— Конечно! Это так возбуждает, — я поерзал на стуле и окинул медсестру оценивающим взглядом. — А можно я еще посмотрю? Мне кажется, сейчас про пингвинов показывать будут.
— Нет, Васильев. Сеанс адаптации закончен.
— Что, уже? — я скроил кислую, весьма недовольную физиономию. — Ну, еще пару минуток. Можно?
— Нет, нет. Достаточно на сегодня, — отрезала Ниночка. — Пойдемте.
— Вот так всегда… — я выдавил из себя тяжелый вздох, полный разочарования в жизни, и поднялся со стула.
Ниночка развернулась и направилась к дверям, но я быстро нагнал ее и легонько ущипнул пониже спины. Ничего плохого не подумайте — исключительно в целях установления истины относительно ее биологической адекватности. Во загнул!
— Ой! — подпрыгнула Ниночка, цокнув набойками. — Что с вами, Васильев?
Так и не понял, если честно, живая она или подделка.
— Да так, — облизнулся я, изображая активную заинтересованность. — Настроение хорошее. Можно сказать, приподнятое.
— Я бы вас попросила держать свое приподнятое настроение в руках.
— А это как?
— Держите руки при себе! — строго сказала Ниночка. — И контролируйте себя. Вот как!
Нет, злиться по-настоящему она не умеет. Я бы на ее месте точно звонкую оплеуху отвесил. Значит, не Ниночка это вовсе, а искусная подделка. Хотя, возможно, им запрещено пациентов хлестать по щекам? А может, ее пальцем в бок ткнуть? Да нет, глупость какая. Тогда уж точно в морду даст, а то и того хуже — в бокс для особо буйных переведут, ремнями опутают, с ложечки кормить будут. Да и далась она мне, по большому счету! Какое мне, собственно, дело, натуральная она или суррогат какой. Но интересно-о…
И тут Ниночка внезапно остановилась, отчего я налетел на нее и в испуге отшатнулся.
— Это не я, чес-слово! — быстро сказал я, чтобы чего дурного не подумала, но Ниночка пропустила мои слова мимо ушей, уставившись на что-то позади меня.
Я обернулся.
Из дверей процедурной выплывал квадрокоптер.
— Назови свой номер, — сухо произнесла Ниночка, цепко держа взглядом дрон.
— Что, простите? — квадрокоптер от неожиданности завис в дверном проеме.
— Назови свой номер! — повторила вопрос Ниночка.
— Э-э…
Странно слышать подобное от машины, но я бы на месте квадрокоптера тоже растерялся перед таким напором, вкупе с внешностью вопрошающего.
Ниночка ждала ответа на поставленный вопрос.
Квадрокоптер колебался.
Я размышлял, с чего это Ниночке приспичило ни с того ни с сего разбираться с моим старым знакомым. Никак заподозрила что-то неладное? Или подслушивала под дверью…
Тем временем квадрокоптер немного очухался и выпалил:
— Эс-ай-двенадцать-двадцать четыре-сорок три-дробь-бэ-семнадцать.
Ниночка немного подумала, не сводя своих огромных зеленых глаз с несчастного дрона, затем лицо ее изменилось: глаза прищурились, чуть пухлые губы поджались, а на лбу собрались морщинки.
— Нет такого номера! — заявила она авторитетно.
Больше мне никаких подтверждений ее искусственности не требовалось. Ну, сами посудите, разве обычный человек в состоянии запомнить все номера дронов и прочей техники, приписанной к одному только психиатрическому отделению. Хотя, разумеется, бывают вундеркинды, но это явно не Ниночка — на кой человеку с такими талантами работать какой-то там медсестрой, да еще и в психбольнице?
— Оставайся на месте! — продолжала между тем Ниночка. — Сейчас здесь будет охрана.
Вот, и охрану безо всяких там кнопочек и телефонов вызвала, не сходя с места. Явно по радиоканалу.
Я судорожно соображал, что тут можно предпринять. Квадрокоптер, разумеется, мне не брат и не сват, и мне нет до него никакого особого дела, тем более, до его проблем. Но ведь он проник сюда, чтобы вытащить меня, а это, знаете… В общем, я не мог допустить, чтобы кто-либо страдал из-за меня, пусть даже и глуповато-наивная жужжалка.
Я пытался сообразить, что тут можно поделать, однако, в голову ничего путного не приходило. Но тут, словно подарок судьбы, из-за поворота коридора вывалился Призрачный Гонщик: глаза страшные, вместо каски — стибренная у кого-то из медперсонала шапочка, больничная пижама на спине полыхает неистовым пламенем, руки врастопырку, будто на мотоцикле едет, а из оскаленного рта, различимого сквозь прорезь в маске гориллы, доносится рычание. За Гонщиком с огнетушителями неслись двое санитаров. Из сопел огнетушителей то и дело вырывались короткие струи пены, но Гонщик, петляя, ловко увертывался от них, благо опыта у него было хоть отбавляй. Пена клочьями повисала на стенах коридора, растениях, росших в больших пластиковых кашпо, на репродукциях картин и плакатах с различными мудреными напутствиями, развешанных по стенам широкого коридора. Доставалось и некоторым ни в чем неповинным больным, что испуганно жались к стенам.
Ниночка, разумеется, обернулась на шум. Просто не могла не обернуться, и я этим не преминул воспользоваться.
— Пожар! — гаркнул я, что было мочи, как самый натуральный сумасшедший. — Горим! Спасайся кто может! — и с разбегу врезался плечом в Ниночку.
Плечо тут же отозвалось резкой болью. Надо же, в этой «Ниночке» никак не меньше ста пятидесяти килограмм, если не все двести! И не мягкая она вовсе, а словно статуя, выкованная из чугуна.
Ниночка пошатнулась, ее повело в сторону. Но она бы обязательно устояла, не подвернись ей под ногу оброненный в суматохе кем-то из больных, возвращавшимся из туалетной комнаты, кусок мыла. Ниночка грациозно, на манер балерины взмахнула ногами и грохнулась на пол. Именно грохнулась, потому как шуму при этом она произвела не меньше, чем слон в посудной лавке: загремела по полу задетая ей и несколько помятая урна, со стены упали две картины, которые Ниночка смахнула в падении рукой и ногой, обиженно затрещал под ее тяжеловесной фигурой ламинат пола. А в довершение ко всему о ее изящную ножку споткнулся один из санитаров, преследующий Гонщика.
— Ох! — сказал санитар, падая на пол, и выпустил из рук огнетушитель.
— Бум-м! — сказал огнетушитель, опускаясь на голову Ниночки и выпуская пенную струю, то ли вместо извинений, то ли с перепугу.
Жестоко скажете вы. Несомненно, но разве я виноват, что так получилось? Меня самого даже передернуло от увиденного. Но вот для Ниночки, похоже, удар тяжелой железякой по голове оказался не более, чем укусом комара для обычного человека. Гневно отпихнув от себя ногой продолжавший источать пену заклинивший огнетушитель, Ниночка пригладила сбившуюся пышную прическу и попыталась подняться со скользкого пола, но с первого раза ей это не удалось. Для этого ей пришлось примерно с минуту повозиться в пене, дважды наступить на злосчастный кусок мыла и встать на карачки. Но при этом Ниночка сохраняла невозмутимый вид — другой бы на ее месте давно вышел из себя. Но к тому моменту, когда Ниночке удалось-таки привести себя в вертикальное положение, я уже несся по коридору к выходной двери из больницы, вопя что есть мочи: «Пожар! Спасайся кто может! Караул!»
В отделении между тем поднялась нешуточная суматоха. Меня, в принципе, здесь знали, как достаточно уравновешенную и здравомыслящую личность (если подобное вообще применимо к моему настоящему статусу), и уж если я пустился в панику, то это неспроста. К тому же коридор понемногу заволакивало дымной пеленой, из-за поворота коридора выпирала пена, и оттуда же доносились звуки какой-то непонятной возни, сопровождаемые рычанием, треском пола и стенных панелей, грохотом металла и приглушенной руганью санитаров. И тут уж переполошились не только больные, которым только дай к этому повод, но и персонал отделения. Коридор быстро наполнился толкотней, шумом и гамом. Все куда-то спешили, работая локтями, плечами и головами, протискивались сквозь стихийно образующиеся пробки, безуспешно пытались проскользнуть по стеночке, по которой их тут же едва не размазывала окончательно обезумевшая толпа.
Человек-паук безуспешно пытался закрепиться на стене, но это ему никак не удавалось, и он шлепался на головы возбужденных людей.
Лунтика почти затоптали, и он уже не бросался под ноги, а, поскуливая, пытался отползти в безопасное место — похоже, пошел на поправку. Вот что значит подобрать правильное лечение!
Еще один хитрец — не помню его имени-прозвища — передвигался по потолку, вися на пластиковых ручках двух вантузов. Но не дошел… В какой-то момент ручка отделилась от резиновой присоски, и хитрец ухнул в толпу, канув в ней бесследно… Ан-нет, вынырнул, барахтается!
Нескольким больным удалось пробиться к заблокированной электроникой выходной двери, и те, подвывая от ужаса, скреблись в нее. Я протолкался вперед них и требовательно зыркнул в объектив ближайшей камеры:
— Эй, ты, чучело! Открывай!
Система безопасности явно пребывала в полушоковом состоянии, пытаясь осмыслить своими крохотными мозгами происходящее. На ее памяти ничего подобного никогда не случалось, и она никак не могла решиться ни на одно из действий. Я воочию видел ее колебания: на двери пощелкивал электромагнитный замок. То отпустит, то опять прихватит, и так без конца. И будь на ее месте человек, мы бы так и застряли здесь, но на то он и искусственный разум, чтобы принимать весьма логичные и единственно правильные решения. Последней каплей, перевесившей чашу сомнений автомата, стало появление из-за угла вопящего обезъяногонщика, объятого пламенем, двух отчаянно кашляющих санитаров с полотенцами в руках, хлестающими воздух, потому как пена в огнетушителях давно закончилась, а Гонщик все еще полыхал, и грозной фигуры Ниночки со взлохмаченной шевелюрой и огнем в глазах. Нервы системы безопасности не выдержали. Да и у кого они выдержали бы в такой обстановке?
Магнитный замок щелкнул, взвыла тревожная сирена, полыхнули надписи и стрелки, указывающие на выход, и двери распахнулись. Ревущая толпа, сметая все на своем пути, вынеслась в больничный двор, и я едва успел отскочить в сторону, к буйно разросшейся живой изгороди, как людская река, бурля и перекатываясь, заполонила весь двор.