строчка: «Я увидела там множество лун, незнакомых звезд и черных дыр в пространстве…»
Подойдя к двери МТЮ, Чель нажала на кнопку, под которой висела табличка: «Просьба звонить только один раз». Дверь мгновенно распахнулась, и перед ней возникла фигура седовласого мужчины лет шестидесяти в черном вязаном жакете и мятых брюках цвета хаки. Чель познакомилась с Эндрю Фишером — эксцентричным управляющим музея — в тот же первый визит сюда. Даже пластиковый козырек поперек лица не мог спрятать доброты и ума, которыми светились его глаза.
— С возвращением, доктор Ману. Добро пожаловать! — произнес он.
Так он ее запомнил?
— Спасибо. Мне нужен доктор Граннинг. Он сейчас здесь?
— Да, — ответил Фишер, впуская ее внутрь. — В последнее время я изучал технику совершенствования памяти по Эббингхаузу[21]. Очень полезная штука. Ну-ка попробуем. Вы работаете у Гетти, слишком серьезны, и до добра это не доведет, а еще чересчур много курите…
— Все это вам, конечно же, рассказал обо мне Виктор.
— Разумеется. А еще он считает вас умнейшей из знакомых ему женщин.
— У него почти нет знакомых женщин.
Фишер посмотрел на нее, чуть прищурившись.
— Он в задней части здания. Работает над новым экспонатом. Увлекательнейшее занятие!
Тесная прихожая музея пропахла скипидаром и освещалась темно-красными и черными лампами. Попав сюда после яркого дневного света, посетитель сначала оказывался полностью дезориентированным. Вдоль стен тянулись книжные полки с трудами либо малоизвестных, либо вообще никогда не существовавших авторов: в частности, трактат некоего Зоннанбенда, несколько выпусков издававшегося иллюзионистом Рики Джеем «Журнала аномалий» и странный фолиант эпохи Возрождения, называвшийся «Hypnerotomachia Poliphili»[22]. Чель сразу поняла, что в музее тщательно пытались стереть грань между фактом и вымыслом. И было довольно забавно каждый раз пытаться понять, какие из экспонатов реальны. Но все же Чель испытывала двойственные чувства в этом месте, где тебе пытались морочить голову и отрицали принципы элементарной логики. Не говоря уже о том, что некоторые экспонаты, выставленные здесь ее бывшим наставником, вызывали у нее ощутимый дискомфорт.
Фишер провел ее лабиринтом коридоров и залов, где из хриплых динамиков доносилась какофония из криков животных и человеческих голосов. Перед некоторыми экспонатами Чель невольно замирала. В установленном на постаменте стеклянном ящике красовалась диорама, демонстрировавшая жизненный цикл муравья-вонючки. Фигурка покойного папы Иоанна Павла II таилась в игольном ушке, видимая только при помощи мощной увеличительной линзы.
Еще поворот коридора, и они оказались в небольшой комнате, где в витрине были выставлены работы немецкого ученого XVII века Афанасия Кирхера, а с потолка свисал прикрепленный к колесу колокол, издававший при вращении жутковатый звон. В рамках висели черно-белые рисунки работы Кирхера, изображавшие такие несхожие между собой объекты, как цветок подсолнуха почему-то с пробкой посередине, Великая Китайская стена и Вавилонская башня.
— Это был последний ученый-энциклопедист, — отозвался Фишер о Кирхере. — Он первым расшифровал египетские иероглифы. Изобрел мегафон. Обнаружил червей в крови жертв чумы.
Фишер прикоснулся к своему козырьку.
— И это тоже. Вы, например, знали, что именно он первым предложил людям надевать маски, чтобы уберечься от болезней?
Фишер покачал головой:
— Конечно же, нет. В наше время одержимости узкой специализацией каждый занимает все более и более маленькую нишу, и никому не под силу взглянуть на мир во всем его разнообразии. Какой позор! Откуда сегодня взяться истинному гению, если у него неизбежно остается так мало пищи для ума?
— Похоже, только гению под силу ответить на ваш вопрос, мистер Фишер, — осторожно сказала Чель.
Он только горестно улыбнулся и повел ее дальше все более темными коридорами. Наконец они добрались до самых задворков музея — в единственный ярко освещенный зал, где стояли экспонаты в разной степени готовности. Но Фишер жестом пригласил Чель пройти в еще одну узкую дверь, ведущую в самую последнюю комнату музея.
— На тебя сегодня большой спрос, — сказал Фишер, когда они очутились внутри.
Чель удивилась, обнаружив, что Виктор не один. В квадратном помещении мастерской рядом с ним стоял другой белый мужчина, который был гораздо выше его ростом. В мастерской повсюду валялись разного рода инструменты, стояли стеклянные панели, незавершенные полки и витрины, сколоченные, но еще не покрашенные подставки.
— Вот так сюрприз! — воскликнул Виктор, перешагивая через нагромождение досок на полу. — Неужели ко мне явилась моя любимая туземка? Не считая ее матушки, разумеется.
Пока бывший учитель приближался, Чель успела рассмотреть его. Когда-то он считался очень красивым мужчиной, и даже под козырьком был заметен яркий блеск его голубых глаз, взгляд которых ничуть не помутнел и в 75 лет. На нем была красная рубашка поло с короткими рукавами, заправленная в защитного цвета брюки, — своего рода униформа, которую он носил еще во времена работы в университете. Но вот свою седую бороду он теперь начисто сбрил.
— Привет, — сказала Чель.
— Спасибо, Эндрю. — Виктор взглянул на своего управляющего, который, не вымолвив больше ни слова, тут же удалился.
В глазах Виктора читалось плохо скрытое волнение, когда он снова посмотрел на гостью. Она тоже ощутила его и знала, что так будет всегда.
— Чель, — сказал Виктор, — позволь представить тебе мистера Колтона Шеттера! Колтон, это Чель Ману, один из ведущих мировых экспертов по древним рукописям, которая, можешь поверить мне на слово, всему научилась у меня.
У Шеттера были русые волосы, достигавшие плеч, а лицо его заросло многодневной и не слишком опрятной щетиной, росшей вниз от кромки козырька, но зато на нем была белоснежная сорочка, галстук, черные джинсы и до блеска начищенные ботинки. Все это вместе создавало неожиданно привлекательное впечатление.
— Рада знакомству, — приветствовала его Чель.
— Какова ваша специализация, доктор Ману? — спросил Шеттер. У него был низкий голос с чуть заметным южным выговором. Флорида, определила Чель.
— Эпиграфия, — ответила она. — Вам знакома эта наука?
— Можно сказать, приходилось сталкиваться.
— Так вы и познакомились с Виктором?
С виду он был ростом под метр девяносто пять.
— Я десять лет работал в Петене, — сказал Шеттер.
— И чем же занимались?
Он бросил быстрый взгляд на Виктора, прежде чем ответил:
— Обучал гватемальскую армию.
Подобные слова резанули бы слух любому туземцу майя. Вся его привлекательность в глазах Чель мгновенно испарилась.
— Обучали чему? — спросила она.
— В основном тактике боя в городских условиях и противодействию терроризму.
— Вы, часом, не из ЦРУ?
— Никак нет, мэм, не имел чести. Обычный армейский рейнджер, которому поручили показать гватемальцам, как улучшить боеготовность.
Знать, что правительство США оказывает помощь властям Гватемалы, было для Чель невыносимо. В 1950-х именно ЦРУ содействовало свержению законно избранного правительства и установлению в стране марионеточной диктатуры. Многие аборигены считали потом Вашингтон ответственным и за развязывание гражданской войны, жертвой которой пал отец Чель.
— На самом деле Колтон — большой друг майя.
— В отпусках я всегда предпочитал жить в Чайуле и Небайе вместе с деревенскими, — закивал Шеттер. — Поразительный народ! Они показали мне руины Тикаля, где я и познакомился с Виктором.
— Но теперь вы живете в Лос-Анджелесе?
— Почти что. У меня уютный маленький коттедж в горах Вердуго.
Чель не раз ходила в походы по горным тропам Вердуго, но всегда считала те места заповедником.
— Разве там живут люди? — спросила она.
— Да, но лишь немногие счастливцы, — ответил Шеттер. — Кстати, там все очень напоминает гватемальское взгорье. О, я с вами заболтался. Мне пора домой.
Он повернулся к Виктору, указал пальцем на козырек для глаз и сказал:
— Постарайся не снимать его, пожалуйста.
— Спасибо, что навестил, Колтон!
— Что ему от тебя надо? — спросила Чель, когда они остались вдвоем.
Виктор пожал плечами:
— Просто у Колтона накопился огромный опыт выживания в опасных ситуациях. И он объезжает друзей, чтобы убедиться, надежно ли они защищены в эти тревожные времена.
— И он чертовски прав. Все крайне серьезно.
Чель исподволь изучала Виктора, стараясь понять его душевное состояние. Но не различала признаков напряжения или болезненности.
— Да, я знаю, — сказал Виктор. — Итак… как там Патрик? Надеюсь, у него все в порядке?
— Мы с ним расстались.
— Как грустно! — отозвался на это Виктор. — Мне этот твой парень нравился. Теперь, как я подозреваю, мне уже не успеть стать крестным для твоих детишек.
Признаки прежней привязанности к ней Виктора помимо воли были ей приятны даже после всего, что встало между ними.
— Посвяти свою следующую книгу преимуществам односторонности в мышлении, — отделалась она отговоркой.
Виктор улыбнулся:
— Хорошо, оставим эту тему. — Он жестом пригласил ее следовать за собой. — Я рад, что ты приехала. Смогу наконец показать тебе свой новейший экспонат.
Они вернулись через несколько залов в полумрак музея — туда, где был выставлен экспонат. Он еще не был завершен, но его заднюю стеклянную стенку ярко подсветили, и Чель осторожно пошла на этот свет.
Внутри витрины расположились статуи четырех мужчин высотой примерно два фута каждая, выполненных из различных материалов, тесно связанных с историей майя: первая из куриных костей, вторая из глины, третья из дерева, а последняя — из кукурузных зерен. Согласно принятому среди майя мифу о сотворении мира, боги предприняли три неудачных попытки создать человека. Первая человеческая раса произошла от зверей, но эти люди не умели говорить. Вторую вылепили из глины, но она не могла передвигаться, а третья раса — деревянная — оказалась не способна вести кален