Как я уже говорил, Тимур родился на четыре года раньше меня.
Сначала мы жили в новосибирском Академгородке, отец работал там в Институте цитологии и генетики. Потом его пригласили в Москву. Мама ехать не хотела – сам я, конечно, этого не помню, но отец регулярно рассказывал.
– Как чувствовала, – говорил он, сидя над стаканом своей настойки на травках, присланных друзьями из Сибири. – Не хотела ехать… Не люблю, говорила, Москву. Это монстр, смотри, говорила, как растет, шевелится, расползается, щупальца во все стороны тянет… Только приехали, а она – я дышать здесь не могу, улицы дрянью посыпают, темно, мрачно… Я не слушал, идиот. У меня работа, мне госпремия светит, Герой труда, награждение в Георгиевском зале Кремля – мне ведь это все фактически пообещали…
Нет, мама не умерла от московской экологии. Не сошла с ума, хотя иногда говорила странные вещи о волнах и излучениях, что якобы всю Москву перечертили своими жуткими векторами.
Ее сбил абсолютно трезвый водитель недалеко от нашего дома, когда она шла из продуктового магазина. То ли занесло, то ли что-то отказало – я не помню, маленький был, а потом никого не расспрашивал.
Когда мамы не стало, отцу и подавно стало незачем возвращаться в Академгородок. Он с головой ушел в работу. Нами занимались няня с домашними киберпомощниками, потом Тимур пошел в школу, потом перевелся в другую, полицейскую… А потом и вовсе исчез, потому что с пятого класса будущих полицейских переводили на полный пансион, и домой он приезжал раз в месяц, хотя имел право и чаще.
Отцу дали все, что обещали. Он сделал все, что собирался. Афишировать госпрограмму (точнее, изначально муниципальную подпрограмму развития Москвы), которая строилась на его разработках, не стали – и правильно сделали, иначе не удалось бы ее так тихо и спокойно запустить. Потом все привыкли, привык и отец, который – это я уже помнил – часто кому-то звонил, ссорился, ругался, угрожал, кричал, что он хочет повернуть все обратно, что это ужасно… Что именно ужасно – я не понимал, да и не знал еще толком, чем отец занимается и в чем суть его разработки.
А когда узнал, ни в какой ужас не пришел.
Может, именно потому отец больше общался с Тимуром – хотя купил мне квартиру, машину, устроил на работу. Так что я до сих пор ничего толком не знал, а Тимур не рассказывал. Настало время задать вопросы.
Но черта с два он мне что-то ответил и объяснил.
– Слушай, тут уже проще показать, чем рассказывать, – ответил он. – Тем более ехать осталось километров сорок, правда, большую часть по лесной дороге. А хочешь, высажу тебя по пути? Пособираешь грибов, я сам все обстряпаю, вернусь, подберу тебя.
– Тимур, нет. Хватит ко мне уже вот так относиться!
– Как – вот так?
Он явно издевался.
– Ты мне уже говорил, чтобы я не ехал! Я поехал. Я сказал, что без вариантов. Теперь ты со своими грибами… Я их с детства в руки не брал, я поганку от подсосенника…
Тимур заржал.
– От подосиновика, может?
– От подосиновика, да. От подосиновика не отличу. Давай уже честно, вместе так вместе. Хоть я и не знаю, что вы с отцом затеяли.
– Догадаться, кстати, легко, – заметил он. – Просто ты всегда был такой нелюбопытный. И нет в тебе, Витя, умения выстраивать логические цепочки.
Солнце стояло уже высоко, о стекло бились бабочки и прочие мухи, оставляя жирные с виду пятна, которые быстро засекал и удалял омыватель. Лес вокруг был красивый, живой и… позитивный, что ли. В Подмосковье такого леса давно нет, да там никакого леса уже практически нет, убогие лесопарки вроде нашего, что в микрорайоне, не в счет.
– Кончай меня гнобить.
– Нужен ты мне. Я бы тебя вообще не брал, если бы не сложившиеся обстоятельства и договоренность с отцом, которую я просто не имею права нарушить. Пользы от тебя никакой, погрузить помог – и ладно, и ауфвидерзеен. Трясся тут только… А всего два поста по пути и было, никаких обысков, теперь и подавно ничего не будет.
– Уж потерпи. Сам сказал, скоро приедем.
– Не в этом дело, Витя, – неожиданно дружелюбно сказал брат. – Ты просто слишком много ненужной тебе информации сегодня получишь. И кто знает, что ты с ней рано или поздно решишь сделать.
– Я не стукач! – обиделся я.
– Почти все стукачи не стукачи, уж поверь капитану полиции. Мало у кого есть врожденное желание выдавать секреты или сдавать кого-то органам. А вот ситуации… Всякие в жизни случаются ситуации, когда думаешь: о, а я вон чего знаю, и если я им расскажу…
– Фигня.
– Не фигня, Вить, – покачал он головой. – Та-ак… здесь должен быть поворот, вот он, на месте…
«Лада» свернула на едва приметную дорогу, поросшую травой. Судя по всему, тут ездили крайне редко, через пару десятков метров нам пришлось вылезать и убирать с колеи упавшее деревце. Воздух был непривычно чистый, пахло цветами, немного сыростью и чем-то еще непривычным, то ли незнакомым, то ли давно забытым.
Я завозился, вертя головой, и когда Тимур сел за руль, кинулся к машине, боясь, что он уедет без меня. Но брат подождал, хотя и заметил ехидно:
– Зря боялся.
Дальше дорога стала хуже. «Лада» форсировала несколько луж, покрытых ряской, а одну пришлось объезжать по лесу, плутая между стволами и кустарником. Про грибы, кстати, брат был прав, их полно вокруг. Хотя, может, дрянь ядовитая. Последний раз грибы – шампиньоны и прочие шиитаке не в счет – на рынке покупал, очень давно. Помню, суп из них сварить пытался, получилась горьковатая бурда. То ли с грибами надули, то ли готовить не умею. А скорее всего и то, и другое. Это Тимур в отца пошел – до сих пор пироги всякие печет, салаты крошит, каши варит. Даром что вегетарианец.
Лес вокруг расступился, дорога сделала небольшой пируэт, и перед нами появился дом.
Домишко, я бы даже сказал.
Такие показывали в старых сказках, советских еще. Отец мне ставил диски и записи. Одноэтажный, приземистый, сложенный из толстых бревен. Крыша поросла мхом, окна со ставнями (ставни, кстати, все закрыты), частокол, на котором висит рваный резиновый сапог и две кастрюли. Под окнами – неряшливая клумба, среди травы выглядывают несколько блеклых цветов.
Сказочное впечатление портил стоявший возле дома допотопный российский джип «Патриот», весь ржавый, с треснувшим лобовым стеклом. Под капотом джипа возился человек, который при нашем появлении тут же его захлопнул и взял в руки прислоненное к колесу ружье. Охотничью двустволку, насколько я в этом разбирался. Егерь, что ли? Иначе откуда бы у него ружье, давным-давно запретили. Да и охотиться все равно мало где можно.
Тимур остановил «Ладу» и выбрался наружу.
– Доброе утро, Михаил Маркович, – сказал он. Брат был слегка напряжен, я это видел. Старик, напротив, вел себя спокойно, ружье на нас не направлял, просто держал в руках.
– И тебе не хворать.
– Меня Тимур зовут. Тимур Калитвинцев.
Я тоже вылез из машины, встал с другой стороны. Это, стало быть, конечная точка нашего путешествия, а Михаил Маркович здешний хозяин. Дальше-то что?
Старик прищурился, наклонил голову набок.
– Это, что ли, Константина Денисовича сын?
– Сын. А это брат мой, Виктор. – Тимур, не глядя, махнул рукой в мою сторону. Старик учтиво кивнул.
– Слово надо сказать.
– Что? – растерялся на мгновение Тимур. – А… да, простите… слово, точно. Это… Булли.
Старик невесело улыбнулся.
– Булли, – повторил он. – Правильно, булли. Хотя такого животного не существовало в природе… Значит, пришло время, – пробормотал он и поставил ружье на место. – Что же, привезли?
– Привезли. В багажнике. Сейчас открою.
Тимур двинулся было с места, но старик опередил:
– Погоди, Тимур Константиныч, куда спешить теперь. Идем, покажу все, как полагается. И ты, Виктор Константиныч, с нами. Тут совсем недалеко.
Мы с братом пошли вслед за стариком по тропинке, огибающей дом с левой стороны. Она петляла среди высоких зарослей крапивы; я зашипел, обжегшись рукой о зубчатые листья. Слава богу, идти и впрямь оказалось близко – метров через тридцать-сорок мы выбрались из крапивных дебрей на опушку.
На опушке находилось кладбище.
Могил здесь было не так уж и много. Я помнил Новодевичье, на котором хоронили маму – одно из самых ранних моих воспоминаний, кладбище казалось просто огромным, пугающим, с узкими дорожками между металлических оград и памятников, с которых на меня смотрели чужие и строгие люди. Потом Новодевичье застроили, как и остальные московские кладбища, это случилось уже не так давно. Но с маминых похорон я в таких местах вообще ни разу не был – не случалось необходимости.
Невысокие могильные холмики и простенькие деревянные кресты имели весьма скромный вид. Ни цветов, ни надгробий, кое-где прикреплены таблички с надписями – отсюда я прочесть не мог, далековато.
На краю кладбища стоял сарайчик, обшитый листами жести. Маленький, под стать кладбищу – размером с мою ванную. Дверь его была приоткрыта.
– Вот, – коротко сказал Михаил Маркович.
Тимур пошел вперед, остановился у крайних могил, зачем-то потрогал крест.
– Лопаты в сарайке, место сами выбирайте, – велел старик, повернулся и ушел. Тимур обернулся.
– Теперь понял?
– Понял.
– Не жалеешь?
– Нет.
– Тогда давай, небось долго провозимся. Землекопы из нас печальные, есть такое подозрение.
Брат оказался прав. Несмотря на остро заточенные новые лопаты, взятые нами в «сарайке», возились мы долго. Яма, по словам Тимура, требовалась два метра на метр, глубина – полтора.
– Там еще про грунтовые воды было, – пыхтя и отбрасывая жирные комья земли, объяснял он. – Не меньше полуметра до их уровня. Но хрен его знает, сколько тут до грунтовых вод.
Я устал куда быстрее Тимура. Он все-таки проходил в полиции подготовку, постоянно сдавал нормативы. А у меня работа сидячая, вон пузцо болтается уже, руками ничего делать и подавно не привык. Несмотря на грязные рукавицы, которые Тимур нашел в той же «сарайке», на ладонях появились мозоли.