Седов сидел, обхватив руками голову, и ждал.
Секунды растягивались, саднили в горле, сыпали сухим песком в глаза.
Он медленно поднялся, потрогал затылок. Словно надеясь, что вот сейчас под кожей ощутит легкий электрический импульс – и проклятый зож замрет, уберет свои нанолапы от его надпочечников, слезных протоков, щитовидки…
Седов давно думал о том, что однажды придется это сделать. Покончить с этим раз и навсегда.
Отравиться маленькая тварь не даст – проверено, рвота еще не успеет остановиться, как приедут медики. Выйти из окна – не так уж высоко. Вскрыть вены? Наниты штопают раны и посерьезнее.
Седов достал веревку, осторожно снял люстру с крюка. Ему было так спокойно, словно он уже умер – вместе с Ларисой. Точнее, с мечтой о том, что зожи можно отключить.
Когда табуретка выскользнула из-под ног, он зажмурился. Услышал хруст. Скрип веревки на крюке. Ощущения словно отрезало – он не чувствовал ни безвольно болтающихся рук, ни ног, что, покачиваясь, ударяют о спинку стула. Но зож держал. Держал его живым, отчаянно посылая сигналы на пульт, торопя бригаду экстренной помощи.
– ☺…
В черном окне фоторамки отражалось его искаженное улыбкой лицо и грузное обмякшее тело.
– Внимание! – Ведущий новостей выглядел испуганным. То и дело трогал затылок, делая вид, что поправляет прическу. – Экстренное сообщение! Граждане! Сохраняйте спокойствие! Система «ЗОЖ» была атакована неизвестным вирусом. Оставайтесь там, где находитесь, не подвергайте ваши жизни и здоровье опасности. Дождитесь восстановления систе…
Седов моргнул. Раз. Другой. И замер. По щеке, вычерчивая кривую дорожку, ползла слеза.
Василий МидянинПлохо для шоу
Дорогая женушка, спасибо за славный сюжет.
Кашпо было настолько мерзким, что от восторженного ужаса перед темным талантом неведомого мастера даже захватывало дух.
Расстегнутые мешковатые шаровары депрессивного клоуна, доверху наполненные слабокислым грунтом, – зрелище само по себе не для учениц начальной школы. Но из грунта вдобавок торчал под углом градусов в шестьдесят длинный живой кактус с пожелтевшей верхушкой. Как бы в премию.
Торчал отнюдь не задорно – когда бы задорно, общее впечатление от фигурки наверняка оказалось бы столь же гадостным, но все не таким удручающим. Возможно, тогда бы она выражала что-нибудь вроде дерзкого мальчишеского вызова хайпа ради, некую юношескую фронду автора, сфорцу этакую. Однако кактус в креативном кашпо, похоже, перестали поливать с момента пересадки, отчего он выглядел теперь дряблым и скорбно согбенным обитателем сумасшедшего дома, заколотым седативами и по этому поводу смертельно утомленным жизнью.
Игорь Семенов чуть поколебался, выбирая из трех предложенных продавщицей керамических статуэток. Однако у крайнего слева клоуна тоскливая ухмылка была прорисована столь небрежно и криво, на одной щеке несимметрично загибаясь вниз подобно доходам населения на инфографике за последние кварталы, что лицо похотливого арлекина приобрело совершенно отталкивающее выражение, сходное с физиономиями отдельных персонажей франшизы «Восставший из ада». Поэтому Семенов в конце концов остановился именно на нем. Бережно уложив удачную покупку в пластиковый пакет, чтобы не раскокать раньше времени, он двинулся к метро, огибая обширные мутные лужи с глиняными архипелагами, раскинувшиеся посреди тротуара.
«Хватай засранца!» – экспрессивно призвал его хрестоматийный плакатный красноармеец начала прошлого века, сердито тыча в прохожих пальцем с рекламного видеоэкрана, вознесенного высоко над толпой на противоположной стороне проспекта Шамиля Басаева.
Семенов приподнял левую бровь. Экран послушно замерцал, и изображение на нем изменилось. Теперь это была классическая Родина-Мать с военного плаката, которая обычно зовет, но сейчас, судя по всему, готова была пуститься в пляс, потому что лихо сообщала: «Никак не удержаться!»
Дальше, насколько Семенов помнил алгоритм данной рекламной кампании, выносящей потребителю мозг уже не первую неделю, следовала еще одна Родина-Мать, с Мамаева кургана, которая, размахивая мечом, яростно утверждала: «Ах ты ж ёпта, есть и мой размерчик!»
А вот, кстати, и она.
Четвертый слайд, следом за Мамаевым курганом, неизменно открывался девственно чистым. Так надо. Это временно. Чтобы мозг потребителя не слишком перегружался, но оказался в достаточной мере заинтригован на будущее, не имея возможности в дальнейшем проигнорировать грохочущую поступь рекламной кампании.
Совершенно понятно, что рано или поздно, примерно через пару недель, когда любопытство обывателя окажется достаточно подогрето и понемногу закипит, в презентации вместо пустого слайда появится четвертый кадр – с рекламируемым товаром. И будет это, по традиции, какое-нибудь лютое говнище, которое необходимо потребителю вот прямо сию минуту и за любые деньги, а если вдруг денег недостаточно – производитель поможет немедленно оформить кредит. Трюк старый, но до сих пор действует.
Пока было трудно сказать, какого рода будет говнище. По совокупности улик и слоганов Семенов поставил бы на подгузники для взрослых, позволяющие экономить время на походы в туалет во время просмотра сдвоенных хоккейных матчей, марафонов мыльных сериалов или ночей пожирателей рекламы. Или многочасового ультимейт-рубилова по сети в «Передозу». Но едва ли выиграл бы, потому что для столь мелкого товара кампания выглядела чересчур масштабной и ошеломляюще дорогостоящей. Скорее все-таки речь шла о каком-нибудь интимиссими-белье – в том числе и со встроенными сменными подгузниками, тема нынче довольно острая.
Семенов опустил бровь. Жаль, что нет возможности купить в подарок такой вот плакат вместо керамического клоуна с торчащим из штанов кактусом. Но чем богаты, что называется. Хотя, с другой стороны, почему бы и нет? Распечатать, к примеру, из Глобалнета плакатным форматом…
Но нет. Не сегодня. Эта мысль еще должна созреть. Сегодня у него есть клоун – достойная заявка на победу.
В целом идея данной рекламной кампании была очевидна: с треском, вприсядку оттоптаться на всяких ветхозаветных отечественных святынях, в очередной раз низвергнутых с постаментов после очередной радикальной смены власти. Как читал в свое время Семенов, для производителя доброжелательное внимание потребителя чуть лучше, чем негативное; но негатив в разы лучше, чем безразличие. Это были неписаные маркетинговые законы прошлого века, на которых долгое время строились все рекламные кампании.
Впрочем, к концу первой трети XXI века розовые сопли с маленькими детьми и котятами работать перестали, и негатив-реклама, без устали долбящая непосредственно в мозг и агрессивно разрушающая всякие устои, приводя потребителя в замешательство, фактически стала мейнстримным рекламным форматом.
Четырехходовка с проспекта Басаева, конечно, едва ли могла претендовать на звание самой мерзкой кампании года. Слабовата в коленках. Недавно на всех уличных мониторах Москвы постоянно крутили рекламу, где крупные политические фигуры прошлого вроде Вашингтона, Махатмы Ганди, Чингисхана, Сталина и Че Гевары были изображены в предельно откровенных гомосексуальных садо-мазо мизансценах с глубоким погружением. Вот, кстати, какую бы дрянь записать для Лобачевского, учитывая его тайную гомофобию!..
Жесткое порно, особенно священное толерантное гей-порно, активно использовалось в рекламе еще с двадцатых годов, так что шумный скандал вызвало отнюдь не оно, а использование в нем реальных исторических персонажей, не замеченных в особом пристрастии к однополой любви. Однако всякое возмущение по этому поводу немедленно гасло, натолкнувшись на возмущение встречное: «Вы что, гомофоб?!» Тут крыть становилось решительно нечем: публично признать себя гомофобом в современной России было не менее рискованно, чем расистом или серийным маньяком-людоедом. Ты сразу оказывался в безвоздушном пространстве всеобщего бойкота, а потом какие-нибудь антифа-активисты невзначай проламывали тебе череп в темном переулке. В назидание.
На этот случай Семенов последнее время постоянно носил в кармане куртки заряженный пистолет, подаренный Лобачевским. На случай, если вдруг покажется кому-нибудь недостаточно толерантным. Обычно он старался никак не реагировать на происходящее вокруг, но порой не мог совладать с выражением собственной физиономии.
Лобачевский подарил Семенову пистолет в рамках их многолетней гроссмейстерской игры в падлу. Официально купил ствол и сумел оформить его на Игоря, даже не поставив того в известность: при помощи приложения «Активный гражданин» прямо из дома собрал все необходимые справки от имени приятеля, и Семенову осталось только забрать оплаченное оружие из магазина, воспользовавшись своим электронным ID, на который уже было сброшено разрешение от МВД.
Подонок Леха проделал это, прекрасно зная, что Семенов, мягко говоря, не одобряет свободной продажи оружия. Именно поэтому и сделал. В результате тот раунд игры в падлу он, конечно, выиграл.
Игоря не впечатляли подробные интерактивные инфографики, наглядно демонстрировавшие, что в странах, где допускается свободное владение оружием, преступность в разы ниже, чем в тех, где оружие запрещено. То есть инфографики были очень убедительны, но Семенов давно привык думать собственной головой и отдавал себе отчет, что в таких сложных вещах надо учитывать еще целую кучу факторов – скажем, каков уровень благосостояния граждан в стране, каковы там исторические традиции свободного ношения оружия, автоматическое у полиции данного государства оружие или индивидуальное, существует ли в стране всеобщая воинская повинность, насколько серьезны законы за превышение пределов необходимой обороны, сколько невинного народа гибнет в год от пуль полиции, вынужденной стрелять на опережение в каждого правонарушителя, у которого предположительно может быть при себе ствол, сколько смертей приходится на огнестрел в результате небрежного обращения с оружием и так далее. Можно было еще припомнить Нью-Йорк, который в семидесятые годы прошлого века был бандитской клоакой, а когда оружейный закон для жителей штата серьезно ужесточили в рамках программы «зиро толеранс», город к началу XXI века постепенно стал вполне безопасным местом.