Война
Нельзя недооценивать человеческую глупость
Последние несколько десятилетий стали самым мирным периодом в истории человечества. Если в древних аграрных обществах насилие было причиной 15 % смертей, а в двадцатом веке — 5 %, то сегодня насильственной смертью умирает всего 1 % людей[144]. Тем не менее после мирового финансового кризиса 2008 года ситуация быстро ухудшается: милитаризм снова вошёл в моду, а военные расходы стремительно растут[145]. И обычные люди, и эксперты опасаются, что подобно тому, как в 1914 году убийство австрийского эрцгерцога спровоцировало Первую мировую войну, так и в 2018-м какой-нибудь инцидент в Сирийской пустыне или неразумные действия на Корейском полуострове станут причиной глобального конфликта.
Учитывая растущее напряжение в мире и личности руководителей, сидящих в Вашингтоне, Пхеньяне и некоторых других столицах, наше беспокойство вполне обоснованно. Однако между 1914-м и 2018-м есть несколько существенных различий. В частности, в 1914 году войну приветствовали элиты всего мира, потому что у них перед глазами было множество примеров того, как успешные войны способствовали экономическому процветанию и политическому могуществу. В 2018 году успешная война — это исчезающий вид.
С древних времён великие государства, от Ассирии до китайской империи Цинь, строились путём насильственных завоеваний. Все великие державы, существовавшие в 1914 году, также приобрели свой статус в результате успешных войн. Так, императорская Япония превратилась в ведущую региональную державу благодаря победам над Китаем и Россией, Германия стала главной силой в Европе после разгрома Австро-Венгрии и Франции, а Британия создала самую обширную и процветающую империю благодаря маленьким победоносным войнам во всех уголках земли. Так, в 1882 году Британия вторглась в Египет и оккупировала его, потеряв в решающей битве при Тель-эль-Кебире всего 57 солдат[146]. В наши дни оккупация мусульманской страны — это сюжет для ночных кошмаров на Западе, но после Тель-эль-Кебира британские войска почти не встретили вооружённого сопротивления, а затем более шести десятилетий контролировали долину Нила и стратегически важный Суэцкий канал. Другие европейские державы брали пример с Британии. Когда правительства в Париже, Риме или Брюсселе строили планы захвата Вьетнама, Ливии или Конго, они опасались лишь того, что их кто-нибудь опередит.
Даже США обрели статус великой державы благодаря не только экономической предприимчивости, но и военным действиям. В 1846 году войска США вторглись в Мексику и захватили Калифорнию, Неваду, Юту, Аризону, Нью-Мексико, часть Колорадо, Канзаса, Вайоминга и Оклахомы. Мирный договор также закрепил аннексию Техаса. На этой войне погибли около 13 000 американских солдат, а страна увеличила свою территорию на 2,3 миллиона квадратных километров (это больше общей площади Франции, Великобритании, Германии, Испании и Италии)[147]. Это была сделка тысячелетия.
Поэтому в 1914 году элиты в Вашингтоне, Лондоне и Берлине точно знали, как выглядит успешная война и чего можно добиться с её помощью. Но в 2018 году у глобальных элит есть веские основания полагать, что войны такого типа остались в прошлом. Конечно, некоторые диктаторы третьего мира и негосударственные акторы всё ещё извлекают пользу из войн, но ведущие державы, похоже, уже утратили это умение.
Величайшая победа на памяти нынешнего поколения — Соединённых Штатов над Советским Союзом — была достигнута без военного столкновения. Затем США вновь ощутили забытый вкус военной победы во время Первой войны в Персидском заливе, но это привело лишь к бесполезной трате триллионов долларов и унизительным военным поражениям в Ираке и Афганистане. Китай, стремительно усиливавшийся в начале двадцать первого века, тщательно избегал любых вооружённых конфликтов после неудачного вторжения во Вьетнам в 1979 году, и на его подъём повлияли чисто экономические факторы. Китай брал пример не с японской, немецкой или итальянской империй до 1914 года, а скорее с японского, немецкого и итальянского экономического чуда после 1945 года. Во всех этих случаях экономическое процветание и геополитическое влияние были достигнуты без единого выстрела.
Даже на Ближнем Востоке — в самой горячей точке мира — региональные державы не умеют вести успешные войны. Иран ничего не получил в результате долгой и кровавой Ирано-иракской войны, а после неё старательно избегал прямых военных столкновений. Иранцы финансируют и вооружают местные группировки в разных странах, от Ирака до Йемена, и отправили свой Корпус Стражей Исламской революции в помощь союзникам в Сирии и Ливане, но до сих пор соблюдают осторожность и не вторгаются в другие страны. Иран превратился в ведущую региональную державу не благодаря блестящей победе на поле боя, а вследствие чужих ошибок. Два его главных противника, США и Ирак, вступили в войну, которая уничтожила Ирак и отбила у американцев желание влезать в ближневосточную трясину, что было на руку Ирану.
То же можно сказать и об Израиле. Последнюю успешную войну страна вела в 1967 году. После этого Израиль процветал не благодаря многочисленным войнам, а вопреки им. Большинство оккупированных территорий оказались для страны тяжким экономическим бременем и наложили на неё непосильные политические обязательства. Как и Иран, Израиль в последнее время улучшил своё геополитическое положение не победой в войне, а отказом от военных авантюр. Злейшие враги Израиля развязали войну в Ираке, Сирии и Ливии, но Израиль сохранял хладнокровие. Вероятно, главное политическое достижение Нетаньяху (на март 2018 года) состоит в том, что он не позволил втянуть страну в гражданскую войну в Сирии. При желании Армия обороны Израиля уже через неделю взяла бы Дамаск — но зачем? Ещё проще израильской армии захватить сектор Газа и свергнуть режим ХАМАС, но Израиль раз за разом отказывается от этого шага. Несмотря на свою военную мощь и жёсткую риторику агрессивно настроенных политиков, Израиль прекрасно понимает, что война ничего не даст. Подобно США, Китаю, Германии, Японии и Ирану, Израиль знает, что в двадцать первом веке самая успешная стратегия — занять выжидательную позицию и позволить другим сражаться за твои интересы.
Взгляд из Кремля
Пока единственным успешным вторжением, осуществлённым ведущей державой в двадцать первом веке, стало российское завоевание Крыма. В феврале 2014 года российские войска вторглись в соседнюю Украину и оккупировали Крымский полуостров, который был впоследствии аннексирован Россией. Почти без какой-либо борьбы Россия заняла стратегически важную территорию, посеяла страх в соседях и восстановила себя в качестве мировой державы. Однако завоевание закончилось успешно благодаря экстраординарному стечению обстоятельств. Ни украинская армия, ни местное население не оказали большого сопротивления россиянам, тогда как остальные державы воздержались от прямого вмешательства в конфликт. Эти обстоятельства будет сложно воспроизвести где-нибудь в мире. Если предпосылка для успешной войны — отсутствие врагов, желающих сопротивляться агрессору, то это серьёзно ограничивает доступные возможности.
В самом деле, когда Россия пыталась повторить крымский успех в других частях Украины, она наталкивалась на значительно более жёсткое сопротивление, и война в восточной Украине зашла в тупик. Даже хуже (с российской точки зрения), война разожгла антироссийские настроения в Украине и превратила эту страну из союзника в заклятого врага. Так же, как успех в Первой войне в Персидском заливе подтолкнул США перехитрить самих себя в Ираке, успех в Крыму, возможно, подтолкнул Россию перехитрить себя в Украине.
Все войны России на Кавказе и Украине начала двадцать первого века вряд ли можно назвать очень успешными. Хотя они способствовали закреплению за Россией статуса великой державы, они также способствовали увеличению недоверия и враждебности по отношению к России, и в экономическом плане они принесли только убытки. Доходы туристических курортов Крыма и ветхих заводов советской эпохи в Луганске и Донецке едва ли могут сравниться с затратами на финансирование войны, и они уж точно не компенсируют потери от бегства капитала из России и международных санкций. Чтобы понять ограниченность российской политики, достаточно сравнить огромный экономический прогресс мирного Китая за последние двадцать лет с экономической стагнацией «победоносной» России за тот же период[148].
Несмотря на бравадные речи из Москвы, российская элита, вероятно, хорошо осведомлена о реальных выгодах и издержках своих военных авантюр, поэтому она ведёт себя очень осторожно и старается не обострять военные конфликты. Россия всегда придерживалась принципа хулигана на школьной площадке: «выбирай самого слабого ребёнка и бей его не слишком сильно, чтобы в конфликт не вмешался учитель». Если бы Путин вёл свои войны в духе Сталина, Петра Великого или Чингисхана, то русские танки давно бы уже пошли на Тбилиси и Киев, а возможно даже на Варшаву или Берлин. Но Путин — это не Чингисхан и не Сталин. Он, возможно, лучше, чем кто-либо другой, знает, что в двадцать первом веке на военной мощи далеко не уедешь, и что успешная война — это локальная война. Даже в Сирии, несмотря на безжалостность российских воздушных бомбардировок, Путин был осторожен и минимизировал российское вмешательство, позволяя другим участвовать в серьёзных боевых действиях и не допуская распространения войны на соседние страны.
С точки зрения самой России все её якобы агрессивные действия в последние годы продиктованы не началом новой кампании по захвату мира, а стремлением укрепить собственную оборону. Русские справедливо указывают на то, что после мирного отступления в конце 1980-х и начале 1990-х к ним относились как к поверженному врагу. США и НАТО воспользовались слабостью России и вопреки своим обещаниям расширили НАТО на восток, приняв в альянс страны Восточной Европы и даже несколько бывших советских республик. Запад игнорировал интересы России на Ближнем Востоке, под сомнительными предлогами вторгся в Сербию и Ирак и в целом ясно давал понять, что России, если она хочет защитить сферу своего влияния от посягательств Запада, следует рассчитывать только на военную силу. С этой точки зрения в недавних военных операциях России можно винить не только Владимира Путина, но и Билла Клинтона, и Джорджа Буша — младшего.
Конечно, военные действия России в Грузии, на Украине и в Сирии могут оказаться предвестниками гораздо более дерзких имперских претензий. Даже если до сих пор Путин не вынашивал серьёзных планов глобальных завоеваний, успех часто подстёгивает человеческие амбиции. Однако не стоит забывать, что путинская Россия гораздо слабее сталинского СССР, и, если к ней не присоединятся другие страны, например Китай, она не сможет вести новую холодную войну, не говоря уже о полномасштабном мировом конфликте. Население России составляет 150 миллионов человек, а ВВП — 4 триллиона долларов. И по населению, и по объёму ВВП она значительно уступает США (325 миллионов человек и 19 триллионов долларов) и Европейскому союзу (500 миллионов человек и 21 триллион долларов)[149]. Совокупная численность населения США и ЕС превышает численность населения России в пять раз, а их общий ВВП в десять раз больше ВВП России.
Новейшие технологические достижения ещё больше увеличили этот разрыв. Расцвет СССР пришёлся на середину двадцатого века, когда локомотивом глобальной экономики была тяжёлая промышленность, а советская централизованная система управления наладила успешное массовое производство тракторов, грузовиков, танков и межконтинентальных баллистических ракет. Сегодня место тяжёлой промышленности заняли информационные технологии и биотехнологии, а в этих областях Россия не очень преуспела. Несмотря на впечатляющие возможности ведения кибервойны, в стране слабо развит сектор гражданских информационных технологий, а основой экономики служат природные ресурсы, в первую очередь нефть и газ. Этого может быть достаточно для обогащения нескольких олигархов и удержания Путина у власти, но недостаточно для победы в цифровой или биотехнологической гонке вооружений.
Что ещё более важно, путинской России не хватает универсальной идеологии. СССР во времена холодной войны опирался на универсальные всемирные идеи коммунизма (а так же на всемирную подконтрольную зону влияния Красной Армии). Путинизм, напротив, мало что может предложить кубинским, вьетнамским или французским интеллектуалам. Авторитарный национализм действительно может распространяться по миру, но по самой своей природе он не способствует созданию сплочённых международных блоков. В то время как и польский коммунизм, и русский коммунизм были привержены, по крайней мере теоретически, общим интересам рабочего класса во всём мире, польский национализм и русский национализм по определению привержены противоположным интересам. Возвышение Путина вызывает всплеск польского национализма, что делает Польшу ещё более антироссийской, чем раньше.
Поэтому, несмотря на глобальную кампанию по дезинформации и подрывной деятельности, предпринятую Россией с целью расколоть НАТО и ЕС, кажется маловероятным, что Россия решится на глобальную кампанию вооружённых завоеваний. Можно надеяться (и тому есть основания), что захват Крыма и российские вторжения в Грузию и восточную Украину останутся отдельными инцидентами и не станут предвестниками новой эпохи войн.
Утраченное искусство выигрывать войны
Почему в двадцать первом веке ведущим державам так трудно вести успешные войны? Одна из причин в том, что изменилась природа экономики. В прошлом экономические активы были преимущественно материальными, и завоевание считалось достаточно очевидным методом обогащения. Разгромив врагов на поле боя, вы могли неплохо заработать, разграбив их города, продав население на невольничьих рынках, забрав себе ценные поля пшеницы и золотые прииски. В древности римляне продавали пленных греков и галлов, а в девятнадцатом веке американцы обогатились, оккупировав золотые прииски Калифорнии и скотоводческие фермы Техаса.
Но в двадцать первом веке таким способом можно получить лишь ничтожную прибыль. Сегодня основные экономические активы состоят не из полей пшеницы, золотых приисков или нефтяных месторождений, а из институтов и технических знаний. Но знания завоевать невозможно. Такие группировки, как «Исламское государство», могут благоденствовать, грабя города и захватывая нефтяные скважины на Ближнем Востоке (они похитили более 500 миллионов долларов из иракских банков, а в 2015 году получили ещё 500 миллионов от продажи нефти)[150], но для больших стран, например Китая или США, это смешные суммы. Имея ВВП более 20 триллионов долларов, Китай вряд ли начнёт войну ради жалкого миллиарда. А если тратить триллионы долларов на войну с США, то как Китай возместит эти расходы и компенсирует потери от войны и сокращения товарооборота? Может быть, Народная армия Китая захватит в случае победы богатства Кремниевой долины? Да, такие корпорации, как Apple, Facebook и Google, оцениваются в сотни миллиардов долларов, но этими богатствами нельзя овладеть с помощью силы. В Кремниевой долине нет кремниевых приисков.
Теоретически большая война всё ещё способна принести громадную прибыль, если победитель перестроит систему международной торговли в свою пользу, как Британия после победы над Наполеоном или США после победы над Гитлером. Но в двадцать первом веке изменения в военных технологиях серьёзно осложняют повторение этого сценария. Атомная бомба превратила победу в мировой войне в коллективное самоубийство. Это не совпадение, что после Хиросимы сверхдержавы ни разу не воевали друг с другом напрямую, а лишь участвовали в относительно безопасных (для них) конфликтах, где искушение использовать ядерное оружие, чтобы избежать поражения, было невелико. Идея нападения на ядерную державу даже второго ряда, вроде Северной Кореи, ни у кого не вызывает энтузиазма. Страшно подумать, на что может решиться династия Кимов, столкнувшись с угрозой военного поражения.
Кибервойна ещё больше осложняет задачу потенциальным империалистам. В старые добрые времена королевы Виктории и пулемёта «Максим» британская армия могла уничтожать чернокожих воинов в далёкой пустыне, не подвергая опасности Манчестер и Бирмингем. Даже при Джордже Буше — младшем США сеяли хаос в Багдаде и Фаллудже, в то время как у иракской армии не было возможностей нанести ответный удар по Сан-Франциско или Чикаго. Но если сегодня США нападут на страну, обладающую даже средними возможностями ведения кибервойны, уже через несколько минут война может прийти в Калифорнию или Иллинойс. Вредоносные программы и логические бомбы способны парализовать авиасообщение в Далласе, вызвать столкновение поездов в Филадельфии, отключить электрические сети в Мичигане.
В эпоху великих завоеваний ущерб от войны был невелик, а прибыль огромна. Победив в битве при Гастингсе в 1066 году, Вильгельм Завоеватель за один день приобрёл всю Англию, потеряв несколько тысяч человек убитыми. Ядерное оружие и кибервойна, напротив, причиняют огромный ущерб, но не приносят существенной выгоды. Этими средствами можно уничтожить целые страны, но не построить прибыльную империю.
Поэтому в мире, где страны всё чаще бряцают оружием, а атмосфера становится всё более напряжённой, лучшей гарантией безопасности, вероятно, служит тот факт, что у великих держав нет недавних примеров успешных войн. Если Чингисхан или Юлий Цезарь не задумываясь вторгались в соседнюю страну, то сегодняшние националистические лидеры — Эрдоган, Моди и Нетаньяху — делают громкие заявления, но опасаются развязывать войну. Конечно, если кто-то найдёт формулу успешной войны в условиях двадцать первого века, то путь в ад будет открыт. Вот почему успех России в Крыму не предвещает ничего хорошего. Будем надеяться, что этот успех так и останется исключением.
Парад глупости
Увы, даже если в двадцать первом веке война будет неприбыльным бизнесом, это не даст нам абсолютных гарантий мира. Не следует недооценивать человеческую глупость. Люди склонны к самоубийственным действиям — как на индивидуальном, так и на коллективном уровне.
Вероятно, в 1939 году для стран гитлеровской коалиции война была контрпродуктивным шагом — но это не спасло мир. Одна из удивительных особенностей Второй мировой войны заключается в том, что после неё проигравшие страны стали преуспевать так, как никогда прежде. Через двадцать лет после полного разгрома их армий и развала империй немцы, итальянцы и японцы достигли беспрецедентного уровня благосостояния. Зачем же они начинали войну? Зачем принесли смерть и разрушения миллионам людей? Это был глупый просчёт. В 1930-е годы японские генералы, адмиралы, экономисты и журналисты сошлись во мнении, что без контроля над Кореей, Маньчжурией и побережьем Китая Япония обречена на экономическую стагнацию[151]. Все они ошибались. На самом деле японское экономическое чудо началось только после того, как Япония потеряла все свои колонии на материке.
Человеческая глупость — один из самых мощных двигателей истории, но мы часто её не учитываем. Политики, генералы и учёные относятся к миру как к шахматной игре, где каждому ходу предшествуют рациональные расчёты. Это верно, но только отчасти. Лишь немногие исторические лидеры были в прямом смысле безумцами, случайным образом передвигавшими слонов и пешек. У каждого хода, сделанного генералом Тодзио, Саддамом Хусейном и Ким Чен Иром, имелись рациональные обоснования. Но проблема в том, что мир гораздо сложнее шахматной доски и человеческая логика просто не в состоянии его объять. Поэтому даже рациональные лидеры часто совершают глупости.
Как сильно мы должны бояться мировой войны? Здесь желательно избегать двух крайностей. С одной стороны, войну ни в коем случае нельзя считать неизбежной. Мирное завершение холодной войны доказывает: когда люди принимают правильные решения, это приводит к бескровному разрешению конфликта даже между сверхдержавами. Более того, очень опасно предполагать, что мировая война неотвратима. Это может стать самосбывающимся пророчеством. Исходя из гипотезы о неизбежности войны, страны наращивают свои армии, втягиваются в порочный круг гонки вооружений, в случае конфликта отказываются идти на компромисс, а в каждом жесте доброй воли подозревают ловушку. При таком развитии событий война гарантирована.
С другой стороны, было бы наивностью считать, что война невозможна. Никакой бог и никакие законы природы не могут защитить нас от человеческой глупости — даже если это приведёт к всеобщей катастрофе.
Одно из возможных лекарств от человеческой глупости — это разумная доза скромности. Национальные, религиозные и культурные противоречия усугубляются убеждением каждого отдельного индивида, что его народ, его религия и его культура лучшие в мире — а потому его интересы выше интересов других людей и всего человечества в целом. Но как привить народам, религиям и культурам чуть более реалистичный и скромный взгляд на их истинное положение в мире?