— Ты знаешь, — промямлил я, с трудом разлепляя губы и старательно делая попытку за попыткой вобрать в себя полную грудь воздуха, — это сложно объяснить так, сразу. Но я обязательно тебе все растолкую, на пальцах, — пообещал я ему, нащупывая рукой сук.
— Вы чего? — заволновался квадрокоптер, немного поднявшись. — Чего вы?
— Иди-ка сюда, Склифосовский, — я наконец ухватил сук и с кряхтением начал воздевать себя на ноги. Ноги все еще плохо слушались меня, возможно, от пережитого кошмара, и это спасло квадрокоптер.
Рванув сук на себя, я перехватил его обеими руками и замахнулся, но меня повело в сторону.
— Эй, эй! — возмутился квадрокоптер, отлетая от меня еще дальше. — Что за безобразие? Я жаловаться буду! Вот она, людская благодарность…
— Благодарность? — я грохнул суком об землю и зло уставился на дрон, стараясь прикинуть, как бы лучше замахнуться, чтобы вышло наверняка.
— Одумайтесь, господин Васильев! Я же помогал вам.
— Манал я такую помощь, счетовод, чтоб тебя! Траекторию он, видишь ли, просчитал: упругость, никакой опасности! Вот я сейчас опытным путем определю твою упругую прочность, — я повел дубиной, шурша ветками по асфальту. — Да не мельтеши ты, сбиваешь! Стой на одном месте.
— Вы не сделаете этого! Так с друзьями не поступают.
— С друзьями, — клацнул я зубами, медленно поднимая тяжеленный сук. — Вертел я таких друзей! Знаешь, друг, как мне было спокойно в дурке, пока ты там не объявился со своей адаптацией?
— Но я думал…
— А ты умеешь это делать? Стой, говорю, на месте.
— Не буду стоять! — квадрокоптер переместился несколько левее, уходя с возможной траектории движения сука — гляди-ка, верно определил! — И вам там было плохо.
— Почему это?
— А потому что вы все-таки решили сбежать.
— Это ты меня взбаламутил со своим кротом! Или енотом?
— Бобром, — поправил меня квадрокоптер.
— Во-во! Видишь, даже память отшибло.
— Это шок.
— У тебя сейчас тоже шок будет, когда я все-таки дам тебе по башке этой дубиной, — я поудобнее перехватил сук поближе к его центру.
— Ну, хорошо, если вам от этого станет легче… — сдался квадрокоптер, зависая на месте. — Только делайте это побыстрее.
— Да ты махозист! — поразился я, невольно, опуская дубину.
— Нет, это вы мазохист!
— Почему это?
— А потому что здесь сейчас будет целая толпа санитаров. Вас возьмут, поместят в бокс для буйных, пристегнут ремнями и будут методично превращать в овощ.
— Ты где таких слов нахватался?
— В больнице вашей, где же еще?! Я там торчу уже две недели. Думаете, так легко было все организовать?
— Да чего ты организовал-то? Адаптация — детский лепет какой-то! И о чем только думает ваш барсук.
— Бобер!
— Тем более! Да ты засыпался на первой же проверке. Организовал он! — моя грудь тяжело вздымалась от возмущения. Сук в моих руках подрагивал.
— Все сказали? А теперь давайте, бейте. Только знайте: вытащить вас из психушки после этого будет некому.
— Не больно-то и хотелось, — мстить этому бестолковому дрону мне совершенно расхотелось. Ну в чем он, собственно, виноват? Сборище каких-то недальновидных посредственностей решило зачем-то переманить меня в свою шарашкину контору, взяло в оборот несчастный, никому не нужный аппарат, промыло ему мозги и отправило совершать подвиги во имя… Во имя чего, собственно?
Я отбросил сук и повесил руки.
Квадрокоптер молчал. Я тоже.
— Ну? — наконец спросил тот.
— Чего?
— Долго мы еще будем тут торчать, как три тополя на Плющихе?
— А почему не пять или два? — огрызнулся я, опять потрогав вздувающуюся шишку на лбу.
— Три. Это я знаю наверняка, — гордо ответил тот.
— Рад за тебя. Ну, показывай, куда идти…
Глава 3
Деревня. Свежий воздух, пьянящий и благоухающий первозданными ароматами трав и навоза. Тишина, напоенная стрекотом насекомых, пением птиц и рычанием роботракторов, кроящих лемехами землю. Коты-подлизы, выпрашивающие подачку, здоровенные псины, отваживающие неистовым лаем неугодных от своих территорий. Ватаги детворы на удивление без смартфонов, спешащие на речку или затеявшие в пыли возню. В городе всего этого не сыскать днем с огнем. В городе все цивилизованные, серьезные, пропахшие гарью, вечно спешащие невесть куда и зачем. Я, честно признаться, думал, что нет больше деревень в том смысле, какими я их себе представлял. Знал, что есть некое подобие, где живут два-три человека, обслуживающих сельскохозяйственную технику, но чтобы такое столпотворение!..
Мимо меня протопало стадо коров, мыча и недовольно крутя рогами. А может, и на радостях — кто ж их, коров, разберет, в самом деле. За коровами шел мальчик лет восьми с плеткой на плече и книжкой подмышкой. Вид у него был крайне важный. Я отступил к краю дороги, вжимаясь спиной в деревянный забор. Коров я до сих пор побаивался.
Кто-то легонько толкнулся в мою ногу сквозь щель между штакетинами забора. Я обернулся. Ну, конечно же! Как же без тебя? На меня умными и довольно хитрыми глазами взирал упитанный хряк, дергая пятачком и поводя ушами.
— Хрю! — сказал хряк.
— Сам такой, — буркнул я ему и отвернулся. Стадо уже отдалилось, и я решительно направился к дому, в котором нашел себе прибежище после бегства из психлечебницы.
Забор за моей спиной затрещал.
Я поспешно обернулся напрягаясь. Нет, устоял забор под натиском туши борова. Я ускорил шаг. И чего этот проклятый боров привязался ко мне? Как ни пройду мимо, вечно он торчит у забора и пожирает меня своими сальными глазками, проявляя ко мне прямо-таки нездоровый интерес.
— Хрю! — донеслось обиженное из-за спины.
— Да иди ты! — отмахнулся я от него, вминая жесткими подошвами сапог едва подсохшую после дождя грязь. Ни тебе асфальта, ни тротуаров. Мерзость, конечно, но тоже своего рода экзотика.
Приблизившись к небольшому, ярко раскрашенному в авангардной манере дому, я толкнул калитку и ступил во двор. Под ногами, пружиня, захлюпали выложенные поперек дорожки доски. Миновав огород с аккуратными грядками, на которых произрастало практически все, что мне было известно из овощей, я быстро поднялся на крыльцо, скинул до половины заляпанные грязью сапоги, отставив их в сторонку, и открыл дверь. Мне в лицо пахнуло ароматом вареной картошки и свежеиспеченного хлеба. Еще на плите, располагавшейся справа за чуть приоткрытой дверью, что-то скворчало. Не иначе как мясо! Натуральное, не обработанное химией, не вымоченное в семи водах, чтобы дольше хранилось или в попытке выдать его за свежее. Я принюхался. Ну да, так и есть. Гуляш! Мирное раздолье плюс праздное шатание вперемешку с чистейшим воздухом нагоняли нешуточный аппетит. Я почувствовал, как рот наполняется слюной. Вот сейчас…
Дверь справа скрипнула, и из нее вывалился дородный детина с квадратной физиономией, лохматой светлой шевелюрой, неприметными блеклыми глазами и приклеенной к тонким губам дежурной улыбкой. В общем, главный «бобер» собственной персоной. «Все, началось», — осознал я, и настроение мое упало до плинтуса. Конец безделью и радостям свободного существования. Пришел, как говорится, час расплаты. А дали-то отдохнуть, освоиться всего-то три денька. Я уж думал, недельку-другую трогать не будут. Ага, щас! Видно, сильно я им сдался, только вот на что, никак в толк не возьму. Я не борец по натуре, не воитель — заурядный учитель, и не более того. Слова никому в жизни поперек не сказал, тем более, сейчас особо стала актуальна пословица «Молчание — золото». В общем, сколь ни оттягивал я этот волнующий момент, хоронясь ото всех по полям да лесам, а взяли меня в оборот «бобровцы» с наскоку. Прямо тепленького.
— Здоров, Федька! — приветливо лыбится мужик и ручищу лопатообразную протягивает. — Ну, как тебе у нас?
— Нормально, — сдержанно отвечаю, вкладывая свои пальцы в руку мужика, а про себя думаю: «Было бы еще лучше, коль вас не было!»
И припомнить все пытаюсь, как же мужика этого зовут. Совсем из головы вылетело, если честно. Как до деревни добрался, с усталости только и смог, что руку пожать да до кровати дотащиться.
— Отдохнул? — лапа сжимается, сдавливая мне пальцы.
— Почти, — охаю я и выдавливаю кривую вымученную улыбку, мол, все в порядке.
— Ну, раз «почти» — приступим к делу, — хватка ослабевает. Я выдергиваю пальцы и незаметно принимаюсь их массировать. Назло он это делает, что ли? Уже третий раз! Так ведь и без пальцев остаться можно. — А может, продлить передышку хочешь?
— Да нет, я в норме, — неудобно все-таки: приняли, будто родного, хлеб-соль, картоха с мясом, природа, хряк, будь он неладен…
— Тогда не будем откладывать, — мужик отступает в сторонку и указывает широким жестом на распахнутую настежь дверь. — Пр-рошу!
Делать нечего. Повесив плечи, плетусь в тесную кухоньку и усаживаюсь за стол, на котором стоят две чашки и алюминиевая кастрюля с исходящей паром картошкой. У плиты колдует хозяйка дома баба Валя. Добрейшей души человек, хотя и крайне назойливая, с изрядной долей занудности. Зато готовит — м-м-м, закачаешься!
— Ох, мучитель ты Степка, — оборачивается баба Валя, опуская деревянную лопатку, которой она любовно помешивала фырчащее в сковороде мясо. Над сковородой клубами вздымался ароматный пар, истаивающий под дощатым потолком. — Куды ж это годится: не емши, не отдохнумши, и за дела?
— Ну что вы! Все нормально, — отмахиваюсь я, но меня выдает подергивание носа, принюхивающегося к еде.
— По ходу дела, баб Валь, перекусим. — Степан усаживается напротив меня, скрипнув табуретом, закидывает ногу на ногу и важно упирается локтем в покрытую цветастой клеенкой столешницу. — Дел уйма, а времени ни на что не хватает.
— Глупости это, а не дела, — отмахивается баба Валя лопаткой. С лопатки срывается приставший к ней квадратик лука и заканчивает свой короткий полет на переносице Степана.
— Баб Валя, — хмурит брови Степан, брезгливо откидывая пальцем лук.