Командир Дэвид Роджерс, многократно осуществлявший доставку грузов и пассажиров на Луну, провел в космосе в общей сложности более двух с половиной лет своей жизни. О нем говорили, что это самый скучный командир космических кораблей в истории: на его рейсах никогда ничего экстраординарного не происходило. И как раз эта шутка о надежности исполнения им его сложнейшей работы, вероятно, была наивысшей похвалой и причиной, почему именно он сейчас давал последние установки членам экипажа перед стартом.
– Я приветствую вас на борту тяжелого межпланетного корабля «Орион-5». Каждый из вас прекрасно информирован как об общей цели нашей экспедиции, так и о личных должностных обязанностях. И все же некоторые подробности миссии известны только мне и экспертам центра управления, так как нельзя было допустить ни малейшего риска утечки информации на Земле до полета. Более того, некоторые подробности миссии и технологии, применяемые в ходе ее проведения, останутся секретными даже после завершения. Я надеюсь, это понятно всем членам экипажа.
В настоящий момент мы находимся на околоземной орбите. Только что мы произвели отстыковку ракеты Falcon, которая прошла в штатном режиме. Начало запуска собственных двигателей «Ориона» начнется через четверть часа. Напомню, что мы имеем дело с системой, технологией движения в безвоздушном пространстве, ранее еще никогда не применявшейся. Кевин и Ли знают все об этом двигателе, но для Елены и Аарона, не являющихся специалистами в ракетной технике, я еще раз напомню главное о нашем полете. Орионом в древнегреческой мифологии назвали охотника, отличавшегося необыкновенной красотой, ловкостью, а также великанским ростом. В его честь названо созвездие, одно из самых ярких на ночном небе. Пятый номер Ориону присвоили в честь ракеты «Сатурн-5» – первой доставившей астронавтов на Луну еще более ста лет назад. Нам предстоит сделать новый гигантский шаг для всего человечества, как сказал тогда Нил Армстронг.
Для того чтобы «Орион» покинул орбиту Земли, кораблю необходимо набрать вторую космическую скорость – чуть более одиннадцати километров в секунду. Далее мы выйдем на параболическую орбиту, то есть оторвемся от земной гравитации и по плавной траектории начнем сближение с Марсом, который сейчас находится на минимальном расстоянии от Земли. До него – пятьдесят миллионов километров. Чтобы оказаться на марсианской орбите через две недели, Ориону надо двигаться в среднем со скоростью сорок километров в секунду, то есть в четыре раза быстрее скорости отрыва от земной орбиты. Такую скорость не набирал еще ни один пилотируемый корабль в истории. При этом мы не можем выполнить ускорение, а затем торможение мгновенно, так как такие перегрузки убили бы нас в первую же секунду. Поэтому мы плавно разгонимся до скорости семьдесят километров в секунду, а за два дня до прибытия начнем торможение. Поскольку в космосе нет силы трения, а значит, в нем невозможно просто затормозить, нам придется снова включить двигатель, но развернуть его тягу в противоположную сторону. На старых химических двигателях подобные маневры были невозможны. К счастью, мы вооружены совершенно новой технологией, открывающей человечеству настоящую дорогу в космос. Через десять минут я инициирую процесс управляемого термоядерного синтеза в двигателе нашего корабля. Атомы водорода, а точнее, его изотопы дейтерий и тритий, разогретые до сотен миллионов градусов, начнут активно вступать в ядерную реакцию между собой, сливаясь в атомы гелия и выделяя огромное количество энергии. Возникающий при этом управляемый поток плазмы из торца двигателя со сверхвысоким импульсом будет разгонять корабль вперед.
Еще не достигнув Марса, уже через минуты, мы совершим прорыв в космонавтике. До сих пор все корабли, покидавшие гравитацию Земли, набирали необходимую скорость во время старта с поверхности Земли по мере сжигания в атмосфере их ступеней. Впервые в истории космический корабль стартует в дальний космос не с Земли, а прямо с земной орбиты. В космосе нет атмосферы, поэтому термоядерная реакция запускается здесь даже быстрее и легче, протекая более надежно и плавно, чем в энергетических реакторах на Земле. Компьютерное моделирование показало, что надежность двигателя чрезвычайно высока, вероятность аварии под воздействием как внутренних, так и внешних факторов составляет доли процента. Даже в чрезвычайном случае – например, если стенки двигателя внезапно прошьет крупный метеорит – температура рабочего магнитного тора упадет, и реакция просто перестанет происходить. Корабль какое-то время будет двигаться по инерции, а после ремонта повреждения мы сможем перезапустить двигатель.
И последнее, что я должен сказать вам перед запуском. Наша миссия заключается не только в том, о чем говорит сегодня, наверное, каждый человек на нашей планете. Дело не только в том, что один из нас сделает наконец первые шаги по поверхности Марса. Мы также должны выполнить еще ряд задач, огласить которые по инструкции я могу накануне нашей высадки. В течение полета каждый член экипажа должен производить научные эксперименты и докладывать мне лично о любых малейших проблемах и нештатных ситуациях. Отдельная просьба к Елене. Если кто-то из трех остальных мужчин – членов экипажа – забудет побриться утром или не сделает часть обязательных ежедневных трехчасовых физических упражнений, сообщите об этом мне. В качестве наказания на Марсе он первым будет драить подземный жилой бункер, в котором мы проведем два месяца. Простите мой юмор. В юности я служил сержантом в морской пехоте.
– Есть, капитан! Показания приборов о состоянии здоровья членов экипажа будут поступать мне в реальном времени вплоть до нашего возвращения домой, на Землю. Не волнуйтесь. Я доставлю вас, парни, домой живыми и невредимыми. Слово русской женщины.
– Спасибо, Елена! Нам всем сразу стало легче.
Две минуты до запуска двигателя. Всем членам экипажа занять стартовые места. Планируемое ускорение – не больше 2g, но действовать оно будет более двадцати минут. Затем набор скорости завершится, и корабль вернется в состояние невесомости. Кевин, включить лазеры для нагрева рабочего тела двигателя. Ли, докладывать температуру реактора каждые десять секунд. Отчет пошел.
Елена с удовольствием легла в стартовое кресло, пристегнулась и надела на голову легкий скафандр. Последнее было формальностью. Если бы что-то пошло не так – например, реакция в двигателе перешла бы допустимые температурные пороги, что закончилось бы взрывом, неминуемо разнесшим их тела на отдельные атомы, или в случае простой разгерметизации жилого отсека со взрывом кислорода – в общем-то несильным, но с таким же неминуемым для экипажа летальным исходом, скафандр на голове ничем не мог бы помочь. Но таковы были правила.
Перегрузки она переносила легко: несколько лет работы асом-испытателем гиперзвуковых истребителей приучили ее к ускорениям до семи сил тяжести, правда, длившимся лишь мгновения: когда кровь приливает к глазным яблокам так резко, что наступает темнота с острой болью, невозможно пошевелить даже мизинцем и сделать вдох. Две силы тяжести ничем не угрожали здоровью, но подвох здесь был в том, что такая перегрузка, по авиационным меркам, длилась чрезвычайно долго. По сути, это значило, что в течение двадцати с лишним минут сверху на тебе лежит человек такого же, как ты, веса. Стоя, в вертикальном положении подобная продолжительная нагрузка могла серьезно травмировать позвоночник, но лежа перенести ее было легче и безопаснее.
Командир корабля продолжал отсчет до старта, до которого оставались секунды. Под воздействием миниатюрных сверхмощных лазерных пушек рабочее тело реактора – смесь дейтерия и трития – разогрелась уже до требуемой температуры начала реакции в сто пятьдесят миллионов градусов. По приборам тяга должна была возникнуть в это самое мгновение.
– Реакция?
Командир Роджерс буквально кричал, хотя бортинженеру Ли его и так было отлично слышно.
– Нет реакции!
– Какого черта?
– Не знаю! Уже лишних десять секунд!
– Температура?
– Поднялась до ста семидесяти миллионов. Лазеры продолжают работать на полную мощность.
– Если перейдем через двести, можем взлететь на воздух к чертовой матери. Ли, что происходит?
– Сорок секунд. Через полминуты температура станет двести десять.
– Отменить старт, отключить лазеры! Срочный сигнал аварии в центр управления.
Рука Ли Чжэньфаня дернулась к пульту, но он не успел прикоснуться к нему. В это самое мгновение раздался низкий, утробный, скрежещущий звук в диапазоне, едва различаемым человеческим ухом, но бессознательно вызывающем в человеке ощущение величайшей тревоги. Мощная звуковая волна, которая не преодолевает космический вакуум, но зато прекрасно передается по стенкам корабля, заставила дрожать аппаратуру, пульты, лежащих в креслах людей. Казалось, что они все вот-вот окажутся в бесконечно глубоком чреве библейского Левиафана, ибо не было известно силы, которая могла хотя бы на сотую долю сравниться с мощью образования новой материи. На тело каждого из них навалилась тяжесть, которая в первый момент показалась не слишком большой, но затем с каждой минутой вдавливала их в кресла все сильнее. На самом деле, корабль разгонялся равномерно – уровень перегрузки был постоянным. Просто организму с течением времени для противодействия ей нужно прикладывать все больше сил.
– Импульс тяги пятьсот тысяч. Двигатель – в норме. Мы оторвались от орбиты. Все хорошо.
Голос миниатюрного сингапурского китайца звучал так же ровно, как и работа реактора. Кажется, он лучше других сохранял спокойствие в критические моменты старта.
– Активировать защитную литиевую оболочку реактора. Проверить скорость потока нейтронов. Измерить уровень исходящей радиации.
«Орион-5» набирал скорость уже десять минут. Жизни экипажа и ходу миссии экспедиции, кажется, ничто не угрожало. Все пятеро членов экипажа по-прежнему лежали в креслах, со все большими усилиями справляясь с нагрузками, даже несмотря на то, что каждый астронавт прошел предполетную подготовку, включая ежедневные, порой мучительные занятия на центрифуге. Елена чувствовала, как онемели ее ладони, сердцебиение замедлилось – до сорока ударов в минуту. Главное – ровно, ритмично дышать. Она с трудом приподняла голову, чтобы посмотреть на приборы, показывающие уровень активности процессов жизнедеятельности других членов экипажа. Дэвид, Ли и Кевин были в порядке, а вот датчики Аарона показывали критически низкий уровень гемоглобина в крови, а также крайне неровный пульс в районе двадцати ударов в минуту. Израильтянин, выдающийся ученый, но единственный из экипажа, имевший минимальный опыт пребывания в космосе, прошел предполетную подготовку п