– Фактическая неточность. – Игорь поморщился. Он ненавидел эту лобачевскую привычку, но противиться ей был не в состоянии. Тем более что сейчас ему действительно было надо. – Черт, видел бы ты, какое адище творится вокруг моего дома…
– Уже видел, – поведал Лобачевский. – Половина сегодняшних новостей – прямые включения от твоего дома. Нет, есть и весьма достойные плакатики – от всяких девочек, которые клянутся, что готовы предложить себя в жертву тебе, если ты их предварительно трахнешь. Но остальные я бы забил в глотку авторам. Особенно такие же трогательные плакатики, только от мальчиков. При этом заметь: я отнюдь не гомофоб, просто я возмущен, что эти мальчики готовы променять свой честный гей-прайд на дешевую популярность. Ясное дело, тот, кого ты хлопнешь, на несколько дней станет звездой новостей, и многие готовы ради этого на что угодно. Люди не против жизнь отдать за десять минут славы, и подставить шею под твой мясницкий нож – менее ссыкотно и мучительно, чем, к примеру, делать селфи, насмерть замерзая на Эвересте, как тот ненормальный альпинист. – Лобачевский посмотрел на Семенова. – Ты откуда вообще весь такой перемазанный? Тебя били? Сильно?
– Нет. Ничего особенного. – Игорь сжимал в руке бокал виски, пытаясь справиться с колотящей его крупной дрожью. – В меня стреляли.
– Стреляли?! – охренел Леха. – Кто?..
– Антифа. Из снайперки. Еще бы полметра в сторону – и голова вдребезги. – Семенов поднял взгляд на приятеля. – А это страшно, оказывается…
– За каким чертом антифе в тебя стрелять? – сумрачно осведомился Лобачевский.
– Сразу ведь предупреждали. И плакатиками, и по электронной почте, и в эсэмэс. Что человеческая жизнь священна типа, и если я попытаюсь на нее посягнуть, меня прикончат, как бешеную собаку. Ну и вот. Решили, видимо, нанести превентивный удар. Федералы велели мне немедленно менять место дислокации. Ты извини, что я к тебе – они меня хотели на свою конспиративную квартиру везти, я их послал…
– О чем речь, брат. Живи сколько надо. Кристинка все равно зависла у своего симпатичного коллеги. Думается мне, придется искать новую подругу. У них, кажется, все очень серьезно.
– Спасибо. Федералы будут контролировать подъезд и лестницу, чтобы никакие уроды не пробрались незаметно. И к окнам велели не подходить – снайперка далеко бьет. И точно.
– Да вот и я думаю. Чтобы из снайперки промазать на полметра, надо очень постараться. Ты уверен, что это была именно антифа?
– Федералы так сказали.
– Ну, еще бы.
– Я тоже думаю, что это были сами федералы. Пугали. Побуждали действовать, как они говорят.
Лобачевский со вздохом посмотрел на Игоря.
– Долго еще продержишься?
– Не знаю. Сколько смогу.
– А как на работу ходить собираешься?
– А я не собираюсь. Пока не рассосется. Взял отпуск за свой счет.
– Думаешь, рассосется?
– Само – нет.
– То есть морально ты уже готов…
– Почти.
– И уже знаешь кого?..
– Плеханова. – Игорь жутко осклабился. – Нужно валить Плеханова. Но это, конечно, очень сложно. Ноль шансов…
– Наконец-то, Игорь Петрович! – донесся из-за спины спокойный голос. – Кого собрались валить, если не секрет?
Семенов чертыхнулся. Нужно было все-таки проверить, заперта ли входная дверь, прежде чем распускать язык.
– Хорошо, что вы рассуждаете позитивно и уже начали подбирать варианты, – продолжал полковник. – Вы забыли в машине свою сумку. Большая – наверное, собрали вещи для комфортного временного проживания в чужой квартире. Треники там, шлепанцы… – Он вручил сумку хозяину. – И кстати, Игорь Петрович… – Он достал из кармана мобильник. – С вами хочет поговорить Анна Кирилловна. Смартфон она выбросила, как вы и рекомендовали, но потом купила новый, не удержалась. Женщины…
Игорь выхватил у него телефон:
– Аньк, ты где?!
– Игоряш, успокойся, у меня все в порядке. – Голос у Ани был вполне нормальный, разве что чуть неживой. Или Семенову так казалось из-за собственной мнительности?
– Ты в России или где?!
– Я в России. Игоряш, ты не волнуйся, со мной очень хорошо обращаются. Просто идеально. Со мной все в полном порядке…
– Это пока, – негромко уточнил полковник.
– Я же вас зубами загрызу! – зарычал Семенов, поняв, что связь отключилась.
– Ну, это вряд ли. Но попытаться можешь, конечно. А по делу есть что сказать?
– Пошел вон!
– Да что ж вы за человек такой! – поразился полковник. – У вас там сейчас непонятно что с любимой девушкой делают, а вы не хотите убить какого-нибудь бомжа-наркомана, чтобы ее спасти!
– Не хочу! И не буду! Потому что если сейчас позволить сожрать человека просто так, ради шоу, то завтра сожрут сотню человек, уже привычно, и даже не поморщатся. А через неделю – тысячу! Если сейчас убить одного Кучерявенко, а завтра – сотню таких кучерявенок, которых очень даже есть за что расстрелять, то, когда счет пойдет на тысячи, жертвами неизбежно станут невинные люди. Толпа всегда голодна, а аппетит – он вообще приходит во время еды…
– То есть девушку свою ты сдал волкам позорным на съедение. Записали.
– А она взрослый сильный человек, – устало проговорил Семенов. – И она меня поймет. А если нет – ну, значит, не ту женщину я выбрал.
– Может так случиться, что и понимать уже будет некому, – мягко сказал полковник.
– А вот это врешь! – прошипел Игорь. – Не станете вы ее убивать! Потому что если убьете – тогда все, нету у вас против меня вообще больше никаких приемов!
– Я тебя услышал, голубь, – веско произнес Плеханов и вышел на лестничную площадку. – Надеюсь, что и ты меня услышал.
Семенов изо всех сил швырнул в закрывшуюся за ним дверь мобильником, который все еще сжимал в руке, и тот радостно брызнул в разные стороны обломками корпуса.
– Плеханова, – тихо повторил Семенов, когда за незваным гостем, вышедшим из квартиры, закрылась дверь. – Непременно нужно валить Плеханова…
– Пошли-ка бахнем, – негромко предложил Леха. – Нагрелось. Ни черта они вам с Анькой не сделают…
Но в его голосе не было особой уверенности.
Они квасили весь вечер, всю ночь и весь следующий день. В тот раз случились сразу два исторических события: во-первых, в доме Лобачевского наконец-то закончился алкоголь, и во-вторых, Игорь впервые перепил Леху. Сегодня Семенов не пьянел совершенно, просто мрачнел с каждым бокалом все больше, и когда приятель вдруг навзничь опрокинулся на диван и густо захрапел, Игорь даже не сразу понял, что произошло. Слишком уж непривычно это было. А когда понял, с трудом поднялся, четверть часа надевал в прихожей плащ, не попадая в рукава, и выкатился на улицу.
Федеральные топтуны немедленно подхватились и на почтительном расстоянии двинулись следом. Подвезти его уже никто не предлагал, все отчетливо понимали: не тема.
Семенов прекрасно помнил тот злополучный переулок, в который завез его в первый вечер полковник Плеханов. Игорь не смог бы ответить даже самому себе, почему для него так важно, чтобы это был именно тот самый переулок. Вокруг имелось множество темных дворов, подъездов, улиц и подземных переходов, в которых творилось приблизительно то же самое. Но ему почему-то был важен именно тот самый переулок. Может быть, Плеханову в тот раз действительно удалось больно зацепить его за живое. Игорь не рассчитывал, конечно, что снова встретит ту девушку, которую, возможно, уже нашли под лестницей с перерезанным горлом. Но он изо всех сил надеялся, что наткнется на тех двух гопников с семками. А на худой конец, подойдет и наркоторговец на углу.
Все это время, всю эту безумную неделю Игорь не признавался себе, насколько ему страшно. Признать это было бы моральным поражением. Но на самом деле ему было дико страшно. Он храбрился насчет Аньки, но отдавал себе отчет, что агенты спецслужб действительно могут сделать с ней что угодно, при этом повернув дело так, что никто из них не понесет наказания.
И приходилось признать, что от него не отстанут. Что они будут давить до тех пор, пока он кого-нибудь не убьет. Вопрос был только в том, насколько велик к тому времени окажется урон, который понесут он сам и его близкие.
Семенов спешил, ощущая, как понемногу замедляется вращающаяся черная слизь в голове. Он спешил, пока мертвецки пьян. Он знал, что стоит ему немного протрезветь, и он уже не осмелится на убийство. Не из-за трусости – из-за брезгливости, из-за принципов, из-за своей правильной жизненной позиции, будь она неладна…
Это был тот самый переулок.
Игорь стоял в густой тени под фонарем с разбитой лампой и с ужасом понимал, что абсолютно трезв. Что он вовсе и не был пьян с того момента, как вышел из дома, просто обманывал самого себя. Так бывает: когда очень хочешь нажраться, организм словно сопротивляется, и сколько бы ты ни выпил – опьянение не приходит, бултыхается только бессмысленно в голове какая-то сгущающаяся сумеречная муть. Надежда на то, что он по-быстрому пришьет какого-нибудь ублюдка, а потом спишет это на пьяный аффект, растаяла как дым. Семенов стоял в переулке ужасающе трезвый и отчетливо понимал, что все, что он сейчас сделает, будет осуществлено с холодной и ясной головой, а также четким пониманием происходящего. Что у него потом не будет ни малейшего шанса оправдать самого себя, будто он сделал это в беспамятстве.
Федералы за ним в переулок не пошли, отстали где-то на освещенной людной улице, видно, сообразив, что в их обществе ему будет еще тяжелее решиться.
Ну, пора решаться.
– Эй, мужик, закурить не будет? – проникновенно поинтересовались сзади.
За такой мужественный прокуренный баритон любой исполнитель блатного шансона отдал бы три пальца на левой руке.
Какая удача! Игорь медленно развернулся. Нет, это не были знакомые гопники, эти двое были постарше. Да и какая, к черту, разница! Когда твоей жизни угрожает опасность и уже нет ни времени, ни возможности щадить нападающих – тогда все гораздо проще. Это Семенов понял давно, еще в армии, в тот самый день, когда, будучи пацифистом и противником насилия, в драке разбил первый табурет о голову самого наглого кавказского деда.