— Чего там? — осторожно поинтересовался я, опускаясь на краешек незастеленной кровати.
— На, сам прочти, — протягивает мне смартфон Степан.
Беру смартфон и подношу к глазам. Небольшой убористый текст и очень странный. Помесь русского, чешского и еще одного, совершенно неизвестного мне. Чешский, впрочем, тоже мне неизвестен, но их слова иногда сильно на наши смахивают. Ошибка на ошибке, по крайней мере, в русской части, и знаков препинания ни одного. Общий смысл послания удается понять с большим трудом и только несколько раз перечтя текст от начала до конца. А передать его содержание можно разве что своими словами: в общем, образование у нас… не очень: люди безграмотны, слово молвить толком не могут, не то что написать, не знают прописных истин, а тесты не отражают истинной глубины безграмотности. Поэтому: а) необходимо упразднить систему стандартных тестов и ввести прямое, человеческое тестирование; б) упразднить машинное образование и передать его опять же квалифицированным человеческим кадрам (откуда их только взять, вот в чем вопрос!); в) добавить разностороннее развитие, исключить выбор предметов учащимися. В доказательство последнего пункта приводится фото опухшего лица спящего японца, покусанного плечами — спутал шишку с диким ульем. Честно признаться, физиономия японца меня проняла до костей, и абсолютно безграмотно составленный текст вкупе с ней выглядел вполне убедительно…
— Что скажешь? — вернул меня к действительности голос Степана.
— Это точно они писали? Не двоечник какой-нибудь — полиглот? — я вернул смартфон Степану. Тот повертел его в пальцах и убрал в карман.
— Они, больше некому.
— А кто говорил, что с образованием у них все в полном порядке?
— Сам ничего не пойму. Вот только по хмельному делу еще и не так написать можно. Ох, что будет!
— Ты и вправду веришь, будто Интеллект примет эту бестолковую тарабарщину всерьез?
— А ты думаешь, нет? Интеллект — он парень серьезный. Но с японцем, по-моему, они переборщили.
— Нет, отчего же! — мне вдруг стало весело. — Теперь ваш Акиро прославится, как самый тупой в мире человек, разыскивающий шишки на дубах.
— Тебе смешно? — рассердился Степан, грохнув кулаком по столу, отчего квадрокоптер подпрыгнул и от греха подальше перелетел обратно на подоконник, за мою спину.
— А тебе разве нет? Вот будет потеха, если опять полиция нагрянет, разбираться в очередном безобразии.
— Еще не хватало! — Степан порывисто вскочил со стула и заметался по комнате со сцепленными за спиной руками. — Я надеюсь, это не твоя очередная идея?
— Обижаешь! — неподдельно возмутился я. — Да мне до такого ни в жизнь не додуматься.
Степан долго сверлил меня неистовым взглядом, потом повесил плечи и опять забегал по комнате.
— Ну, дурачье, ну, балбесы! Нет, это же надо, такое отчебучить! Ну, я им устрою!.. — Степан резко развернулся к дверям и вывалился в коридор, едва не снеся головой притолоку. Полуминутой позже его неистово-грузные шаги, от которых трещали половицы, затихли вдали.
— Скромничаете, господин Васильев, — тихо произнес за моей спиной квадрокоптер.
— Ты насчет чего? — обернулся я через плечо.
— Насчет идеи. Она как раз ваша и была.
— Шутишь?
— Увы, лишен этой человеческой способности, но все больше и больше мечтаю овладеть ею.
— Голубая мечта?
— Нет, скорее, возможность переваривать без вреда для здоровья глупости человеческие.
— Ах ты, козявка летучая! — я попытался ухватить квадрокоптер, но у того реакция оказалась на порядок выше моей.
— Я не обижаюсь на вас, — важно заявил дрон, зависнув в метре от окна. — И вы зря обижаетесь на правду. Вы же знаете, что я прав.
— Знаю, — повесил я голову, уперев локти в колени. — Я все знаю.
— Мания величия, — фыркнул квадрокоптер. — Ладно, слетаю погляжу, что там творится.
Я ничего не ответил. На душе было тошно. Он был прав: я действительно громоздил глупость на глупость, мстя неизвестно кому за жизненную неудовлетворенность, за обиды, рожденные развитым воображением, за прочие мелочи, к которым стоило бы относиться с юмором. Надо было что-то менять в себе, непременно, немедленно…
От грустных мыслей меня отвлек шум двигавшейся по улице вереницы автомашин. Я подскочил на кровати и по пояс высунулся в окно.
Глава 5
Волосы у меня на голове зашевелились в предчувствии того, что машины, следовавшие в сторону дома Степана, имеют какое-то отношение к глупейшему посланию, соображенному вчера «на троих». Я соскочил с кровати и заметался по комнате в поисках штанов и рубахи, спешно оделся и выбежал на крыльцо.
Чисто отмытые сапоги стояли в уголке за дверью — похоже, и тут баб Валя поспела. В данный момент она копалась на грядке, что у самого угла изгороди. На машины — ноль эмоций.
Я влез в несколько тесные сапоги и, притопывая ими на ходу, поспешил за удаляющимися транспортами. Несколько из них я опознал как принадлежащие телеканалам — городскому, областному и, кажется, паре центральных, — другие были без опознавательных знаков, и могли быть как группой сопровождения телевизионщиков, так и представительскими машинами с очень крупными чиновниками внутри. Да, как ни странно, но при современном укладе жизни еще остались чиновники, но это были, скорее, обладатели почетных синекур, нежели действительно важные шишки, от которых что-либо зависело.
Когда я, запыхавшись, наконец добежал до дома Степана, машины уже кольцом окружили дом, и из них, гомоня, выбирались люди. Множество людей. Одни держали в руках микрофоны, другие пристраивали на штативы съемочное оборудование, третьи отдавали какие-то короткие команды, а четвертые просто глазели на дом, проявляя при этом явное недовольство и нетерпение. Пока я размышлял, стоит ли приближаться к дому или все-таки лучше постоять в сторонке, боковое окно в доме Степана распахнулось, и из него, невидимая прибывшим и скрытая кустарниками, выбралась фигура. Я не смог разглядеть, кто это был, но, судя по росту, делал ноги японец. Спрыгнув на бетон дорожки, Акиро — это действительно оказался он, — затравленно огляделся и, пригибаясь поспешил скрыться задами домов. А из окна вылезал уже следующий — индеец. Этот что-то непрестанно ворчал или ругался себе под нос. За ним последовали эфиоп, чех и араб.
«Крысы бегут с корабля, а это уже серьезно», — подумалось мне. Интересно, Степан тоже последует за ними?
Но нет. Окно закрылось изнутри, серебристые жалюзи сомкнулись, и в доме все стихло. Я привалился плечом к забору соседнего со Степановым дома и стал наблюдать, чем все это закончится.
Между тем прибывшие уже начинали проявлять явное беспокойство и озабоченность отсутствием реакции со стороны жителей дома. Репортеры вообще, как я заметил, очень плохо переносят невнимание или прохладное отношение к собственным персонам. Им всегда хочется влезть в самую гущу событий и выставить себя геройствующими глаголизаторами непререкаемой истины. Здесь — увы! — выходило все наперекосяк. Ладно еще хозяева дома хоть как-то проявили себя, к примеру, потребовали убраться восвояси и оставить их в покое — тут уж появился бы повод для возмущенных репортерских реплик. Но… Тянулись минуты томительного ожидания, а Степан, словно укрывшись в неприступной крепости, все также оставался глух, нем и недостижим. Беспомощный ропот обескураженных происходящим репортеров все нарастал. Один из них, решив заявить о себе, взошел на крыльцо и позвонил в дверь. Ответом ему была тишина. Он позвонил еще — ноль реакции.
— Это безобразие! — не выдержал один из репортеров. — Мы проехали столько километров, а он прячется! Немыслимо!
— Может, его нет дома? — резонно предположил чуть полноватый чиновник, перебирая большими пальцами сцепленных на животе рук.
— Нет, он должен быть дома! Просто обязан! — ответил ему репортер.
Почему именно «обязан», я, правда, не совсем понял: то ли репортер хотел сказать, что еще слишком рано, и хозяин спит, то ли намекал, что в этой деревне просто некуда пойти, и потому все сидят в своих домах, сдыхая от скуки. А может, он имел в виду свою персону, которую Степан просто не мог, не имел права игнорировать в силу ее непревзойденности и величия. Ведь сам знаменитый репортер Не-Знам-Каковский прибыл по его душу, а тут такая нелепость приключилась!
И вдруг дверь отворилась. Это произошло настолько внезапно, что несколько прибывших вздрогнули, один уронил микрофон, другой едва не упустил камеру, но быстро сориентировался и припал к ее глазку, а тот, что звонил в дверь, сбежал вниз с крыльца. Последнего, вероятнее всего, напугала внушительная фигура Степана, возникшая на пороге дома. Во дворе воцарилась тишина. Похоже, Степану удалось внести сумятицу в стройную отлаженную тактику работы телевизионщиков.
— Что здесь происходит? — спросил Степан, крайне недовольный столпотворением. Его острый взгляд чуть прищуренных глаз скакал с одного лица на другое, будто хлестал их.
— Грм-м, — откашлялся чиновник, прекратив играть пальцами, и убрал руки за спину. — Добрый день.
— А он действительно добрый? — усомнился Степан.
— Ну-у…
— Вот видите, даже вы неуверены в этом. И все-таки я так и не получил ответа на поставленный вопрос.
— Понимаете, — с некоторой заминкой продолжил чиновник, — от вас поступило заявление…
— Давайте начнем с другого: кто вы?
— Я-то? Я представитель областного Минобра. Фильчиков Василий Гаврилович.
— Очень рад. Даже польщен подобным вниманием, — кивнул Степан, привалившись плечом к дверному косяку. — Продолжайте.
— От вас поступило заявление насчет…
— Это так, — вновь не дал ему договорить Степан. — Но я не совсем понимаю, что здесь делают все эти люди?
— Как? Эти люди освещают события и…
— Разве произошло нечто великое или сногсшибательное? — вздернул брови Степан. — Или наоборот — отвратительное и гадкое? Обычное заявление отправлено на рассмотрение Министерства Образования.
— Вы не понимаете… — чиновник все пытался перехватить инициативу в разговоре, но она от него ускользала, словно склизкая верткая рыба.