22 июля 1940 г. охарактеризовал их как «призыв сдаться на милость врагу, вознамерившемуся подорвать мощь Британии»[129].
К слову сказать, со стороны Германии летом 1940 г. предпринимались и иные различные акции относительно возможности «мирного урегулирования» в Европе.
Выше уже отмечалось, что непосредственно о войне против СССР верхушка вермахта завела разговор еще 25 июня 1940 г., то есть уже на третий день после подписания перемирия в Компьене, при обсуждении итогов кампании на Западе[130].
В последующие дни проблема поворота внимания Германии с Запада на Восток обсуждалась представителями высшего немецко-фашистского командования в частном порядке. Официально вопрос о войне против СССР был обсужден 21 июля 1940 г. на совещании Гитлера с командующими видами вооруженных сил, где были определены основные цели и замысел похода на Восток[131].
Исходя из полученных указаний, главнокомандующий сухопутными войсками Браухич 22 июля 1940 г. поручил начальнику Генерального штаба ОКХ Гальдеру начать предварительную разработку замысла похода на Восток, представить предложения о необходимых силах, сроках и районах стратегического развертывания, операционных направлениях и т. д. Аналогичные указания начальник штаба ОКВ фельдмаршал Кейтель дал начальнику штаба оперативного руководства генералу артиллерии А. Йодлю. По поручению главнокомандующего ВМС гросс-адмирала Э. Редера начальник оперативного управления Главного штаба ВМС контр-адмирал К. Фрикке к 28 июля подготовил «Соображения о России», в которых изложил позицию своего командования по поводу войны против СССР.
По какому-то «мистическому совпадению» именно 22 июля 1940 г., вручая главе Управления специальных операций английской разведки (УСО МИ-6. — А.М.) Хью Дальтону Хартию УСО, то есть Положение об УСО, премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль отдал следующий приказ — «Теперь разожгите в Европе пожар»[132].
«Мистика» состоит в том, что идея нападения на СССР и его разгрома изначально напрямую увязывалась с возможностью победы над Англией и установлением гегемонии Германии во всей Европе, включая и Балканы, суть чего Гитлер сформулировал на совещании с руководителями вермахта 31 июля 1940 г. Заслушав их предложения о замысле войны против СССР, фюрер заявил своим генералам: «Если Россия будет разгромлена, Англия потеряет последнюю надежду. Тогда господствовать в Европе и на Балканах будет Германия… Чем скорее мы разобьем Россию, тем лучше. Операция будет иметь смысл только в том случае, если мы одним стремительным ударом разгромим все государство целиком… Продолжительность операции — пять месяцев»[133].
Каким образом получилось так, что именно в это самое время Черчилль отдал упомянутый выше приказ, который можно было исполнить только на восточном азимуте, то есть против СССР, — увы, никогда не установить с абсолютной точностью. Но ведь мистических совпадений в политике, тем более высшей мировой политике, отродясь не бывало, не бывает и никогда не будет. Значит, как минимум Черчилль очень трезво и, увы, очень точно — явно не без помощи разведки — оценил сложившуюся после разгрома Франции ситуацию в Европе и понял именно то и так, что и как Гитлер заявил своим генералам 31 июля 1940 г. Если по-простому, то и Гитлер ясно понимал, на кого может надеяться Англия, а Черчилль — практически абсолютно точно понял ход мыслей Гитлера.
Получив такой приказ, мужики из УСО МИ-6 столь резво принялись исполнять этот приказ, что, впрочем, им было не впервой, что чуть позже в Москву по каналам разведки по нарастающей стали поступать сведения (в том числе и даже в первую очередь от выдающегося советского разведчика, блестящего представителя легендарной «кембриджской пятерки» ценнейших источников советской внешней разведки Кима Филби) о том, что «британский кабинет министров разрабатывает планы нагнетания напряженности и военных конфликтов между Германией и СССР», что «британские агенты заняты распространением слухов в Соединенных Штатах о неизбежности войны между Германией и Советским Союзом», что, по этим слухам, войну должен был начать СССР превентивным ударом в направлении Южной Польши, а также что «британская сторона нагнетает страх среди немецких высших руководителей в связи с подготовкой Советов к войне…», «об усилившихся контактах зондирующего характера британских представителей с германскими в поисках мирного разрешения европейского военного конфликта»[134]. «Естественно», за счет нанесения прямого ущерба СССР (России) — по-другому Великобритания патологически не может[135]. К слову сказать, подобными, вежливо говоря, неблаговидными делишками английская разведка занялась сразу же после того, как стало известно о подписания советско-германского договора о ненападении от 23 августа 1939 г. Да и до этого немало нагрешила на этой же стезе…
Слегка отвлекаясь от генеральной линии, не могу не отметить, что идея контрнаступления советских войск в направлении Южной Польши с 14 октября 1940 г. действительно фигурировала в самом секретном документе военного планирования того времени — находившихся в статусе в целом одобренных высшим руководством СССР, но официально и письменно им не утвержденных «Соображениях о стратегическом развертывании Вооруженных сил Советского Союза на Западе и на Востоке на 1940 и 1941 гг.», которые требовалось еще доработать (было поставлено требование разработать два варианта — «северный» и «южный»), в связи с чем в них постоянно вносились различные дополнения и изменения. Об этом речь еще впереди.
Здесь же для нас главным является тот факт, что, по сути дела, имела место утечка за рубеж сведений и о самом этом сверхсекретном документе того времени, и тем более о его содержании. Особое звучание этому факту придают следующие данные. Во-первых, у британской разведки еще с начала 30-х годов был очень хорошо информированный обо всех мобилизационных мероприятиях СССР агент в самом высшем звене кремлевского руководства. Его непосредственным куратором был тогда майор (впоследствии полковник) британской разведки Гарольд Гибсон, в прошлом — до октября 1938 г. — региональный резидент МИ-6 в Праге, где он лично организовывал необходимые для официального Лондона условия для совершения Мюнхенской сделки, едва ли не в прямом смысле слова выкручивая руки чехословацкому руководству, особенно президенту Чехословакии Эдуарду Бенешу. А до этого Г. Гибсон активно участвовал в заваливании заговора Тухачевского в 1937 г. Впервые утечку мобинформации в МИ-6 советская разведка обнаружила еще в 1936 г. с помощью блестящего агента из «кембриджской пятерки» — Дональда Маклина. Однако вследствие предательской деятельности наркома внутренних дел Г.Г. Ягоды этой информации не был дан ход. Вторично советская разведка вышла на этого же агента только в самом конце 1940 г., и опять-таки с помощью представителя «кембриджской пятерки» — благодаря А. Бланту. На этот раз удалось наконец разоблачить агента и поставить его к стенке. Как выяснилось, этот агент работал в секретариате члена Политбюро ЦК ВКП(б) А.И. Микояна[136].
Во-вторых, 4 января 1941 г. в ГРУ поступило сообщение резидента ГРУ в Белграде генерал-майора А.Г. Самохина (оперативный псевдоним — Софокл), в котором содержались выдержки из доклада югославского Генштаба, констатировавшего международную ситуацию на тот момент. Одна из выдержек гласила: «…Россия имеет новый оперативный план… где центр тяжести будет лежать на советско-венгерско-словацкой границе… Верховное командование Красной Армии считает, что это приведет к отсечению немецких войск от баз и уничтожению их…»[137]
Не вникая пока в суть того, какое могло быть дело югославскому Генштабу до нашего плана отражения агрессии (об этом чуть позже), отметим, что поразительно, но факт, что содержание этого сообщения белградского резидента ГРУ почти полностью — за исключением одного аспекта — совпало с приведенной выше информацией легендарного советского разведчика Кима Филби, в частности, с той ее частью, где говорилось о том, что неизбежную войну между Германией и Советским Союзом (якобы) должен начать СССР превентивным ударом в направлении Южной Польши.
В-третьих, среди высшего советского военного руководства того времени в полном объеме содержание документа знали только четверо — Тимошенко, Мерецков, Ватутин и Василевский, но из этой четверки только один плотно контактировал с югославами. Осенью 1940 г. и вплоть до середины января 1941 г. в силу целого ряда внешнеполитических обстоятельств, связанных с ситуацией на Балканах, с посланником Королевства Югославии в СССР и особенно югославским военным атташе по указанию советского правительства встречался и вел с ними секретные переговоры начальник Генерального штаба РККА генерал армии Кирилл Афанасьевич Мерецков[138].
Начавшаяся 5 августа 1940 г. воздушная битва за Англию, особенно итоги ее первого этапа, ясно показала командованию вермахта и самому Гитлеру, что надеяться на успех операции «Морской лев», то есть десантной операции против Англии — оснований практически нет, ибо без воздушного прикрытия она попросту провалится, едва начавшись. А Англия сопротивлялась крайне упорно и ожесточенно.
Но вот что любопытно. Уже в том же августе все того же 1940 г. в Женеве (Швейцария) состоялись конфиденциальные переговоры между группой влиятельных британских политиков во главе с герцогом Бедфордским и уполномоченным Гесса — профессором Альбрехтом Хаусхофером (старший сын легендарного германского геополитика первой половины XX века — Карла Хаусхофера; А. Ха-усхофер был арестован гестапо по делу о покушении на Гитлера 20 июля 1944 г. и затем казнен). Англичане тогда изъявили готовность начать мирные переговоры с Германией, выставив предварительным условием расторжение советско-германского договора о ненападении от 23.08.1939. Было известно также, что принципиально Гитлер и Гесс были согласны на это условие, но хотели отложить дальнейшие переговоры до решения своих проблем на Балканах (естественно, что англичанам они такое не заявляли). По каналам разведки Москва отслеживала ход этих переговоров. И вот некоторые из последствий этих переговоров: