Сейчас, когда позицию секрета, на которой находился младший политрук Григорянц, обрушился ливень, страха в его душе не было. Ну, ливень, ну исчезли из его поля зрения не только деревья, камыши, вода на реке, исчезли и бойцы его погранзаставы, ну и что? Аркадий посмотрел на четвертого бойца секрета. Четвероногий друг, немецкая овчарка по кличке «Абрек» была накрыта брезентом, запасливо захваченным Аркадием с собою. Заболел инструктор-собаковод заставы, вот Аркадий и взял Абрека, когда пошел проверять секреты, да на этом секрете они и застряли. Дождь — он на то и дождь, неразумная стихия, всего-то и делов, что вымокнуть до нитки. «Всего-то и делов» — это любимая фраза сержанта Михаила Поликарпова, который был главным в этом секрете, Аркадий видел, как прямо перед дождем основательный сибиряк укрыл ручной пулемет, предварительно отсоединив диск, вот уж, точно, на таких армия держится. Все сделает как надо, ничего не забудет, может и с молодым да наглым бойцом поговорить так, что тот наглость свою навсегда спрячет. А что? Михаил Сидорович Поликарпов прошел гражданскую, попал в отряды чека, бывал в таких делах, о которых и не вспоминает, нельзя вспоминать ему про это. А сейчас в пограничниках. И в то, что в этом месте граница на замке, Аркадий был уверен на все сто. Это и его сержант придержал тут, заявил уверенно: сейчас ливанёт, мол, лучше тут переждать, чем на скользкой тропе, товарищ младший политрук. Так что на таких вот сержантах армия держится.
В 17–00 двадцатого его вызвал к себе капитан Липатов, который был комендантом 3-го погранучастка. С Александром Михайловичем Липатовым младший политрук Григорянц был знаком еще с Могилева-на-Днестре, когда тот служил в 24-м Могилевском погранотряде, именно туда он прибыл для прохождения службы, оттуда отправился на Финскую, туда вернулся как раз накануне Бессарабского похода Красной армии. Оказавшись на берегах Прута, на новой границе, вновь столкнулся со старым знакомым, оказался в его прямом подчинении.
Капитан Липатов родился в Петровске, который был к Москве на 100 км ближе большого города Саратова. Впрочем, это мало что меняло в истории заштатного провинциального российского городка, расположенного на берегу речушки Медведица. Места были глухими, изобиловали разбойным людом, да через Петровск проходили важные дороги, вот царь-батюшка Петр Алексеевич и поставил в этом месте крепостицу, дабы от татар да разбойного люда купцам защита была. Теперь от валов да деревянных укреплений остались лишь смутные воспоминания, даже развалин, и тех не найти. Утверждают, что именно в Петровске и происходило действие бессмертной комедии Николая Васильевича Гоголя «Ревизор». Впрочем, «Ревизор» мог и в Могилеве-на-Днестре, что вы бы думали? Ведь в Могилеве полковником был родной дед Николая Васильевича, Остап (Евстафий) Гоголь-Яновский. Липатов в родне с Гоголями, конечно же, не был. Он происходил из крепкой крестьянской семьи, проживавшей в Липовке, вот только отец его еще в 1898-м году перебрался из села в Петровск, где устроился работать на местном заводе. А в 1908-м году в семье Михайлы Липатова появился сын Александр. Саша отчетливо помнил, как в девятнадцатом в Петровск пришли красные, взяв городок почти что без боя. Стреляли только около «Железного» моста (железнодорожного), который белые пытались удержать за собой, чтобы дать отступить остатком разбитых отрядов к Саратову. Да только ничего путного из этого не вышло, бой был зимой, Медведицу сковало крепким льдом, потому, как только отряд красных начал переправляться через реку невдалеке от моста, белые тут же в спешке отступили. А победители устроили парад на центральной улице города, и был тот самый их командир, молодой, краснощёкий, с густыми роскошными кавалерийскими усами, похожий статью на былинного богатыря, подхватил он веселого вихрастого пацана, крутившегося рядом с конем, так, на крупе коня, въехал Сашка Липатов на центральную улицу города, на зависть окрестным ребятам.
Так и решилась судьба петровского мальчугана, на всю жизнь запомнившего то щемящее чувство радости и гордости, что переполняло его, когда несколько десятков всадников под звуки военного оркестра, сопровождаемые двумя колоннами пехоты, прошлись зимним городком. Отец ушел с красными. Ушел, чтобы уже не вернуться. Погиб в первом же бою под Саратовом, словив грудью осколок вражеского снаряда. А одиннадцатилетний Саша остался в семье старшим мужчиной. В Гражданскую дети взрослеют мгновенно. Он нанимался на любую работу, семья голодала, мама тоже работала из последних сил, но никто не побирался, держались друг за дружку. Так и выжили. А еще он запомнил день 27 января 1924 года, когда в Петровск пришла весть о смерти Ленина. И тогда весь городок вышел на улицу. Мороз был отчаянный, Сашка натянул на себя отцовскую шапку, которая была ему великовата, да его-то шапка совсем перестала греть из-за дыр. Эту пришлось подвязывать веревочкой, так, в нелепой громадной шапке он и пошел за людьми. Они шли к центру, кто-то в черном пальто нес портрет вождя с траурной черной лентой, рядом с ним шли красноармейцы в буденовках, кто-то, кто оделся потеплее, несли знамена и плакаты. И какая странная тишина была над городком, ни удара колокола над церковью, ни привычного гомона толпы — только скрип снега под ногами, да дыхание возбужденных людей, у которых, казалось, сил на слезы уже не было. Тогда молодой паренек и принял решение связать свою судьбу с революцией, отомстить врагам, которые свели отца и Ленина в могилу. Он тогда как-то не разделял врагов, убивших отца и убивших Ленина. Это потом, уже в органах, понял, что внутренний, затаившийся враг куда опаснее врага явного, который воюет против тебя с открытым забралом.
А сейчас капитан Липатов смотрел на молодого политрука, который был его моложе на какой-то неполный десяток лет, вот только разница эта казалась ему значительно большей.
— Аркадий, присаживайся, чай будешь? Нет, ладно, тогда… у меня дело к тебе есть.
— Слушаю, Александр Михайлович!
Аркадий знал, что в разговорах с глазу на глаз капитан Липатов уставщины не терпит. Этот мощный, даже чуть грузный саратовец с круглым открытым лицом и тонкими «ворошиловскими» усиками, был в общении прост, но он точно знал, когда надо перейти на официальный тон, одернуть подчиненного, поставить на место. Выволочку делал подчеркнуто спокойно, без крика и мата, но так, что проштрафившийся готов был провалиться сквозь землю, выходил от коменданта с твердым намерением взять себя в руки. А получалось это у кого как… по-разному.
— Смотри сюда.
Аркадий уставился на карту, где был отмечен участок границы, за который отвечала его комендатура. Комендант уткнулся в хорошо знакомую ему излучину Прута, там, где река образовывала несколько островов, один из них достаточно большой, а за этим островом начиналась протока, а еще чуть-чуть дальше по течению получалось озеро, которые местные называли Прутец. Маленькие острова были нашими, большой, по договору, оставался за румынами. Небольшое село Бауцэнь[2] находилось в восьми километрах выше по течению, а тут начинались плавни, которые тянулись по берегу реки на несколько километров.
— Если что начнется, — капитан прислушался к себе, подумал, потом упрямо повторил, — если что начнется, тут вроде место спокойное, но тревожно мне. Предчувствия. Конечно, главный удар они должны нанести здесь, чтобы мост захватить, но в районе озера могут попытаться высадить десант. Если там даже небольшая группа закрепится, будет плохо. Переправу соорудить — дело плевое. Ты, как комсорг заставы, удели этому участку внимание, с бойцами поговори, пусть не расслабляются.
Аркадий кивнул головой, мол, все понял, он предпочитал не растекаться мыслию по древу, вот только это капитанское «если что начнется» очень и очень ему не понравилось. Ну да, газеты, заявления ТАСС, приказы, только пограничники, они ведь и глаза имеют, и уши, и приказано на границе держать их востро… А еще предчувствие. Было ощущение, было, почти тогда, перед походом в Бессарабию. Тоже было ощущение, но какое-то другое. А сейчас как гроза надвигается. Такое вот ощущение. И не у него одного.
— Выполняйте, младший политрук, свободны.
И капитан Липатов уставился на карту, как будто там был ответ на какие-то важные вопросы, заданные этому листку раскрашенной бумаги. А Аркадий вышел из здания комендатуры, потом вспомнил про болезнь инструктора, забрал из вольера Абрека, так он и очутился в предрассветную рань на позициях секрета пограничников, впрочем, проверять, как службу несут, ему было не впервой. Вот и вышел почти ночью, как только небо начало сереть. А тут такая гроза!
Полыхнуло, да еще крепко, судя по звуку, совсем невдалеке. Ударило вспышкой по глазам еще раз, потом еще и еще, но по всполохам и отзвукам грома Аркадий уловил, что гроза смещается ниже по течению реки, что этот ливень уже ненадолго, но дождь затянулся, предчувствия выросшего в южных и теплых краях политрука не оправдались. Правда, стена дождя стала не такой плотной, так что стали видны очертания пограничников. Аркадий увидел, как небо начало понемногу светлеть, пусть только с кромки воды, но все-таки светлеть. Гроза оставила дождь, который и не собирался прекращаться, а сама уходила все дальше и дальше на восток.
Глава вторая. Перебежчик
21 июня 1941 года.
Они наверняка пропустили бы его. Аркадий был какое-то время дезориентирован ливнем, грозой, где-то бдительность потерял, да и немудрено было в такой обстановке потеряться. Гроза ушла дальше, к низовьям реки, да и ливень уже перестал быть той непроницаемой стеной, за которой ничего и никого не было видно. Но вода всё ещё лилась непрекращающейся сетью, влажная земля парила, поднимая марево тумана. Сначала зашевелился брезент, из-под которого показалась умная и настороженная морда овчарки. Собака вылезла из-под укрытия, сразу же шкура ее стала мокрой, но она даже не думала отряхиваться: что-то привлекло ее внимание. Политрук стал смотреть в сторону, куда было направлено внимание Абрека, но пока что ничего, или же нет? Как будто мелькнула какая-то тень, которую он заметил разве что краем глаза, да и то потому что человек, которому тень принадлежала, чуть поскользнулся, немного неловко взмахнул руками, чтобы приобрести вновь устойчивость и так же внезапно растворился в завесе воды и тумана. Абрек тут же сделал стойку и тихо так заворчал, показывая готовность к рывку. Аркадий отцепил поводок и дал команду «Фас». Затем сам шагнул в дождь, стараясь не упасть: пропитанная дождем глина была слишком скользкой, одновременно с первым же шагом стал доставать револьвер, но пока оружие оказалось в его руке, раздался крик, шум ломающихся веток, грозное рычание собаки, короткий победный лай.