было немного. Максим бросил на попутчиков быстрый взгляд и погрузился в размышления. Пару месяцев назад он поехал бы в лавку на собственной машине, но топливо снова подорожало. К тому же Максим заметил, что навигатор строил маршрут, оптимизируя не его передвижение, а общегородской трафик.
Макс поежился от холода и посмотрел вверх. В целях контроля и безопасности у автобуса не было крыши, и в высоком небе виднелась стайка дронов. Ее роевой интеллект искал тепловые следы незаконных майнинговых ферм.
Автобус свернул с широких центральных улиц в торговые кварталы. Максим вышел из автобуса за пару остановок до конечной, и персональный осведомитель коротко звякнул, сообщая о списании платы за проезд.
Его лавка располагалась на втором этаже небольшого павильона. Неоновая вывеска над отдельным входом – когда-то он был предметом особой хозяйской гордости Максима – гласила «ПРОДАЖА ТЕЛОДВИЖЕНИЙ», чуть ниже было приписано «Trade-in и ремонт любой сложности». Максим отпихнул ногой разбросанные перед дверью соцпакеты с мусором и замер перед лицемером. На этот раз сканирование биометрии заняло больше времени – у частных систем приоритет доступа к сетевым вычислительным мощностям был ниже, чем у государственных.
Внутри лавки было холодно и темно. Недавно общее собрание арендаторов решило, что новая экономическая реальность требует адекватных мер реагирования, и теперь отопление включалось лишь тогда, когда кто-то живой и внесенный в списки аренды оказывался внутри здания.
Сегодня первым, кто зачекинился в здании, стал Максим. День ему предстоял долгий и важный. Он вдруг вспомнил, что, проснувшись, встал не с той ноги, и недовольно поморщился: примета была дурная.
Открыв дверь в лавку, Макс по-хозяйски первым делом выставил освещение на экономный уровень. В этом тусклом свете свисающие с потолка провода и дата-кабели с переходниками и разъемами походили на сочные электрогроздья. В шкафах и вдоль стен были развешаны пустые телодвижения. Некоторые из них были сломаны, другие уже тронуты ржой.
Новых заказов давно не было. И, честно говоря, Максим уже с полгода промышлял лишь ремонтом, восстанавливая былую подвижность старых телодвижений. Профилактика и бережливое использование механизмов продлевало срок службы куда дольше гарантийного, и некоторые даже передавали свои телодвижения по наследству. Разница в размерах наследников не смущала. Тело – вещь податливая. И для полной совместимости со сложными и дорогими механизмами его можно было легко подправить – медикаментозно или грубо хирургически.