– Я не уверен. Мне кажется, мы потерялись где-то в пустыне в Аризоне. Но, может быть, это и север Канады. Пейзаж выглядит сухим и холодным. Людей тоже не вижу.
– Капитан Роджерс, юмористическое телешоу начнется позже. Пожалуйста, докладывайте.
Спустя полчаса командир сообщил о готовности экипажа покинуть корабль. Лишь один из астронавтов, Ли Чжэньфань, должен был оставаться на «Орионе» еще нескольких дней, пока его коллеги проходили период адаптации в Хабе. Четверо других членов экипажа уже стояли перед входом в шлюзовую камеру. Джентльмены, как и обещали, пропустили Елену вперед. После двух недель в невесомости и частичной атрофии мышц снова возникшая сила притяжения казалась им теперь весьма ощутимой: как будто бы она была не в три раза, а лишь ненамного меньше земной.
– Елена, ты придумала слова, которые войдут в историю?
– Я думала над этим всю ночь. Перебрала в голове афоризмы на английском, на русском и даже на французском. Конечно, я скажу эту фразу на английском, хотя мои соотечественники, возможно, потом еще веками будут корить меня за это. Не знаю, откуда у русских такое обостренное чувство патриотизма. В моих словах должно быть что-то теплое и близкое, понятное всем людям.
– Может быть, ты просто поблагодаришь тех, благодаря чьим усилиям мы здесь оказались?
– Я безусловно это сделаю. Но первые слова должны быть не об этом. Я придумала следующее: «О Вселенная! Мы – твои дети. Мы пришли с Земли с любовью и миром».
Роджерс и Шремп переглянулись. Аарон покачал головой.
– Вообще-то у Армстронга получилось поинтереснее. То есть вроде бы все правильно, но чересчур пафосно, что ли. И несколько банально, если честно. Впрочем, это твои слова. Решай сама.
– Ну тогда подскажите, что же мне говорить.
– Может, просто «Хьюстон, человек стоит на Марсе»?
– Я думала о таком варианте. Но ведь в английском человек и мужчина – это одно и то же слово, a man. Поэтому в устах женщины такая фраза прозвучит неловко, по-моему.
– Тогда можешь сказать что-нибудь с human – человеческий. Это слово универсально.
– Господи, я не знаю. Human мне тоже не нравится. Слишком затаскано. Может быть, мне вообще лучше промолчать? Я полностью потеряна. Такой момент, а у меня – никаких мыслей в голове.
– Елена, не переживай. Скажешь, что захочешь. В конце концов, не в этом смысл миссии. Нам пора.
Масса скафандров столетней давности, в которых Нил Армстронг и другие астронавты гуляли по Луне, составляла около ста земных килограммов. Вес современных скафандров, благодаря всестороннему использованию в них нанотехнологий и современных материалов, снизился до тридцати килограммов. Но их конструкция осталась почти той же, что и на заре космонавтики. Астронавты надевали скафандр без посторонней помощи примерно за три минуты. В условиях открытого космоса или чужой планеты человек мог продержаться в таком скафандре автономно около десяти часов. В него были встроены все системы жизнеобеспечения, включая необходимый запас воды и жидких протеинов, которые астронавт мог употреблять через специальную трубку. Из всех возможных угроз лишь от радиации подобный костюм защищал человека слабо.
Шлюзовая камера «Ориона-5» была рассчитана на двоих человек. За Еленой последовал Кевин. Ли, Дэвид и Аарон пожали ему и Елене руки, уже защищенные массивными перчатками, от всей души пожелав им успеха. Дэвид и Аарон должны были покинуть корабль десятью минутами позже.
Тяжелая дверь шлюзовой камеры медленно закрылась. Разгерметизация помещения шлюза заняла пару минут. Елена и Кевин стояли рядом. Кевин был на голову выше, примерно так же соотносилась и высота их скафандров, сделанных строго индивидуально. У нее мелькнула мысль, что физически сильному Кевину сейчас ничего не стоило бы отодвинуть ее в сторону как пушинку и первым спуститься на планету. Но она тут же отогнала ее: у немца явно не было таких намерений. Из наушников раздался голос капитана. Он спросил, готовы ли они к выходу, затем сообщил об их готовности Центру и затем, не дожидаясь ответа с задержкой в шесть минут, дал «добро» на открытие основного выхода корабля. Две массивные створки, направленные вниз, медленно раскрылись. Елена взглянула вниз. Автоматически выдвинувшаяся лестница высотой в полтора метра вела к серой, немного пыльной почве. Спуститься по лестнице в скафандре можно было, только находясь лицом к лестнице и спиной к выходу, держась за перила. По инструкции, Елена должна была докладывать о каждом своем шаге.
Двигаться оказалось достаточно легко. Скафандр был комфортным, не тяжелым, гибким, а низкая гравитация усиливала каждое движение ее тела.
– Хьюстон, я начинаю спуск по лестнице. Контакт перчаток с перилами надежный. Ступени вижу и чувствую ногами хорошо.
– Хьюстон, до поверхности мне осталось две ступени.
– Одна ступень.
Она на мгновение закрыла глаза. Показалось, что, возможно, этот момент ей только снится. Нет, скорее всего, – наяву. О словах, которые следовало произнести, она сейчас даже не думала. Все было сосредоточено на движениях. «… Мне осталось убрать ногу с нижней ступени и опустить ее вниз. Кажется, я это сделала. Теперь другую ногу вниз. Чувствую поверхность. Ровная и не скользкая. Стою обеими ногами. Теперь развернуться, поднять голову, и посмотреть вперед…»
Елене показалось, что она стоит на дне Большого Каньона в Аризоне, но только увеличенного в несколько раз, до почти невообразимых размеров. Открывшийся вид казался ошеломляющим.
– БОЖЕ, КАК ЗДЕСЬ КРАСИВО.
Эта первая фраза человека, ступившего на Марс, которую потом повторяли и обсуждали миллиарды людей, слетела с ее эмоциональных женских уст совершенно непроизвольно.
Долина Маринера представляла собой самый глубокий, широкий и длинный каньон во всей Солнечной системе. Разряженный воздух Марса позволял совершенно четко видеть крупные скальные образования, а также кратеры вулканов в радиусе двадцати километров. Одна из стен каньона – огромная, высотой три километра, относительно пологая по форме, словно исчерчена ниспадающими по ней высохшими миллионы лет назад руслами рек. Поверхность была окрашена, как в самых живописных земных пустынях: в красные, коричневые, желтые и даже зеленоватые тона. Пейзаж казался безжизненным, но при этом был невероятно притягательным.
Завороженное состояние Елены, близкое к благоговению, прервалось от ощущения тяжелого движения прямо у нее за спиной. Получив разрешение командира, Кевин вслед за ней спускался по лестнице. Встав обеими мощными ногами на землю, он произнес короткое приветствие на английском, но добавил затем и несколько немецких слов.
Когда из корабля вышли все четверо астронавтов, с помощью встроенных фото– и видеокамер они передали на Землю первые снимки Марса, сделанные людьми, а также с помощью автоматической камеры запечатлели себя вчетвером на фоне серо-красного каньона и огромного белого силуэта «Ориона». Флаги стран они торжественно водрузили на небольшом плато на некотором отдалении от корабля – так, чтобы при старте с планеты флаги не снесло потоком воздуха из сопла корабля. Кроме того, материя была покрыта специальной отталкивающей фотоны света пленкой, чтобы уже через несколько лет краска на них не слезла от солнечной радиации – как это произошло с полотнищем американского флага на Луне.
Уже в самый первый день, как и в последующие примерно шестьдесят дней, которые они планировали провести на планете, у астронавтов ожидалось много тяжелой работы.
До захода солнца, казавшегося более блеклой и маленькой, чем с Земли, светящейся точкой на небосводе, оставалось еще восемь часов. Продолжительность суток на Марсе почти соответствовала земной. Астронавтам предстояло добраться до Хаба, находящегося вроде бы рядом. Но чтобы приблизиться к нему, требовалось обойти стороной небольшой, но покрытый скользким и опасным гравием холмик. Внутри Хаба, суммарная площадь подземных уровней которого составляла более двухсот квадратных метров, надо было тщательно проверить герметичность всего помещения, а также исправность приборов для поддержания температуры и очистки воздуха. Рядом с Хабом стоял огромный ровер-вездеход, на котором астронавтам предстояло совершать длительные исследовательские поездки по марсианской поверхности. К счастью, он был в рабочем состоянии – так же, как и все системы жизнеобеспечения Хаба.
Солнце садилось за марсианским горизонтом. Уходил в небытие день, после которого человечество уже никогда не смогло бы быть прежним. Однако главная часть миссии только начиналась, и никто в этот момент не решился бы с уверенностью предсказать, чем она в итоге завершится.
Глава 11Жертвоприношение
Эль-Куфа, Ирак, 10 октября 2084 года
Вечерняя молитва в великой мечети Эль-Куфы, древнего города в центре Ирака, на границе плодородной долины реки Евфрат и безжизненных аравийских пустынь, как всегда, собрала тысячи паломников из Ирака, Ирана и Кувейта. В огромной мечети, занимающей целый квартал в центре города, находилась одна из главных шиитских святынь – могила имама Али, родственника и верного сподвижника Мухаммеда. Перед мечетью были разостланы роскошные многометровые персидские ковры тончайшей ручной работы, на которых молились те, кто хотел избежать длинной очереди на досмотре. Здесь же, снаружи, в отдельной части, собирались на молитву сотни женщин и девочек в закрытой черной одежде. Центральные залы внутри мечети были ослепительно красивы: со стенами, украшенными тысячами зеркал, переливающихся искристым светом, словно море бриллиантов. От этого неповторимого зрелища буквально захватывало дух. Снаружи ярко освещенные вечером стены мечети отсвечивали серебром на зеленоватом фоне с затейливыми орнаментами арабской вязи. Два огромных позолоченных купола сияли на фоне высоких минаретов.
Двое молодых людей по виду европейцев, похожие на случайных туристов, сидели на ковре в одном из небольших боковых залов мечети. Один из них перебирал в руках четки, другой листал томик Корана на арабском. Недалеко от них стоял ящик с камешками святой земли, привезенной из Мекки, чтобы паломники держали их в ладонях во время молитвы. Пятничный вечерний намаз, одно из главных богослужений недели, начинался минут через пятнадцать, и помещение боковой мечети, устланное вышитыми вручную коврами, постепенно наполнялось людьми. Одетые в белое мужчины поглядывали на молодых европейцев с любопытством, словно пытаясь понять, пришли иностранцы в столь святую для шиитов мечеть просто из любопытства или они приняли ислам. Седой старик попытался заговорить с ними, но в ответ «европейцы» лишь молча встали и пересели в самый дальний, укромный уголок зала, где их наверняка никто не мог услышать.