651 встречался в Берлине с Г. Кегелем, который посвятил нашему разведчику в своей книге целую главу под названием «Поиски Шарлотты».
Возвратившись в разговоре к теме встречи, как он считал с руководством Разведуправления, Кегель заметил, что она, по его мнению, была проведена на недостаточно высоком оперативном уровне. В частности Кегель счел нужным остановиться на следующих моментах.
Встреча с представителями Разведывательного управления проходила в июне 1941 г., к тому времени Кегелю удалось несколько раз встретиться с гитлеровским эмиссаром Вальтером Шелленбергом. Последний прибыл в Москву с разведывательным заданием по поручению Гитлера под видом специалиста химической промышленности652. В неформальной обстановке, находясь в сильном подпитии, Шелленберг выболтал Кегелю отдельные положения не безызвестного «плана Барбароссы», хотя и не упоминал этого названия. Кроме того, Кегель в своих разговорах с послом Шуленбургом, военным атташе Кёстрингом и советником Хильгером затрагивал вопросы возможного нападения Германии на СССР. Подробного анализа этих бесед на встрече с Кегелем представители Разведуправления не сделали. На этой встрече, значение которой невозможно переоценить, беседу следовало бы вести через квалифицированного переводчика немецкого языка, а не на русском языке, как это произошло.
Кегелю не удалось передать на не родном языке отдельные нюансы, оттенки, которые могли иметь важное значение. Именно по этой причине, Кегелю, по его словам, не удалось быть в ходе этой встречи убедительным.
Среди донесений, подготовленных Леонтьевым по результатам встреч с Кегелем, информации, относившейся к пребыванию Шелленберга в Москве, не было.
Ограничение связи с агентурой только личными встречами с сотрудниками советских представительств за границей в условиях жесткого контрразведывательного режима, который существовал в Германии, было чревато серьезными последствиями вплоть до провала.
Встречи с агентами требовали высокого профессионализма, который не всегда присутствовал. Так, в ходе встречи Ильзы Штёбе с Герхардом Кегелем, состоявшейся в Берлине в октябре 1941 г., она поведала ему следующее: «Во время одной из ее последних встреч со связным, советским товарищем, за ними увязался уличный фотограф. Он несколько раз сфотографировал их, и они не смогли помешать ему. Она сразу же рассталась с советским связным, и они разошлись в разные стороны. Мнимый фотограф пошел вслед за ней, настойчиво требуя, чтобы она назвала ему свои фамилию и адрес для пересылки фотографий. В конце концов, ему удалось навязать ей свою “фирменную карточку”. Чтобы отделаться от него, она назвала ему ложную фамилию и дала вымышленный адрес, а также уплатила часть денег за фотографии, обещав, что через два дня зайдет к нему, так как ей очень хотелось бы получить фотографии. Наконец, ей удалось отделаться от этого человека, которого она сразу же сочла за шпика гестапо. Но теперь она опасается, что и за советским товарищем могли увязаться шпионы гестапо. Во всяком случае, сказала она, следует полагать, что ее фотография сейчас находится в специальной картотеке гестапо»653.
«Советского товарища, с которым она поддерживала связь, — сказала Ильза Штёбе, — в Берлине уже нет — он уехал, очевидно, в начале войны. Из надежного источника она узнала, что адресом “музыканта” Курта Шульца, который сообщил ей я, пользоваться пока нельзя. Таким образом, нам не остается ничего иного, как попытаться установить собственные контакты.
Из публикаций о “Красной капелле”, появившихся после войны в ФРГ, я узнал, что гестапо действительно имело такую фотографию. Доктор X., переживший войну и концлагерь, рассказывал мне, что во время его допросов речь шла о такой фотографии. Гестаповцы не знали, что с ней делать. Им не было известно, чья это фотография, когда они уже вели розыск некой Альты. Они считали, что такую кличку носит пожилая женщина, член компартии. Гестаповцам не пришло в голову, что существует какая-то связь между имевшейся у них фотографией миловидной молодой женщины и некой Альтой. Свою ошибку они поняли лишь после ареста Ильзы Штёбе осенью 1942 года.
Я не стал расспрашивать Альту о деталях “возможной от случая к случаю” связи с Центром. Это было бы против правил конспиративной работы. Но теперь мне кажется, что посредницей здесь была Эрика фон Брокдорф654, о которой мне часто говорила Ильза Штёбе»655.
По воспоминаниям Н.М. Зайцева («Бине»), в марте 1941 г. он получил приказание передать группу «Альты», с которой он поддерживал связь с 27 ноября 1939 г., другому человеку. «В марте я получил указание о передаче этой группы другому разведчику. Мне предстояла работа по восстановлению связи с немецкими разведчиками, которая была прервана в 1933–1935 годах, потому что среди них оказались предатели»656.
Речь шла о А.И. Старицком («Таль»), который был совершенно не подготовлен к разведывательной работе и не имел какого-либо опыта работы в этой области. Единственным объяснением такого решения являлся тот факт, что Старицкий владел немецким языком и не был «засвечен» перед германскими спецслужбами как сотрудник военной разведки.
Из рассказа «Альты» Кегелю не следует, что она встречалась не только с Зайцевым. Поэтому трудно «привязать» историю с мнимым фотографом к кому-то из них конкретно. Однако, передача серьезного агента в угрожаемый период от одного разведчика к другому — молодому и неопытному, могла быть оправданна только в случае угрозы провала. Возможно, инцидент с «фотографом» произошел именно на последней встрече Штёбе с Зайцевым. В противном случае, это — непрофессиональное руководство Центра и резидента.
Последняя шифртелеграмма со ссылкой на «Арийца — а значит состоялась встреча с «Альтой» — поступила из Берлина 16 июня 1941 г., а значит встреча, как и все предыдущие, состоялась накануне. «Сейчас мне кажется невероятным то, что мы делали. — Вспоминал Зайцев. — Когда приходилось слушать Эльзу 15–20 минут, запомнить информацию, а на следующий день прибыть в наше посольство, опять же нелегально (легендированно. — М.А.), встретиться с военным атташе, изложить все на бумаге для шифровки в Москву»657.
Если опираться на утверждение В.И. Лота, что «Таль» успел провести с «Альтой» только две встречи658, то эти встречи состоялись 11 и 15 июня с учетом отправленных «Арнольдом» донесений из Берлина 12 и 16 июня, соответственно, Отсюда следует, что Ильза Штёбе встречалась с Зайцевым последний раз накануне 27 мая.
Почему накануне важнейших событий прервалась связь с «Альтой», через которую осуществлялся выход на ценнейшего источника информации «Арийца»? То ли инцидент с «фотографом» произошел именно в ходе встречи со Старицким и напугал Штёбе, то ли на фоне этого происшествия ее оттолкнул очевидный непрофессионализм нового руководителя.
Не являлся ли арест «Альты» осенью 1942 г. одним из последствий фиксации ее встречи с сотрудником советского учреждения в предвоенный месяц на улицах Берлина (что, однако, не следует из воспоминаний Кегеля)?
Связь с «Альтой» в условиях военного времени не была предусмотрена, невзирая на то, что вопрос обеспечения ее двусторонней связью с Центром неоднократно поднимался. В октябре 1940 г. Центр сообщал «Метеору»: «Альта, поскольку ей не удалось еще привлечь музыканта (радиста. — М.А.), должна сама систематически готовиться к освоению музыкального дела, с тем, чтобы в случае необходимости обеспечить с дирекцией необходимую связь». Однако это указание так и не было выполнено, а Центр не проявил должной настойчивости. Попытка Разведуправления обеспечить радиосвязь с «Альтой» после начала войны переводом на нелегальное положение одного из разведчиков резидентуры под прикрытием посольства (уже из положения интернирования советских сотрудников) не была осуществлена, из-за отказа В.М. Молотова разрешить проведение этой рискованной операции.
Об отсутствии заблаговременно еще до начала Великой Отечественной войны налаженной радиосвязи как одной из причин провала «Альты» говорил и военный разведчик полковник В.В. Бочкарев659.
Неудачные неоднократные попытки Центра установить связь с «Альтой», привели к принятию решения в 1942 г. направить связника к «Арийцу» (Рудольф фон Шелиа). Связник был арестован, и через него гестапо вышло на самого «Арийца», арестованного 29.10.1942 г.
Об обстоятельствах ареста направленного к фон Шелиа связника сообщил доктор К. Кладиус в «собственноручных показаниях» в декабре 1947 г. в Москве:
«Фон Шелига [von], родился примерно в 1900 году. Поступил в МИД в качестве атташе в 1925 году, с 1929 по 1933 годы — вице-консул в Катовицах, затем легационный секретарь и легационный советник в Варшаве. С 1938 года снова работал в центральном аппарате министерства, насколько мне помнится, в отделе культуры и в Информационном отделе. В 1942 году был арестован и обвинялся в связях с русской разведкой. Приговорен к смерти и казнен.
Я лично не имел к этому делу по служебной линии никакого отношения, так как оно разбиралось секретно. Ввиду того, что это дело вызвало большие толки среди чиновников, много подробностей, несмотря на их секретность, стало известно. Нижеприведенное изложение основывается на рассказах, имевших место в то время среди чиновников, при этом я ручаюсь за их правильность.
В Варшаве Шелига поддерживал связь с одним агентом русской разведки, который был прикомандирован к советскому посольству. Шелига передавал этому агенту сведения и получал от него деньги, первый раз сумму в 10–15 тыс. марок. За эту сумму он дал расписку и уже не решался порвать связь с этим агентом, так как боялся, что эта квитанция может попасть в руки какого-либо германского органа. Шелига взял эти деньги потому, что находился в денежных затруднениях из-за женщин, хотя он сам и его жена имели состояние. Таким образом, связь продолжалась, пока Шелига был в Варшаве. Какого рода сведения передавал Шелига, в то время не рассказывали. Я об этом ничего не слыхал. После перевода Шелига из Варшавы в Берлин связь, якобы, прекратилась на продолжительное время. Затем русской стороной была будто бы сделана попытка восстановить эту связь, что привело к вскрытию прошлой связи, а именно следующим образом.