Тревожные новости о разрыве связи с тремя членами экипажа были переданы на Землю. Ответ пришел с большей, чем обычно, задержкой. В NASA успели провести оперативный мозговой штурм относительно выхода из ситуации. Но что делать – не знал никто.
Елена, Кевин и Аарон были живы, но вот уже более получаса находились в почти кромешной темноте. Все системы «Центуриона» зависели от энергии, вырабатываемой его сверхмощным и, как считали инженеры, безотказным атомным двигателем. Впрочем, на случай отказа двигателя в вездеходе существовал резервный аккумулятор энергии, относительно слабый. Он не мог привести огромный «Центурион» в движение, не говоря уже о том, чтобы доставить пассажиров обратно в Хаб. Но он хотя бы какое-то время освещал кабину, а также поддерживал компрессоры воздуха и давления. Кевин не смог даже включить резервный аккумулятор с первой попытки. Прождав некоторое время, он попробовал снова, и на этот раз получилось. Это было весьма кстати, так как температура внутри кабины, несмотря на ее теплоизоляцию, без обогрева быстро снижалась; еще опаснее был риск отравления пассажиров переизбытком углекислого газа в закрытом пространстве. Теперь у них в запасе было намного больше времени. Но ситуацию это сильно не меняло. Без энергии основного двигателя они все равно были обречены на смерть до восхода солнца.
Аарон только тихо плакал. Он уже помолился – негромко, проникновенно, словно спел печальную колыбельную на иврите. Кевин и Елена, будучи профессиональными астронавтами, не теряли присутствия духа. Дождавшись включения аварийного питания, Кевин начал энергично проверять приборы. Первым делом надо выяснить причины отключения двигателя и передать сигнал бедствия в Хаб. Но и то и другое сделать оказалось очень непросто, если вообще возможно. Даже Кевин, всегда знающий, что делать в любой ситуации и предельно собранный, растерялся.
– Это немыслимо. Атомная реакция не может остановиться мгновенно. Отключение в обычном режиме требует как минимум нескольких минут – пока остывают плутониевые гранулы. А здесь все произошло в одно мгновение.
Подземная радиосвязь на сверхнизких частотах требовала больших затрат энергии и работала только на энергии двигателя. Конструкторы «Центуриона» считали двигатель настолько надежным, что не предусмотрели передачу связи из-под поверхности на резервном питании. Обычный прибор радиосвязи работал, но на этой глубине его сигналы не могли пройти.
– Надо точно определить, сколько времени у нас в запасе.
– Несколько часов у нас есть точно. Энергии для обогрева кабины, воздушного фильтра и компрессора давления достаточно на три часа. Далее мы можем надеть скафандры и продержаться еще от двух до трех часов. Вообще-то они рассчитаны на автономное пребывание на планете в течение десяти часов, и даже больше. Но их необходимо было заправить сжатым кислородом полностью. Мы этого не сделали, так как планировали лишь пару коротких выходов.
Елена покачала головой. С одной стороны, несколько дополнительных часов жизни, возможно – последних, стоили очень дорого. С другой – все равно во всей Вселенной некому было прийти им на выручку. Если бы Дэвид и Ли в Хабе даже получили сигнал бедствия, они вряд ли смогли бы чем-то помочь. Второго «Центуриона» на Марсе не было. Пешком, в скафандрах, можно пройти два-три километра. А они застряли более чем в семидесяти километрах от Хаба. Разумеется, они передали бы сигнал на Землю, в NASA, чтобы инженеры проанализировали показания приборов и попытались устранить причину внезапного отказа двигателя. Но насколько эффективной была бы связь с Землей на расстоянии пятидесяти миллионов километров, когда одна передача сигнала туда-обратно занимает двенадцать минут? Шансы все равно были бы ничтожны.
Для того чтобы осмотреть двигатель снаружи, Кевин и Елена облачились в скафандры. Аарону также пришлось надеть скафандр, так как в «Центурионе», разумеется, не было шлюза, и всякий раз, когда кто-то выходил из него, приходилось сбрасывать давление и кислород во избежание взрыва от разгерметизации. Кевин нажал на кнопку, и свинцовая пластина, предохранявшая двигатель от попадания в него песка и частично защищавшая пассажиров от радиации, приподнялась. В пространство вылетело небольшое облако пара. Таблетки с гранулами плутония оказались целыми. Но атомной реакции не происходило. Самым странным было то, что от рабочего механизма исходило слабое голубоватое свечение, похожее на магнитное поле неизвестной природы. Осмотр двигателя, после которого астронавты вернулись в кабину, оказался напрасной тратой столь драгоценной оставшейся энергии. Теперь отведенный им срок жизни стал еще немного короче.
Аарон по просьбе Кевина сделал приблизительный расчет плотности энергии магнитного или иного силового поля, которое смогло бы мгновенно заглушить атомный двигатель. Цифра получилась огромной. Синеватый цвет происходил от сильно поляризованных частиц пыли. Но как могло само по себе возникнуть столь мощное и при этом точно локализованное вокруг двигателя поле? Возможно, это как-то связано с теми неизвестными огоньками в темноте, которые астронавты видели перед катастрофой.
– Что еще мы можем сделать?
Голос Елены оставался спокойным – словно на борту возникла лишь мелкая нештатная ситуация.
– У нас есть возможность послать сигнал бедствия. Хотя не уверен, получится ли.
Воздух, заново накачанный в кабину компрессором, казалось, содержал в себе запах ржавчины. Дышать в кабине еще можно было спокойно, но небольшая затхлость начинала ощущаться.
– У нас здесь, на «Центурионе», есть квантовый коммуникатор.
Аарон и Елена с удивлением посмотрели на Кевина. Они слышали о таком приборе, но не знали, существует ли он в реальности.
– Это совершенно засекреченная технология связи. Ею обладает только NASA, Пентагон и в их лице американское правительство. На «Орионе» кодами от коммуникатора владеем только мы с Дэвидом. В этом приборе находится герметичная зеркальная камера, внутри которой циркулируют пучки фотонов. Когда две частицы образуются в одном месте одновременно, возникает эффект квантовой спутанности. Такие же приборы есть и у ребят в Хабе, и на Земле, в Хьюстоне. Фотоны в нашем передатчике запутаны с фотонами приемника сигнала на Хабе. Работает прибор внешне просто: я ввожу код и затем набираю короткий текст или копирую туда небольшое изображение. После этого небольшой пучок фотонов из него улетает в космос, неважно куда. Суть в том, что спутанные с ними фотоны в приемном устройстве в Хабе поляризуются в прямо противоположном направлении, и они получают наше сообщение. Оттуда оно так же автоматически ретранслируется на Землю.
– Зачем такая сложная технология? Не проще ли общаться с помощью обычного радиосигнала?
Аарон, до этого молчавший, все понял сразу и ответил за Кевина.
– Это совсем другой вид связи. Во-первых, такой сигнал невозможно перехватить и расшифровать. Во-вторых… Это звучит фантастично, но такова реальность. Обычный радио– или телесигнал передается в лучшем случае со скоростью, близкой к скорости света. Квантовая спутанность передается за нулевое время вне зависимости от расстояния в любую точку Вселенной.
– То есть ты хочешь сказать… Мы можем разговаривать и с Хабом, и даже с Землей не с 12-минутной задержкой, а мгновенно, в режиме реального времени?
– Ну, разговаривать – это громко сказано. Голосовой сигнал фотоны не передают, их потребовалось бы для этого слишком много. Только короткие текстовые сообщения.
Кевин кивнул.
– Вообще-то каждый такой прибор с начинкой стоит двести миллионов долларов. И во всем мире их не больше десяти. Прибор рассчитан на небольшое количество сообщений. Только на крайний форс-мажор. Журналисты на Земле вообще не должны знать ничего об этих коммуникаторах.
– И все-таки я не понимаю. Если информация может передаваться быстрее скорости света, разве это не разрушает самые основы теории относительности? Получается, Эйнштейн был не прав?
– Эйнштейн был прав, и теория относительности – одна из лучших, самых правильных и полезных научных теорий в истории. Но, кажется, у любой физической теории есть свои ограничения, область действия. Ньютон был прав в своем описании гравитации и других физических сил, но только в пределах Земли. Эйнштейн точно описал, как действуют силы в масштабе галактик. Но квантовая спутанность – это нечто из иной области. Основа сотворения мира. Спутанность частиц была в момент Большого взрыва – раньше, чем возникла гравитация и все физические объекты. Мы до сих пор не понимаем, как она вообще может работать. Но связанные с ней технологии есть уже сейчас.
Кевин набрал короткое сообщение на невзрачном приборе, умещавшимся в руке, который даже не был подсоединен к источнику электричества и работал автономно, на аккумуляторах. Он не отправил сообщение сразу, так как еще до полета получил жесткую инструкцию, что этот вид связи можно использовать только в том случае, если все остальные возможности для спасения членов экипажа исчерпаны.
С момента остановки двигателя прошло сорок минут. Сигнал бедствия с описанием возникшей проблемы наконец был принят и в Хабе, и в NASA. Капитан заверил их, что с ними все будет в порядке. С Земли сообщили, что приняли показания приборов и описание обстановки, передали команде инженеров, надеются на решение проблемы в течение часа.
Экипаж «Центуриона» впервые ощутил что-то вроде слабой надежды. Следующие полчаса прошли в задушевной беседе. Елена вспоминала своего сына и говорила, как сильно она хотела бы поскорее снова увидеть его. Аарон рассказал про пару забавных эпизодов, случившихся с ним на научных симпозиумах. Кевин, старший в вездеходе, сокрушался, что все произошедшее – его вина. Нельзя было углубляться в неизвестную пещеру так далеко. Надо было быть осторожнее. Как ни странно, никто из них в эти минуты не вспоминал странные огни, увиденные ими перед аварией. Эта тема казалась слишком сложной и опасной. Зная, что все их разговоры записываются, они не хотели выглядеть потом ненормальными фантазерами в глазах потомков, когда, возможно, уже после их гибели, записи нашли бы и расшифровали.