Я попал в 91-й погранотряд в г. Рава-Русская (корректнее сказать: в оперативный пункт в расположении штаба 91-го погранотряда. — М.А.), возглавлял разведпункт подполковник Копылов. Почти во всех соседних городках стояли погранотряды: 90-й — в Новоград— Волынском (начальник РП капитан Шпак); 92-й — под Перемышлем (возглавлял РП майор Зайцев), 94-й — в Сколе (начальник РП полковник Долгополов). В нашу задачу входила разведка генерал-губернаторства в своих полосах. Полоса 91-го погранотряда (оперативного пункта РО штаба КОВО — М.А.) простиралась до Варшавы включительно. … В Рава-Русской я встретил настоящего разведчика, необыкновенной судьбы человека. Звали его Григорий Онуфриевич Пастух[169]. Он был зам. начальника разведпункта и ходил в капитанах (“вечный капитан”, как шутил он). Со временем Пастух рассказал мне свою историю. … В 36-м его нелегально заслали на территорию Польши. Проданный провокатором-связником, он был приговорен к смертной казни[170] …
— Нам против немцев в разведке тягаться трудно, — как-то объяснял мне Пастух по пути домой. — У них сейчас на руках все козыри. И не подкопаешься: предлог к нам сунуться всегда найдется. То рыскают по проселкам, якобы разыскивая для перезахоронения могилы немецких солдат. То нагрянут с комиссией по уточнению границ. А глазами “зырк” во все стороны, да исподтишка значки на карту в планшетке наносят. Я уж не говорю о том, какую агентурную базу они, уходя, за собою оставили. Здесь же у каждого пятого за кордоном брат-сват из числа оуновцев [ОУН — организация украинских националистов]. А у нас в Польше ни резидентур, ни толковой агентурной базы. Все это, Миша нам предстоит с тобой наладить. Лишь бы времени хватило…
В помещении разведпункта двое ребят, майор Луканкин и старлей Журавлев, завороженно разглядывали портативную радиостанцию — такие нам показывали в разведшколе (здесь и далее выделено мной. — М.А.).
— Вот, обзавелись чудом техники, откликнулся на наш приход Журавлев. — “Омега” именуется. — Она же и альфа, — невесело сострил Луканкин, — за неимением других. Одна на весь разведпункт, а надо по одной на каждого агента. Вот у нас маршрутники и отстукивают каблуками морзянку — через границу и обратно. Только скорость передачи отстает — в среднем на неделю.
— А работать кто на ней будет? — поинтересовался Пастух.
Офицера прислали, радиста»[171].
Коротковолновая радиостанция «Омега» была создана еще в 1939-40 гг. в Научно-исследовательском институте по технике связи Красной Армии (НИИТС КА) Б. А. Михалиным, В. Покровским и И. Мухачевым под руководством главного инженера НИИТС КА Б. П. Асеева[172]. К началу войны институт успел изготовить несколько десятков радиостанций и разослал их в военные округа для проверки технических характеристик в реальных условиях эксплуатации[173]. Серийное производство радиостанции было начато только в октябре 1941 года. НИИТС КА входил в структуру Разведупра ГШ КА[174].
Из рассказанного следует, что речь шла об опытных образцах радиостанции в количестве нескольких десятков, которые были «разбросаны» по оперативным пунктам разведотделов в единичных экземплярах и об удовлетворении нужд разведки в средствах агентурной связи речи не шло. Если бы и поступили в оперативный пункт не одна, а несколько радиостанций — то следовало бы сначала приступить к обучению самих сотрудников, а потом уже браться за агентов. Не понятно также предназначение поступившей в оперативный пункт радиостанции — принимать радиопередачи от агентуры, у которой не было станций.
До войны и в ходе ее разведывательная информация передавалась в телеграфном режиме при помощи азбуки Морзе исключительно в режимах ручной передачи на ключе и слухового приема в пункте назначения. Скорость передачи в зависимости от квалификации радистов была невысокой — 100–120 знаков в минуту.
М.В. Березкин описывает и вербовочную беседу, которая произошла на его глазах:
«Ну и ладно, даст Бог — не последняя [радиостанция], подытожил Григорий Онуфриевич. — Как у погранцов — есть улов сегодня?
— Пара контрабандистов, — махнул рукой Журавлев.
— Пойдем, Миша, посмотрим?
В небольшом кабинете перед присевшим на край стола капитаном-пограничником переминались с ноги на ногу двое дюжих мужиков.
— Ну что, Богдан, — офицер взял наугад пару из лежащих горкой зажигалок, подбросил их на ладони. — Опять за старое взялся. Гляди-ка, и ассортимент обновил. Что тут у нас? Часы. Шикарные. Хотя нет, штамповка. Парфюм. Ну, конечно, французский, разлито не дальше Познани. Сорочки мужские… А это, пардон, уже дамское… Будем изымать, граждане. Контрабанда карается законами нашего государства, впрочем, как и других тоже. Вам ли не знать?
Тот, кого он называл Богданом, — востроносый, вертлявый, с бегающими глазками, весь какой-то бесцветный и ускользающий — угодливо затараторил:
— Пан начальник, ну зачем же все и сразу? У пан, наверное, жинка дома — молодая и красивая. Я ей такой модный фасон в следующий раз привезу — закачаешься! Весь Париж сейчас так ходит.
— Ты, Богдан, не впервой нам попадаешься, а все старую песню заводишь, — нахмурился капитан. — Ты, выражаясь официальным языком, мелкий преступник-рецидивист, предлагаешь взятку должностному, что вину твою безмерно утяжеляет. Поэтому незаконно переправленное через границу имущество подлежит конфискации, а сам ты ближайший месяц посидишь в кутузке, поразмыслишь над своей непутевой жизнью. А с подельником твоим сейчас разберемся, что-то я его не припомню.
Капитан кликнул конвойных, и Богдана увели, Тут державшийся прежде в тени Пастух, перехватив взгляд пограничника, сделал ему незаметный жест, и тот, пожав плечами, откинулся на спинку стула. Пастух подошел к оставшемуся контрабандисту и остановился в трех шагах от него. Лысоватый, с обвислыми черными усами мужик нервно сжал в пальцах картуз, но взгляд выдержал. Казалось, разведчику это понравилось.
— Капитан Овечкин, — представился он. — А вас как величать?
— Микола, — сказал тот, недоверчиво поглядывая на седого капитана.
— Микола, Богдан тебе кто будет?
— Кума моего, Михася сват.
— Которую ходку за кордон с ним делал?
— Первый раз, пан начальник, хотите верьте, хотите нет. Денег до зарезу надо было. Жинка хворает. Кабанчика прикончили, чтоб денег на товар хватило, — и он с глубокой тоской взглянул на кучу разбросанного на столе барахла.
— Вот что, Микола, — сказал Пастух. — Дело, за которое ты взялся, понятно, недостойное и даже преступное. Но, с другой стороны, мы люди, можем войти в твое положение. Предположим, выпустим тебя сейчас, и даже в следующий раз попадешься — отпустим, товар отбирать не станем. Но и ты окажи нам услугу. В тех местах, где в Польше бываешь, примечай, какие немецкие части там останавливаются, и нам передавай.
— Как же, пан офицер, я от немцев выведаю? Я ихнего говора не разумею…
— Ничего выспрашивать не надо. Просто запоминай, какие у них на форме нашивки, да на технике какие обозначения. Вот гляди сюда, — Пастух, достал из сумки альбом, в который мы заносили опознавательные знаки немецких дивизий: голубь, скворец, волк, лев. А эти обозначения они ставят на танках: желтый круг, ромб, треугольник. Все, что требуется, — прояви любопытство, запомни обозначения и нам в точности передай.
— Вам — это вам лично?
— Вижу, голова у тебя работает. О нашем разговоре никому ни слова. От Богдана рот на замок в первую очередь. Если снова на границе попадешься, скажи только: Мне к майору Петрову — и нас вызовут. Все понятно? Ну, бывай, брат, еще свидимся. …
— Не боитесь доверять этой братии, Григорий Онуфриевич? — не удержавшись, спросил я.
— Среди них люди разные попадаются, не все одно отребье. И потом, что мы теряем? Ни сведений, ни явок, ни паролей мы им не даем. Данные, которые он принесет, перепроверят другие маршрутники. Иное дело — связник. Ему вручаешь судьбы человеческие.
Пастух поморщился, — в Польше его провалил именно связник»[175].
За рамками рассказа состоявшейся беседы с новоявленным агентом, остался его инструктаж в части того, что ему следует говорить, когда Богдан поинтересуется, о чем шла речь в его отсутствии и почему Миколу не арестовали. Представляется, что пронырливый и смышлёный Богдан был бы полезнее, при условии, что на его контрабандную деятельность будут «закрывать глаза» (мотив сотрудничества с разведкой лежал «на поверхности»), а не начинающий контрабандист тугодум Микола.
История с контрабандистами подтолкнула Пастуха к идее направлять через границу агентов под легендой занятия контрабандным промыслом:
«— Мне вот какая мысль пришла в голову, — внезапно оживился он. — Ты нашего связника Светлого скоро будешь через границу переправлять. Давай его выдадим за контрабандиста. Сунем в мешок все, что они обычно отсюда тащат: икру красную, черную, балычок, селедку. Такой легенде немцы скорее поверят, чем россказням о том, что ищет он родственников.
— А если схватят?
— Ну оштрафуют, прибьют, в худшем случае на месяц упрячут в лагерь. Не солить же их там — все равно выпустят. Это тебе не обвинение в шпионаже. …
В назначенный день я забрал Светлого из Староконстантинова, где он жил, и с первыми лучами солнца доставил в Раву-Русская. На границе тихо-тихо… Сколько мог видеть, я провожал фигуру связного, одетого простым крестьянином, потом вернулся в погранотряд. Пастух посылал Светлого к своему резиденту — женатому на немке польскому офицеру по фамилии Гишвельт. Осталось ждать от них известий…»[176]