– Ее можно увидеть? Дину… – тихо спросила Лариса.
– Да не на что там особо смотреть. Ее там уже нет.
На панели в холле все крутили и крутили проклятую промку, которая ровно в три сменилась новостным выпуском.
– Известная журналистка Диана Авдеева погибла сегодня утром на съемках новостного ролика… Авария, унесшая жизнь звезды «Новостей на скорости», случилась на пересечении…
Тысячи камер. Ее всегда снимали тысячи камер. Свои и чужие, прохожие, поклонники, хейтеры…
Лара невольно отметила, что ролик смонтирован очень осторожно, почти сентиментально. Никаких мигалок. Никакого скрежета тормозов. Только алый росчерк мотоцикла на шоссе. И бледная рука с судорожно растопыренными пальцами. Алые ногти. Ни капли крови.
Лара, стараясь не делать резких движений, поманила за собой Катьку. Подошла к своему компьютеру, запустила ролик, поставила на паузу.
– Ты видишь то же, что и я?
– Смайл…
– Проверять будем? – Лара с сомнением посмотрела на свои руки.
– Щас, проверила. У нас эфир через двадцать минут. А если и правда коротнет? Сурдопереводчик с одной рукой. Ты же с работы вылетишь мигом. И не докажешь ничего.
– Я и так скоро вылечу. – Лариса не сводила взгляда с застывшей на экране ладони. – Вот придумают, как зожи прошить, чтобы они не только приобретенную глухоту и немоту, но и врожденную компенсировали, – и все.
– Пока не придумали. Давай я. Спрячу руку как-нибудь, если что.
Катька зажмурилась, приготовившись к боли, вытянула вперед руку и отогнула средний палец.
Через секунду пальцы разжались, словно Катька уперлась ладонью в стекло.
– Вот ведь ☺…
Лицо вновь скрутило в дежурной улыбке. Катька трясла рукой, подпрыгивая и шипя сквозь оскаленные зубы.
В эфир вышли по графику. Рука слушалась Катьку плохо, но выглядела уже более-менее нормально.
– Здравствуйте, с вами Екатерина Семенова. Коротко о главных новостях этого часа. Звезда новостей Диана Авдеева погибла сегодня в автокатастрофе…
Лариса тщательно проговаривала пальцами каждое слово, доброжелательно улыбаясь внимательному черному глазу камеры. Она старалась не думать о том, что шло сейчас на экранах миллионов телевизоров и мониторов. Она вспоминала, как они с Диной неслись через насквозь пролитую дождем октябрьскую ночь, и город был в огнях, и в каждой капле дрожала своя искра. И Дина всегда справлялась с управлением.
Всегда!
– В память о коллеге мы, сотрудники канала, хотим попрощаться с вами ее коронной фразой: «Улыбнитесь!»
Пожилой мужчина в глубоком кресле перед телевизором вздрогнул. Схватился за пульт. Отмотал ролик на пару секунд назад. Потом еще раз. И еще. Придвинулся вплотную к экрану, на котором беззвучно шевелила губами улыбающаяся девушка из новостей. Он смотрел не на нее, а на миловидную сурдопереводчицу, которая ловко складывала пальцы, переходя с привычного жестуно на дактилирование отдельных букв.
– Что случилось? Что сказали в новостях? – Жена постучала его по плечу. Вопросы сыпались с ее пальцев. В глазах плескалась тревога.
– Марта, – ответил он на жестуно, с трудом справляясь с дрожью в руках. – Она сказала: «☺»…
– Лариса…
– Кто?
– Я, Пал Саныч…
Смотреть в глазок было бесполезно. Сухие глаза, обляпанные солью от высохших искусственных слез, болели, словно в них гулял самум.
Седов открыл дверь, пропуская гостью.
– Вы кто? Извините, не включайте свет. У меня глаза. Терапия…
– Я слышала. Про Екатерину Сергеевну. Мне жаль.
Глухая злость заставила стиснуть челюсти. Он просил немного печали, нормальной людской печали. Он просил немного соленой воды – пережить свое горе. А вместо этого день за днем приходили какие-то жизнерадостные девки, чтобы сказать ему, что им – жаль.
– Вы по какому вопросу? Проходите… Не разувайтесь.
Она разулась, поставила ботинки у самой двери. Повесила куртку в шкаф. На мгновение в зеркале отразилось бледным пятном ее лицо. Странно неподвижное, словно восковая маска. А может, показалось.
Она медленно вышла на свет.
– Лариса? Ивина? Лара, что с тобой…
– А что со мной могло случиться, Пал Саныч? – перебила Лариса, не сводя с него тяжелого взгляда. – Что случается, когда увольняют с волчьим билетом? Административная ответственность. Штраф. Два месяца мела улицу в знак раскаяния, что сказала телезрителям в прайм-тайм: «☺».
Седов вздрогнул от грубого, почти осязаемого в своей бесстыдности слова. На работе он совсем отвык от брани. Да и на улицах – признался он себе – давно не слышал. Но как-то не обращал внимания.
– Вот так, ☺.
На лице Ларисы застыло выражение равнодушной усталости. Губы двигались, словно неживые.
– Как ты…
– Как я ругаюсь? Разнообразно, шеф. И говорить могу, что угодно. У меня свобода слова. Развязаны руки… Смешно.
Это была она, Лариса. Ее черты, которые Седов изучил за годы эфиров. Маленький курносый нос, серые глаза. И в то же время он никак не мог отделаться от ощущения, что кто-то чужой, холодный и злой захотел разыграть его, явившись в маске Ларисы Ивиной.
– Я вырезала зож, – сказала она ровным голосом.
Кровь прилила к лицу, казалось, на щеки и лоб плеснули чем-то горячим.
– Так. Стоп. На кухню.
Седов включил воду. Щелкнул чайником. Шелест и шум скрыли шорох Ларисиных шагов. Она подошла. Позволила коснуться лица. Показала шрам на затылке. Тысячи вопросов просились Седову на язык, мысли смешались, и он сумел выдавить только:
– Как?
– Есть один человек. Гарантий особых не дает. У меня сидел глубоко. Так что, как мы с вами раньше говорили, смайл.
Лариса уперлась указательными пальцами в уголки губ. Улыбка получилась такой страшной, что Седов отвернулся. Налил чаю.
– Я не знаю, Лара… Это очень… Ты зря мне это говоришь. Ты же понимаешь, что я должен буду доложить… ну, куда следует. Это же экстремизм!
– Хотите плакать?
Он хотел. Это было не по-мужски. И не по-людски, не по-человечески было напоминать ему об этом.
– Ты плохой агитатор, Ивина. Мне хватит раз взглянуть на твое лицо, чтобы понять, что удалять зож у какого-то подпольного коновала не стоит. А глаза через неделю будут в норме. Так что калечить себя…
Седов двинулся к двери, всем видом стараясь показать, что визит окончен и хороший гость уходит за пару минут до того, как прогонят. Но Лариса не двинулась. Глаза на ее мертвом лице… смеялись над ним.
– С чего вы решили, что я предлагаю вам убрать зож? Что мне есть до вас дело, добропорядочный, послушный Павел Александрович? Капайте в глазки, имейте соцработниц, сдохните в преклонном возрасте счастливым, здоровым, позитивным и трудоспособным. Чтобы отключить зожи, мне в принципе сойдет любой новостник. Просто подумала, что вы захотите вернуться на канал… эффектно. С таким материалом, чтобы все от зависти сдохли. Впрочем… Этот дурак Варешин ведь еще работает?
– Отключить?
Лариса пошла к двери. Седов не решился ее остановить. Только повторил:
– Отключить? Не удалять? Не вырывать?
– Меня сейчас вырвет. Ведете себя как баба. Что я вам, стоматолог?
Лариса рванула с вешалки куртку. Задела рукавом баночку со стразами. Блестки брызнули во все стороны, окатив их обоих.
– Простите. Я соберу. – Она опустилась на колени, собирая в горсть искусственные слезы. Седов бухнулся рядом. Ударил ее по рукам.
– Перестань ты, Ивина! Вот ☺!
Лицо тотчас свело дежурной улыбкой, и Седов в отчаянии вцепился в рукав Ларисиной куртки. Только бы не ушла.
Дроны кружили, впиваясь черными глазками камер в медленно движущуюся по желтой стреле башенного крана фигурку. Такую маленькую, если смотреть с земли. Только и можно различить, что черную кожаную куртку, голубые джинсы, совсем коротко остриженные русые волосы.
– Вторая камера. Крупный план.
На десятках мониторов студии появилось женское лицо. Отрешенное. Неподвижное, словно маска.
Девушка медленно развернулась. Опустилась на стрелу. Села. Свесила ноги в черных кедах. Вытянула над собой руки, разминая пальцы.
– Звук. Давайте звук. Ну и информаторы у Саныча. Какой репортаж – и мы первые! Раньше полиции. А…
Девушка сложила руки на коленях, но тотчас подняла. Бойко заговорила, вторя словам жестами.
– Каждый человек имеет право на боль, на одиночество, на гнев и печаль. Он имеет право оскорблять и быть оскорбленным, право защитить себя и жить так, как хочет. И руководить им могут лишь совесть и разум.
– Руки. Крупным планом руки. Это та девушка, которая сказала в эфире: «☺». Что говорят ее руки?
– Какая-то ерунда. Отдельные дактилированные буквы. Цифры. Может, матерится опять? Последнее обновление зожей сразу такую пакость на символы заменяет. Можно у полиции потом будет декодированный вариант глянуть. Хоть в общих чертах…
Седов не отрываясь следил за монитором. Трансляция шла с нескольких камер, и он то и дело переключался с канала на канал, отсчитывая секунды.
Внизу, под стрелой, уже выли сирены. Кто-то требовал отозвать дронов и пропустить оперативную группу.
– Восемь секунд, – прошептал про себя Седов. – Семь. Шесть.
Наверное, это был ветер. На высоте всегда сильный ветер. Дронов здорово сносит, и не каждый оператор справится.
Ветер качнул стрелу.
Лариса не удержала равновесие.
Нужно было лишь ухватиться руками.
Только ухватиться. Опустить руки на опору.
Прервать трансляцию вирусного кода.
Она не опустила рук. Мелькнуло равнодушно-неподвижное лицо. Порхающие в воздухе пальцы.
– Нашей новостной группе стало известно, что экстремистские действия были предприняты сурдопереводчицей Ларисой Ивиной, печально известной своим выступлением в день гибели звезды нашего канала Дины Авдеевой. К сожалению, в результате несчастного случая девушка сорвалась с большой высоты и погибла. Последние полтора года Лариса Ивина находилась на нелегальном положении…