Изображение на экране расплылось, и сквозь него отчетливо проступила жирная черная надпись: «Подчиняйся». Спустя несколько секунд ее сменила другая: «Покупай». Дав подсознанию зрителей как следует усвоить очередную директиву, надпись изменилась снова: «Не размножайся».
– … которое я обещал, – коснулся сознания Семенова отдаленный голос Лобачевского.
Встрепенувшись, Семенов стряхнул с себя оцепенение и машинально взглянул на экран телевизора над раковиной. На обыденном уровне сознания никакого постороннего шепота, разумеется, не ощущалось. Солидный дядечка в дорогом костюме, представитель какой-то депутатской группы, неторопливо рассуждал:
«В конце концов, если вам так уж хочется посмотреть кино, скачайте себе видеопроигрыватель. Существует канал «Культура», который на каждые шесть часов рекламы и новостей демонстрирует признанный кинематографический шедевр одного из классиков – Люцифера Валентайна, Тома Сикса, Роба Зомби, «Игру престолов», наконец, популярные отечественные, бразильские и мексиканские телесериалы. Так что ничьи права не ущемляются. Но вот то, что фильмы и передачи отбирают эфирное время у рекламы и новостей на каналах федерального значения, я считаю неправильным. На рекламе выросло целое поколение россиян, клиповая эстетика давно стала одной из важнейших составляющих нашей ментальности. Молодежь любит пиво, безопасный секс, легкие наркотики и рекламу – вспомните, мы же сами были молодыми, мы приучены к этому с детства! Рекламные блоки имеют наивысшие рейтинги, уступая только экстремальной интерактивной телеигре «Умирать легко». Я думаю, народ сам выберет, что ему смотреть, поэтому когда вместо полюбившейся рекламы ему навязывают…»
– Да уж, – сказал Лобачевский, как всегда краем уха прислушивавшийся к телевизору. – Сейчас даже вспоминать смешно, что когда-то фильмы типа «Прирожденных убийц» или «Бешеных псов» шокировали публику. Теперь они не впечатлят и дошкольника…
– Выключил бы ты эту трубу, – посоветовал Семенов, выйдя из ванной. – Вас же через нее зомбируют, как кроликов.
– Брось, – отмахнулся Лобачевский. – Я только новости и смотрю, да еще футбол или порнуху, когда показывают. Мне все эти рекламы, сериалы и интерактивные игры по барабану. Телик у меня больше для создания звукового фона работает.
– Тут все равно, чего смотришь и смотришь ли вообще, – сказал Семенов, усаживаясь за стол. – Главное, что он работает. Что он вообще включен в розетку. Прочее факультативно.
– Все Кастаняна почитываешь? – ехидно прищурился Лобачевский. Вынув из тубы бутылку виски, он принялся профессиональными движениями скручивать пробку. – Нонконформист ты наш. Гляди, скоро от анаши и психоделических практик червяки в голове заведутся. Уже завелись, по-моему.
– Тогда хотя бы сделай потише, – взмолился Семенов.
По телевизору передавали новый сюжет – о задержании очередного дезертира-срочника, покинувшего заставу на границе с грузинским протекторатом Краснодарский край на прошлой неделе.
«Беглец сдался добровольно и не оказал сопротивления», – поведал диктор. Камера продемонстрировала покрытое фиолетовыми кровоподтеками лицо беглеца, голова которого безвольно моталась из стороны в сторону. Человек в камуфляже и маске, маячивший у него за спиной, поставил его на колени и, взяв за волосы, заставил поднять голову и смотреть в объектив. Под носом у дезертира запеклась черная кровь.
Дождавшись, пока фотокорреспонденты сделают снимки, а диктор торопливой скороговоркой отбарабанит несколько фраз сопроводительного текста, напоминая телезрителям об обстоятельствах побега, спецназовец с размаху ударил задержанного ногой по почкам, заставив его подняться.
– Или хочешь, я тогда на Глобалнет переключу, – предложил Лобачевский, разливая драгоценный торфяной самогон по бокалам. – Позырим подкаст какой-нибудь популярный. Глобалнет хорош тем, что его в отличие от телевидения или Интернета невозможно ни контролировать, ни запретить, ни отключить. Абсолютная свобода!
– Это свобода с благодарностью принимать то жидкое дерьмо, которое нам льют на головы мегакорпорации.
– Да ну брось! Вольные блогеры…
– Вольные блогеры, кто не на ставке у корпораций, льют точно такое же дерьмо – потому что у них нет других образцов для подражания, и ради высоких мест в рейтингах им неизбежно приходится принимать участие в рек-баттлах, порнотусовках и селфи-свингах.
– Вот же ты бобер-возмущенец. – Леха взял свой бокал, поднес к лицу, колыхнул жидкость в бокале, с наслаждением вдохнул пленительный дегтярный запах. – Ну, выпьемте уже наконец за наступающий! Трубы огнем горят.
– Выпьемте, – согласился Игорь, произведя те же манипуляции. – Последний раз небось празднуем в таком сочетании.
– Чой-та сразу последний?! – насторожился Лобачевский.
– Той-та. Ты хоть знаешь вообще, к примеру, какой на носу праздник?
– Конечно! Неделя мира и труда. Специально учреждена президентом Собчак в честь окончательного краха коммунистического реванша, чтобы народ мог спокойно посадить картошку на приусадебных участках, не отвлекаясь на всякие пустяки.
– Это потом придумали Неделю. А сначала было два праздника подряд – один первого мая, его и сейчас празднуют кое-где в мире, другой девятого. Не помнишь? Военный праздник.
– А, это… Вроде как был у коммуняк такой день освобождения… освобождения… Часто воевали, черти краснопузые!
– Палестины, – подсказал Семенов.
– Какой еще, нахрен, Палестины?! День освобождения Европы от… этого…
– Татаро-монгольского ига, – подсказал Семенов.
– Татаро-монгольского ига! – радостно подтвердил Лобачевский, потом задумался: – Подожди, это же разве при коммунистах было?.. – Он вздохнул. – Тебе хорошо, ты вон профессиональный бездельник, имеешь возможность на работе рыться в книгах и в Глобалнете, а я – бедный маленький коммерсант. Я кручусь как белка в колесе, ложусь в двенадцать ночи и встаю в пять утра. Думаешь, есть когда думать о праздниках? – Лешка снова вздохнул, еще более горестно и протяжно. Пригубил виски, покатал на языке. Дождался, пока приятель тоже отхлебнет и оценит волнующее креозотное послевкусие. – Ну и что там с твоим праздником?
– Отменить хотят, – сказал Семенов. – Уже объявили. Не слыхал? Хотят оставить ровно неделю на мир и труд – с первого по седьмое, а то получается слишком накладно для экономики. Говорят, ветераны Второй мировой все равно уже все поумирали, а современной молодежи это нафиг не надо…
– Носятся с этой современной молодежью, как с писаной торбой, – проворчал Лобачевский. – Оно понятно – демографический спад и все такое, один работающий кормит четырех пенсионеров и так далее. Но в наше время мы работали на совесть, несмотря на то, что никто не сдувал с нас пылинки и не предоставлял режима наибольшего благоприятствования. Это у пролетариата и прочего офисного планктона всегда было времени хоть отбавляй – восемь часов на работу, восемь часов на сон, восемь на глупости. А мы, коммерсанты, пахали как лошади. До сих пор пашем. – Он пожал плечами. – А что касается праздника – так и пес с ним. Только лучше будет. Это пусть бюджетники расстраиваются насчет потери лишних выходных, а мне что рождественские, что майские каникулы – сплошные убытки: народ покупает только водку и жратву, а на бытовую химию даже не глядит…
– Напомни мне, кстати, что ты вообще знаешь про Вторую мировую, – попросил Семенов.
– А! Ты все время это спрашиваешь, так я специально залез в Глобалнет, дабы тебя просветить. Итак… – Леша поправил невидимые очки. – Я в кратком изложении. Американцы навешали Сталину по щам в Западном Берлине. Тем временем Нагасаки наехали на Хиросиму танками, а те сбросили на них единственную в государстве ядреную бомбу. А те на них. В общем, все, кроме американцев, умерли, и сейчас там плещется Охотское море. Аминь.
– Ну, примерно как-то так, – кивнул Семенов. – Если пользоваться информацией с «Бяки.ру».
– А ты какой пользуешься?..
«Мировое сообщество продолжает с тревогой следить за судьбой австрийского авиадиспетчера, по вине которого над Альпами произошло столкновение российского и казахского лайнеров, – поведал диктор в телевизоре. – Авиадиспетчер по-прежнему находится в состоянии глубокого психологического шока. За его состоянием круглосуточно наблюдает бригада квалифицированных психотерапевтов. Завтра в Австрию прибудут родственники потерпевших, чтобы выразить авиадиспетчеру свои глубокие соболезнования в связи с произошедшей трагедией. Руководство Евросоюза выплатит ему солидную денежную компенсацию за перенесенные в момент катастрофы тяжелейшие душевные страдания…»
– И этого зарежут, – недовольно проговорил Лобачевский, глядя на экран. – Как в том старом кино со Шварценеггером. Найдется еще один какой-нибудь ненормальный родственник погибшего в самолете, пырнет бедолагу ножом… Совсем люди озверели.
– Не пырнет, – заверил Семенов. – Одного раза хватило для науки. Авиадиспетчера сразу спрячут по программе защиты свидетелей. Уже спрятали. Европейцы в отличие от наших дорожат человеческой жизнью.
Как обычно, после каждого сюжета новости прерывались рекламой. Увидев логотип Тотальной лотереи, Игорь нахмурился. Он готов был покорно переносить эту дрянь в метро и на улице, где от нее все равно не было никакого спасения, но наблюдать ее еще и на безопасной личной территории, в стенах приятельского дома, в одной из индивидуальных башен слоновой кости, в которых Игорь Семенов коротал время своей внутренней эмиграции, под чудесный торфяной «Laphroaig» с волнующим креозотным послевкусием – это уже был категорический перебор.
«Хочешь убить все свои проблемы? – вкрадчиво спросила у него из-за пределов кадра девушка с многообещающим шалавным голосом. – Тотальная лотерея!»
Затем последовал сочный удар – словно мясник врезал по цельной коровьей туше тяжелым топором.
– Переключи, пожалуйста, – попросил Игорь. – Достали. Эта реклама уже из ушей лезет.
– Солидарен, – откликнулся Лешка, взявшись за пульт. – Президентские дебаты будешь смотреть?