Капитан между тем уже успел взять несколько проб грязи с бортов машины и номера, отколупывая пинцетом то здесь, то там крохотные кусочки и складывая их в пронумерованные пластиковые пакетики. Мы со Степаном, словно зачарованные, следили за его действиями. До меня не сразу дошло, что он собирается сделать. А ведь все просто! Анализ грязи мог выявить различия в ее составе, и таким образом, судя по всему, капитан собирался доказать нам, что грязь на номерах не соответствует грязи с бортов, лобового стекла и задка фургона, но при этом имеет исключительно тот же состав, что и грязь, в которой стояла машина. Это могло означать только одно: Степан, сменив номера, заляпал их вновь грязью из-под собственных сапог, желая тем самым скрыть подлог.
Я оказался прав: последние три образца грязи капитан взял из месива за автомобилем.
Пройдя мимо нас к полицейскому фургону, он открыл боковую дверь и влез внутрь. Пробыл он там довольно долго, чем-то гремя, звякая и что-то непрестанно и неразборчиво бурча. Мы со Степаном не решались приблизиться к машине и издали наблюдали за копошащимся у экспресс-лаборатории капитаном. Наконец образцы были исследованы. Мы поняли это по внезапно прекратившейся возне в фургоне, а затем из машины выбрался капитан. Судя по его вытянувшемуся, очень недовольному лицу, результаты не оправдали его надежд. Губы Степана изобразили едва приметную улыбку, но он поспешно спрятал ее в уголках поджатых губах.
— Как ваши успехи, капитан? — полюбопытствовал он не без злорадства.
— Должен с прискорбием констатировать, они отрицательны, — развел тот руками. — Грязь на номерах соответствует взятым нами образцам той местности, по которой вы двигались.
— Иначе и быть не могло.
— Но ведь у вас были другие номера! — никак не сдавался капитан. — Сержант успел снять регистрационную информацию.
— Возможно, в спешке у сержанта дрогнула рука, и он снял информацию с проезжавшей в тот момент мимо нас машины? — предположил Степан.
— Не было никаких машин! — проворчал сержант, надувая покрытые однодневной щетиной щеки, но капитан бросил на него хмурый взгляд, и тот мгновенно притих.
— Ладно, пошли к свинье, — только и махнул рукой капитан и побрел по улице в обратном направлении. Сержант нагнал его и пошел рядом, что-то жарко объясняя, капитану, но тот только дергал головой и скалился.
Мы со Степаном немного поотстали. Мне никак не терпелось узнать, как же это Степану удалось провести экспресс-лабораторию. Ведь я точно знал, что номер был липовый.
Степан, похоже, угадал мой вопрос.
— Балбес он, этот капитан, — тихо сказал он. — Я полчаса угрохал, чтобы аккуратно отодрать от номеров грязь, перекрутить их на другие, а потом снова размочить грязь и наляпать на место. Но она, зараза такая, никак не хотела сохнуть! Пришлось ее сушить феном.
— Я бы до такого ни в жизнь не додумался. Я имею в виду, заново заляпать грязью. Могу себе представить, какой у тебя был дурацкий вид, когда ты с феном скакал вокруг номеров, придерживая сползающую с них грязь, — еле слышно хохотнул я.
— Да уж, — согласился со мной Степан. — Видок еще тот был.
— А если бы он полез проверять, откручивал ты саморезы или нет? Должны же быть у них какие-то методы для определения свежих царапин от отвертки.
— Должны. Но я шляпки саморезов на всякий случай состарил. Химически, — пояснил мне Степан, не вдаваясь в подробности. А я не стал уточнять. В химии я абсолютный профан, даже, скорее, ноль. Да и ни к чему мне это знание — голову еще всякими глупостями забивать.
— Умно, — только и сказал я. И замолчал.
Капитан в раздумье застыл у калитки дома, в котором обитал Самсон. Он долго топтался, не решаясь отворить ее и вглядываясь в скрытый кустарниками широкий двор с садом, огородом и видневшейся за деревьями в дальнем углу двора крышей сарая, вернее, хлева. То ли капитан побаивался присутствия собаки, которой не видел — почему бы в собственном доме не быть собаке? — то ли еще что ему на ум пришло. Только колебания его походили на неуверенность и страх увериться в окончательном крахе столь многообещающего громкого дела — таковым капитан наверняка полагал это «простое» дело, выезжая на поимку преступников. И, разумеется, ему слышались фанфары, гром литавров и мнились бурные рукоплескания и «рукопожимание» начальства. Может, еще премия за поимку опасных преступников. Но его мечты нашими со Степаном стараниями развеивались, будто утренний туман под жаркими лучами солнца. И это выходило похуже кусачей собаки…
А может, его терзали совсем иные сомнения, недоступные моему пониманию как человеку, далекому от службы в полиции.
Собравшись с духом, капитан все же тронул калитку пальцами и толкнул. Калитка приветливо распахнулась, будто приглашая войти незваных гостей. Капитан с сержантом так и поступили.
Войдя, капитан опять прислушался, но все было тихо. Теперь я был уверен, что угадал насчет собаки. Капитан между тем прикрыл калитку и присел рядом с ней на корточки, придирчиво оглядывая новые петли и еще блестящую сетку-рабицу, опутавшую дверь калитки. Сетку удерживали вбитые в доски и загнутые колечками гвозди — тоже новенькие. Ага, проверяет, была ли калитка выломана!
Мы со Степаном молча наблюдали за действиями капитана, стоя у самой калитки со стороны улицы. И когда тот, наконец, выпрямился, досадливо сводя брови на переносице, сделал несколько снимков планшетом и что-то внес в протокол осмотра, мы тоже вошли во двор.
— Где находится свинья? — хриплым голосом произнес капитан.
— Прошу за мной, — сказал я и прошел вперед, двигаясь в сторону хлева. Капитан с сержантом потянулись следом. — Во-он в том хлеву, — указал я пальцем.
— Я понял, — проворчал в ответ капитан. — А где хозяева?
— Хлева? — уточнил я.
— Этого дома!
— Должны быть здесь. Я их сейчас позову, — ответил ему Степан и припустил к крыльцу двухэтажного дома, облицованного плиткой, имитирующей кирпичную кладку.
Между тем мы приблизились к хлеву, двери которого были отворены настежь. Из его нутра доносились шум не совсем понятной возни и то ли хрюканье, то ли уханье.
— Прошу! — предложил я капитану, указывая на дверной проем, казавшийся заполненным густой чернотой из-за яркого солнечного света. — Только эфорамку снимите на всякий случай. Мало ли что.
— Лучше вы первым, — повел плечами капитан, будто почувствовал дуновение леденящего кожу ветерка, но коммуникатор все же стянул головы, выключил и сунул за пазуху от греха подальше.
— Без проблем! — я засунул руки в карманы и вошел в двери. — Здоров, Самсон!
— Хрю! — довольно отозвался боров, лежавший на правом боку в углу сарая на внушительной охапке сена. Сено было застелено чистой, в синюю и белую полоску тряпицей.
— Тут вот к тебе пришли, — ткнул я за спину большим пальцем.
Самсон повел пятачком, но разглядев заглянувших в дверь представителей правопорядка, презрительно фыркнул и закрыл глаза. Дети, окружавшие его, продолжили чесать хряку внушительное пузо, отчего тот окончательно разомлел и взялся подергивать лапами, едва слышно повизгивая при этом.
— Так, — сказал капитан. Похоже, ему еще ни разу в жизни не доводилось видеть воочию свинью подобных размеров. — Это он? — вопрос был адресован сержанту.
— Так точно! — отчеканил тот, расправляя плечи. — Он самый.
— Не кричи, — поморщился капитан, наконец решившись войти в хлев. — Пахнет тут у вас…
Помимо Самсона в сарае имелся еще загон с курами, у противоположной от лежбища хряка стены громоздились одна на другой клетки с кроликами, уписывающими за обе щеки зелень, еще один свин с более скромными габаритами — тот скромно жался к стеночке за сеновалом — и коза, недовольно поводящая рогами.
— И чем же, по-вашему, вот эта туша, — капитан ткнул пальцем в сторону хряка, скривив губы, — столь редка? На мой взгляд, так обычная жирная свинья.
— Вы неправы. Это исчезающий вид, — ответил Степан, качая головой, будто был разочарован подобной неосведомленностью капитана о свиньях. — Турополье.
— Как-как?
— Турополье, — повторил Степан чуть громче, будто боялся нарушить покой Самсона. — Порода такая.
— И как же они исчезли? Не иначе, с помощью ножа и вилки? — пошутил капитан.
— Кхе, — сказал сержант, пряча улыбку в кулаке.
— Стыдно, товарищ капитан! — сказал я. — Нельзя с таким пренебрежением относиться к животным.
— Хм-м, — тот смущенно почесал кончик носа.
— Прошу вас занести эти сведения в протокол! — настоятельно потребовал я.
— Да, конечно, — промямлил в ответ капитан, вынимая планшет из подмышки, и обернулся к Степану. — Повторите еще раз его породу, если вас не затруднит.
Тот повторил — затруднений, разумеется, здесь никаких возникнуть не могло.
Капитан опять очень долго тыкал пальцем в планшет, сосредоточенно хмуря брови и сопя, затем опустил его.
— Кстати, заметьте, — добавил я, — хряк абсолютно безобиден. И даже на вас не реагирует, — я повернул голову к сержанту, с некоторой опаской разглядывающему Самсона. Сержант задумчиво жевал губу и дергал двумя пальцами застежку молнии своей форменной куртки.
— Почему это «даже»? — мгновенно вскинулся тот, явно оскорбившись.
— Ну как же! Вы его гоняли, пинали, ругали.
— Неправда, я его не пинал! — помялся сержант, затравленно глядя на капитана.
— Плохо, товарищ сержант. Очень плохо, — продолжал я методично добивать его. — Вы не любите животных? Складывается впечатление, что в вас нет ни капли сострадания к братьям нашим меньшим.
— К меньшим ли? — многозначительно хмыкнул в усы капитан.
— Нет, почему же! Очень даже есть, — чувственно взмахнул руками сержант.
— Сержант Пименов у нас очень сострадательный человек, — заметил мне капитан, похоже, уловив, куда я гну. — Он подкармливает бездомных кошек и собак.
— Значит, кошек и собак ему жалко. А свиньи ему не нравятся, — кивнул я. — И поэтому их можно пинать и гонять.
— Нет, почему же! — опять повторил сержант. — Я очень люблю… всех животных.