147.
В пользу версии о подлинности письма говорят три факта:
указанное количество германских дивизий — 80 единиц — близкое к действительному — 71148), развернутых на границе с Советским Союзом;
названные сроки, якобы, начала обратной переброски войск на Запад — 15–20 июня;
наличие в Директиве Военным советам ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО от 21.06. следующего пункта — «2. Задача наших войск — не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения».
Насколько искренен был Гитлер? Может быть, он ошибочно считал, что все еще можно изменить («максимально уплотненный график движения эшелонов» должен был начаться только 22 мая)? Хотя к этому моменту фюрер уже начинает становиться заложником ситуации. Ведь не зря он пишет: «убедительнейшим образом прошу Вас не поддаваться ни на какие провокации, которые могут иметь место со стороны моих забывших долг генералов».
О способе доставки письма существует следующая версия: 15 мая 1941 г. германский внерейсовый самолет Ю-52 совершенно беспрепятственно был пропущен через государственную границу и совершил перелет по советской территории через Белосток, Минск, Смоленск в Москву. Никаких мер к прекращению его полета со стороны органов ПВО принято не было. «Этот полет был совмещен с доставкой в СССР одного из последних самолетов Ю-52, закупленных у Германии. И именно этим самолетом в Москву было доставлено письмо Гитлера Сталину, датированное 14 мая 1941 г., о чем косвенно свидетельствуют слова фюрера из этого послания: «Прошу извинить меня за тот способ, который я выбрал для скорейшей доставки этого письма Вам»149.
Таким образом, если допустить, что послание Гитлера не являлось блестящей фальсификацией, то не следует исключать, что предложение германского посла о направлении Сталиным личного письма Гитлеру было воспринято и реализовано в кратчайшие сроки (сразу же после встречи Шуленбурга с Деканозовым 9 мая или, может быть, и после первой встречи 5 мая двух послов, предупредив предложение Шуленбурга об обмене письмами), равным образом не заставил себя ждать и ответ из Берлина.
Как бы в подтверждение своих намерений на развитие советско-германских отношений, советское правительство после закрытия дипломатических представительств стран, оккупированных Германией, сообщило 15 мая Берлину, что это могло бы «обеспечить германские потребности в сырье и продуктах в пределах [еще] больших, чем было обусловлено договором от 10 января 1941 г., по сути дела, игнорируя начатый к этому времени немецкой стороной откровенный саботаж взятых ею на себя обязательств по поставкам в СССР. Из советской прессы исчезло все, что Берлин мог квалифицировать как проявление недружественной позиции в отношении Германии150.
15 мая 1941 года военно-морской атташе при посольстве СССР в Германии капитан первого ранга М.А. Воронцов направляет из Берлина доклад в Разведывательное управление Главного морского штаба ВМФ (судя по всему, поступил 26 мая), в которой отмечает, что Германия пытается «видимой угрозой вторжения добиться от СССР некоторых уступок экономического порядка»:
«… Мой вывод из всего изложенного следующий: 1) Германия, увязнув в войне с Англией боится растущей мощи Союза и всё возрастающей симпатии к Союзу не только народа покорённых стран, но и самой Германии. 2) Германия очень сильно насторожилась после всех внешнеполитических мероприятий, которые Союз осуществил в последние месяцы (Заявление болгарскому правительству, совместное Советско-Турецкое коммюнике, договор о дружбе с Югославией, ответ венгерскому правительству и пакт о нейтралитете с Японией). 3) В то время как в СССР день за днём осуществляется построение коммунистического общества, привлекающее к себе взоры трудящихся всего мира, здесь в Германии день ото дня всё хуже и хуже становится положение трудящихся. Ненависть порабощённых народов занятых стран к германским правителям разрастается ежечасно и они сейчас все взоры обращают туда, где стоит оплот мира во всем мире. Учитывая эти симпатии, немецкие руководители все силы своей тайной пропаганды бросили на то, чтобы провокационными слухами убить в народах веру и любовь к СССР. 4) Не надеясь на верность старых солдат, немцы посылают на восток молодых солдат, чьё мировоззрение сформировалось в н. соц. период. 5) Я знаю, что час решающих схваток будет, но сейчас при данной политической и военной ситуации в Германии, возможность её вторжения в СССР по крайней мере до окончания войны с Англией исключена. 6) Германия тайно ведёт против СССР «войну нервов», пытаясь видимой угрозой вторжения добиться от СССР некоторых уступок экономического порядка (выделено мной. — М.А.), а именно неограниченного ввоза в Германию продуктов питания. 7) Но окончательно ясно одно, что СССР при всех комбинациях соседа должен быть во всеоружии.
Примечание: Данное письмо базируется на сообщениях наших сограждан, которые лично слышали высказывания немцев в различных вариантах и причем примерно в 8-ми совершенно различных районов страны из чего я заключаю, что делом распространения слухов занимается солидный государственный центр.
«Ш[варц]». 15.05.41 г.».
Германскому посольству в СССР полагалось работать в обычном режиме, а его персоналу проявлять полнейшее спокойствие. Но на деле обеспечить это оказалось непросто, что вызывало возмущение как в Берлине, так и у германских военно-дипломатических представителей в советской столице.
О состоянии внутренней обстановки в посольстве докладывал в Берлин 15 мая военный атташе Кёстринг, вернувшийся из столицы Германии 12 мая 1941 года. «С солдатской прямотой, не стесняясь в выражениях, он докладывал 15 мая (ряд выражений в письме ввиду их нецензурности нами смягчены). «Но с двумя вещами, происходящими в посольстве, я не могу смириться и не могу сдержаться, чтобы ясно не высказать свое мнение на этот счет… Происходящее наверняка имеет своим следствием возникновение здесь слухов… Одно из этих явлений я бы назвал бегством ценностей. Как я смог установить, за последние недели в Германию в целях «спасения» было отправлено неимоверное число чемоданов с украшениями, серебром, ценными вещами, такими как меха, ковры, и с прочей дрянью. И это факт.
Что можно сделать с тем, что уже случилось, причем с тем, чем занимались все — вплоть до первого лица. Следствием стало то, что этот вывоз товаров… определенно не остался незамеченным русскими службами, ведущими наблюдение… И еще кое-что: «дипломатические жены» нашего посольства почти все смылись. Может быть, у некоторых отъезд был вынужденным, но у большинства определенно нет. Можно представить себе чувства жен других сотрудников и наших машинисток, когда они видят, как сбегают одна за другой их товарки по полу, обладающие дипломатическими паспортами… Я был и остаюсь при своем мнение, которое многие считают грубым: «бабам не место на поле боя». Разве это необходимо, чтобы все привозили с собой для всемерной поддержки в работе свои семьи? Те приезжают сюда, чтобы вдоволь нажраться масла и икры, по дешевке за рубли обвешаться мехами и драгоценностями и затем сбежать или, по меньшей мере, начинают спасать свое барахло в ущерб великому делу, во вред нам, кучке немцев, находящихся на передовой»151.
Кёстрингу, несмотря на его настоятельные просьбы, так и не удалось добиться от руководства посольства принятия мер по пресечению «бегства ценностей». Шуленбург и его заместитель — посланник Вернер фон Типпельскирх (двоюродный брат генерала Курта фон Типпельскирха) сами занимались «спасением» ценностей. По крайней мере, в этом был замечен Шуленбург, на что указал в своем письме Кёстринг, а Типпельскирх 9 мая 1941 года отправил на родину свою жену с детьми. То же самое, но еще раньше — 17 апреля — сделал германский военно-воздушный атташе Г. Ашенбреннер, жена которого прихватила с собой в Германию также часть домашнего имущества.
Происходившее в посольстве, как и предполагали германские военные дипломаты, не осталось незамеченным советскими службами. 14 мая 1941 года в докладной записке руководству страны НКГБ СССР констатировал: «Со второй половины апреля с. г. ряд сотрудников германского посольства отправляет из СССР в Германию членов своих семей и особо ценные вещи», а «по указанию германского посла Шуленбурга закуплены и доставлены к нему в особняк доски для упаковки; часть ценных ковров и серебряных вещей уже упакована в ящики»152.
О действиях Шулебурга по «спасению» ценностей стало известно в Берлине еще до обращения в МИД Кёстринга, откуда последовал немедленная реакция. Начальник Политического отдела внешнеполитического ведомства Германии Э. Вёрман 10 мая направил Шуленбургу письмо, в котором дал понять, что все действия и высказывания посла тщательно контролируются берлинским руководством. Вы же, писал Вёрман, «согласно поступающей информации, в последние дни (начало мая) выглядите очень подавленным и уже упаковываете в ящики свои личные вещи»153.
После получения этого послания Шуленбургу ничего не оставалось как оправдываться. «Я не считаю, что выгляжу «очень подавленным», — оправдывался он в ответном письме, — и также не собираюсь «упаковывать в ящики свои личные вещи». Мои драгоценные ковры лежат на прежнем месте, портреты моих родителей и прочих родственников по-прежнему висят на стенах, а в моем жилище вообще ничего не изменилось, в чем может убедиться любой посетитель»154.
К дате «22 июня» военно-морской атташе при посольстве Германии в СССР капитан второго ранга (капитан Цур зее) Норберт фон Баумбах больше не возвращался. Об этом свидетельствуют записанные советской контрразведкой беседы сотрудников аппарата военного атташе в оборудованном специальной техникой прослушивания особняке генерал-майора Кёстринга 13 и 15 мая, в том числе и с участием Баумбаха.
«За несколько недель до начала Великой Отечественной войны контрразведчиками была осуществлена дерзкая операция. Из полуподвала жилого дома, находившегося рядом с особняком Э. Кёстринга, германского военного атташе, был прорыт туннель в подвал особняка. В течение этого времени регулярно проводились выемки секретных документов, помещения были оборудованы специальной техникой прослушивания. Записи разговоров военного атташе регулярно докладывались наркому государственной безопасности В.Н. Меркулову, наиболее важные из которых он направлял И.В. Сталину.