Не являются ли новые цифры, приведенные американцами, результатом «информации» Голикова? И что имеется в виду под словом «намеренная цифра» — преувеличенная? Определенно, Голиков ни с кем: ни с англичанами, ни с американцами информацией делиться не собирался630.
При знакомстве с американскими материалами Голиков обратил внимание, «что на немецких картах — пограничные полосы с Прибалтийским военным округом: все хорошо выявленные наши укрепления выявлены авиационной съемкой и ни одного — агентурной разведкой»631.
20 августа состоялась встреча со специальным представителем Президента США и его личным другом Гарри Гопкинсом после возвращения последнего из Москвы. Голиков дал резко отрицательную характеристику спецпредставителю президента, что явилось, возможно, следствием содержания беседы и высказанным, по мнению Голикова, пренебрежительным отношением к присутствовавшим:
«Сегодня обрел “счастье” наконец-то улицезреть и познакомиться с “самим” мистером Гопкинсом. Сколько о нем мне говорили до того хорошего! Сколько на него возлагалось надежд! Каким исключительно теплым, дружественным, сердечным и т. п. характеризовался Уманским голос этого человека при вчерашнем его телефонном разговоре с сообщением, что он приедет в посольство 20.08. …
И вот сегодня он действительно явился и показал всем своим нутром распоясавшегося фарисея, предельно зазнавшегося и зарвавшегося прихвостня большого человека, возомнившего себя не глупее и не меньше своего патрона; решившего, что мы, люди Советского государства, должны перед ним держаться и чувствовать себя просителями: молча, терпеливо ждать и быть довольными крохами с барского стола. Да еще в компании с ним Бивербрук. Да еще неуместный и недопустимый вопрос Уманского: “Так что же, военной миссии уезжать?” С немедленным и наглым ответом: “Пожалуй, уезжать” (выделено мной. — М.А.). Он, видите ли, взбешен тем, что за время его месячного отсутствия в США оказались советские люди, которые не просто ходят, просят и смиренно ждут милости, но проявляют настойчивость, доказывают, добиваются ясности, усиленно напоминают, разоблачают саботажников из числа его подзащитных, контролируют выполнение аппаратом обещаний и решений их президента, торопят и «даже» осмеливаются в глаза выражать неудовлетворенность. Он возмущен, что мы нашли многие другие каналы к властям и президенту.
Гопкинс отклонил наши усилия добиться помощи оружием в августе — октябре, сведя все к дальнейшим планам не ранее весны.
Зазнавшись от полученной информации, он усиленно подчеркивает нашу здесь неосведомленность, односторонность и незнание общих стратегических задач и планов снабжения. Он, видите ли, не терпит слова “настаиваем” (хотя Уманским было это сказано к слову “на ясности”) и с ругательствами, вскочив, заявляет, что на этой основе не желает с нами иметь дела и “пусть история запишет, что во время русско-германской войны в США был посол Уманский, который до того сильно настаивал на помощи, что ничего не получил”. “Не к тем ходите! Не у тех просите!”»632.
21 августа Гопкинс позвонил Уманскому по телефону из Нью-Йорка с извинением: «Я вчера был дураком. Вы не сердитесь?»633. «Это политиканство, желание смягчить политику, высказанную 20.08, и подзамазать остроту»634. — Прокомментировал звонок Ф.И. Голиков.
За несколько недель пребывания в США главе военной миссии СССР удалось по нескольку раз повстречаться и вести переговоры практически со всеми сколько-нибудь значительными фигурами из мира политики и бизнеса. Хождения по коридорам власти перемежались визитами на заводы и в мастерские, посещением Абердинского полигона в штате Мэриленд для осмотра техники из старых запасов, которую американцы были готовы передать Красной армии. Изнурительные переговоры, когда, выражаясь словами Филиппа Ивановича, приходилось «зубами вырывать» то, что было обещано американским правительством, едва ли не каждый день завершались далеко за полночь перепиской с советскими наркоматами — заказчиками вооружения и стратегических материалов, Генштабом и Разведуправлением.
И чем дальше, тем больше у Голикова рождалось ощущение того, что все возможное с его стороны уже сделано. Необходимые контакты с должностными лицами установлены, работа миссии все больше смыкается с повседневной деятельностью «Амторга» и закупочной комиссии. Смысла в дальнейшем пребывании за границей генерал больше не видел.
25 августа Голиков записал в записной книжке:
«Послал наболевшее за эти пять дней тт. С[талину], М[олотову], Ш[апошникову]: «Пр[ошу] в[ас] отоз[вать] м[еня] отс[юда] н[а] Р[одину]. Не м[огу] нах[одиться] в тепер[ешнем] пол[ожени] и сост[оянии]. Это не раб[ота]. В том, ч[то] сейч[ас] здесь прих[одится] вып[олнять], впол[не] обойд[утся] б[ез] м[еня], и я д[ля] этого не нуж[ен]. В дан[ных] обст[оятельствах] н[е] нах[ожу] необх[одимости] и опр[авданий] нах[одиться] здесь ни д[ля] себ[я], ни тем бол[ее] [как] для з[аместителя] н[ачальника] Г[енерального] ш[таба] К[расной] А[рмии], кем я сюда посл[ан] и здесь известен»635.
Ф. И. Голиков ведет счет от даты последней встречи с Гопкинсом, в ходе которой последний так уязвил главу военной миссии.
27 августа Голиков получил разрешение возвратиться на Родину. 13 сентября, самолет, на борту которого он находился, приземлился в Москве. И.В. Сталиным Голиков был принят только 19 и 20 ноября 1941 г.
Назначение главой военной миссии вызывало недоумение у самого Ф.И. Голикова: «В ту трудную пору, когда Красная армия вынуждена была отступать под ударами агрессора, очень не хотелось покидать Родину! К тому же полученное задание было несвойственно всему моему жизненному опыту. Следует также учесть, что никто из нас за границей еще не был»636.
Но почему именно Голикову было доверено решать столь ответственную задачу? Существует следующее объяснение такого решения И.В. Сталина, заключавшееся в том, что острота положения на фронте борьбы с германскими войсками требовала жесткой и настойчивой манеры доведения до сознания руководства Великобритании и США складывающейся обстановки. «И в этом смысле назначение руководителем военной миссии именно генерала Голикова оказалось оправданным. Скорее всего, Сталин в наведении первых мостов с союзниками рассчитывал больше на прямоту и волевой напор старого солдата, нежели на тонкое знание этикета и традиционную уклончивость профессиональных дипломатов. И в самом деле, генерал Голиков, не подменяя Майского в Лондоне и Уманского в Вашингтоне, существенно дополнял их»637. Однако такого объяснения явно недостаточно.
Была высказана даже ничем не подкрепленная, абсурдная версия о «неофициальной части миссии» Ф.И. Голикова, состоявшая к восстановлению прерванных с началом войны связей с зарубежными резидентурами РУ ГШ638.
Направление Голикова в Великобританию, а затем — в США никоим образом нельзя ни понять, ни оправдать — обезглавить руководство военной разведкой в столь важный для судеб страны момент, не говоря уже о том, что Голиков являлся носителем государственных секретов, которого никоим образом нельзя было отправлять за границу. К тому же ожидать от него прорывов на совершено незнакомой и чуждой ему дипломатической ниве, без знания английского языка навряд ли стоило.
Более того, Голиков мог дважды погибнуть при следовании самолетом из-под Архангельска в Великобританию.
Командировка Голикова за границу говорит о том, что И.В. Сталин делать крайними военных разведчиков за неожиданный и вероломный удар противника не собирался.
Отсутствие начальника Разведуправления ГШ на своем посту создало значительные трудности в работе центрального аппарата военной разведки. Именно в это время под руководством и непосредственном участии РУ ГШ должна была срочно перестраиваться стратегическая военная разведка. Не менее безотлагательными задачами являлись организация перестройки деятельности оперативной и войсковой разведок в соответствии с требованиями войны.
Последняя, как это выяснилось только в конце сентября 1941-го, оказалась совсем «бесхозной». 24 сентября 1941 г. — начальник Разведуправления ГШ КА генерал-лейтенант Голиков Ф.И. представил И.В. Сталину и начальнику Генштаба Шапошникову Б.М. Докладную записку, в которой сообщал следующее: «Войсковая разведка на фронте поставлена неудовлетворительно. Руководство ею со стороны какого-нибудь органа в системе НКО отсутствует на протяжении многих лет. Внимание к войсковой разведке в штабах недостаточно»639. Далее в целях поднятия войсковой разведки «на должную высоту» в докладной записке был сформулирован целый ряд предложений, первое из которых предлагало: «Возложить руководство войсковой разведкой на Разведывательное управление Генерального штаба». Большинство из выдвинутых предложений было одобрено.
Во время отсутствия Ф.И. Голикова в это крайне напряженное время и.д. начальника РУ ГШ был назначен генерал-майор танковых войск Панфилов А.П. (06.07–15.09. 1941), являвшийся с 22 июня 1940 г. заместителем начальника 5-го Управления РККА — РУ ГШ КА. Однако в части руководства военной разведки сохранялась ситуация неопределенности. Сводки Разведуправления подписывались не только А.П. Панфиловым, но и другим заместителем начальника РУ ГШ генерал-майором И.Г. Рубиным и военкомом РУ бригадным комиссаром И.И. Ильичевым, а также иногда и другими должностными лицами640.
Сталин, по-видимому, считал, что можно безболезненно «вырвать» Голикова из Разведупра и направить за границу. Более того, председатель ГКО не счел нужным даже освободить Голикова от занимаемой должности, которая с перерывами сохранялась за ним до конца октября 1942 года: начальник Разведывательного управления Генерального штаба Красной Армии — заместитель начальника Генштаба (11.07.1940 — 06.07 1941; 15.09. 1941 — 16.02.1942; 16.10. — 22.10.1942).
Столь благосклонное к себе отношение со стороны Сталина Голиков заслужил тем, что верно и регулярно «подстраивал», по собственному признанию, «свои заключения под его точку зрения» и в последующем служил информатором вождя.