— Лейтенант Гавриш ждет вас во дворе.
Остальные формальности заняли у Остапа несколько минут. Получив все документы, он вышел во двор и тут столкнулся с Гнатом Горилко. На удивление дядька Гнат был трезв, и даже выбрит. От увиденного Остап совершенно опешил.
— Дядька Гнат, здорово, вы тут что? — спросил он, чуть выбравшись из толчеи. Гнат тоже отошел в сторонку.
— Здорово, сынок, да вот, хочу пробиться к военкому, не хотят меня в армию брать, — совершенно серьезно ответил Гнат.
— Вы что, да разве ж, вы же это… — попытался сообразить Остап.
— Это, да не эта… Не такая уж я старая развалина, ладно, а тебя куда? — поинтересовался он у Остапа.
— В укрепрайон распределили, — ответил тот.
— Да, значится, будешь тут пока что… Ладно, еще свидимся. — Гнат засуетился, увидев фигуру военкома, пробирающуюся через толпу новобранцев.
— Дядька Гнат, а я женился… — сообщил почти в спину убегающему Остап.
— Ну и ладно… — только услышал в ответ, собеседник был уже на своей волне и парня, наверняка, не расслышал толком, а если и услышал, так пропустил сказанное мимо ушей.
Ровно через минуту Гнат ворвался в кабинет военкома сразу же за ним, оттеснив нескольких просителей, не ожидавших от этого немолодого человека такой прыти. Военком в чине майора подошел к столу и собирался взять трубку телефона, куда-то звонить, но увидев вошедшего, поморщился и спросил:
— Да, слушаю вас.
Гнат вытянулся во весь рост и отрапортовал:
— Красноармеец Гнат Лукьянович Рохля прибыл для несения воинской службы в тяжелое военное время.
— Ты еще вспомни царскую армию, — выдавил из себя улыбку военком.
— Рядовой русской императорской армии, Гнат Лукьянович Рохля, разрешите доложить: бил германца под Сморгонью, бил германца под Верденом, бил белых под Томском. Разрешите встать в строй и снова немца бить! — про то, что доводилось ему и красных бить, Гнат скромно умолчал.
— Да куда тебе, дядька Гнат, из тебя ж труха сыпется! Посмотри на себя!
— Вячеслав Михайлович, ты не смотри на меня так, я еще очень даже. Да и пулеметчик я знатный, тебе разве пулеметчики не нужны? Между прочим, я у самого генерала Малиновского вторым номером был?
— У какого Малиновского? — растерялся военком.
— У Родиона Яковлевича, только он тогда генералом не был, мы в Первую мировую оба рядовыми были. Он тоже знатным пулеметчиком был! Мы с ним под Верденом немца косили…
— Да не могу я… тебе бы пару годков скостить…
— Вот ты и скости! Чай не годок один меня знаешь.
Капитан задумался, Гната Горилку он знал. Это верно.
— Да куда я тебя дену? В маршевую роту? Так выдохнешься, до фронта не дойдешь? — попробовал сопротивляться военком, да не вышло.
— Зачем так сразу. Вы сейчас укрепрайон комплектуете. Пулеметчик опытный в ДОТе пригодиться, разве ж нет? И бежать никуда не придется, если что, враг сам под пулемет прилезет…
— Аааа… черт с тобой, дядька Гнат, только смотри, ты ж на это дело… горилку, слабоват… если что — враз из армии попру! Понятно?
— Так точно! Разрешите идти?
— Дык иди, я распоряжусь.
Через час молоденький лейтенант дал приказ строиться новобранцам, отобранным для службы в Ямпольско-Могилевский укрепрайон. Таких набралось почти три десятка. Начали строиться. С удивлением Остап увидел, как в строй встает и Гнат Горилко.
— Служить будем вместе, — успел сказать Гнат, — что там говорил насчет женитьбы?
Часть четвертаяМогилев-Подольский
9 июля 1941 z. (среда). 18-й день войны
Обстановка на фронте:
Гpуппа армий «Юг». 11-я армия постепенно подтягивает свои силы к Днестру и готовится к форсированию eгo в районе Могилев-Подольского. Соотношение сил следующее: перед фронтом XXХ армейского корпуса (пять немецких и три румынские дивизии) обороняются части трех стрелковых дивизий противника и 2-й русский танковый корпус (две танковые и одна мотострелковая дивизии)[96], а перед фронтом XI армейского корпуса (три Немецкие дивизии и один румынский кавалерийский корпус) нaходится лишь одна русская дивизия, расположенная по обе стороны Могилев-Подольского.
На флангах обоих корпусов, предположительно, расположены две русские мотострелковые дивизии и части двух стрелковых дивизий. Таким образом, если не считать танковых соединений, Немецкорумынская ударная группа превосходит противника в численности. Румыны, против ожидания, сражаются хорошо.
Глава двадцать вторая. Первая бомбежка
23–28 июня 1941 года.
Эти несколько дней в маленьком провинциальном городке Могилеве-на-Днестре, который совершенно недавно стали называть Могилевом-Подольским, войны не сильно так ощущалась. За все время дважды бомбили железнодорожный узел, но как-то не слишком активно. Пролетали вражеские эскадрильи со страшными крестами на крыльях, но летели куда-то вглубь, куда-то не сюда, а тут все было относительно тихо. Разве что цены на базаре очень быстро полезли вверх, да призывники. Каждый день у военкомата выстраивались очереди. Люди рвались на фронт: защищать Родину. И кому-то покажется это странным, но не было ничего более показательного, чем это стремление — разбить и уничтожить врага. В строй ставал и стар, и млад. И ветеран Первой мировой Гнат Рохля, и пятнадцатилетний пацан Йон Деген, который сбежал, не уехал в эвакуацию, а остался в Могилеве и каждый день осаждал военкомат, требуя, чтобы его призвали воевать. Они были готовы сражаться за Родину. И вечная слава всем, кто ушел воевать против немецко-фашистских захватчиков.
Извините, отвлекся, так мы про Могилев-Подольский. Надо сказать, что городок переименовали в честь Подола, красивейшей местности в центре Украины, которую называли «Украинской Швейцарией», да и было за что. Живописные холмы по берегам Днестра создал на вечнозеленом Подоле удивительный по красоте ландшафт, сама природа была щедра в этом крае — и богатой плодородной землей, рощами и лесочками, холмам и ярами, по которым протекали прохладные ручьи, вливающиеся в стремительные, текущие с Карпатских острогов, реки. Здесь все было создано Богом для счастливой жизни человека: зерно, брошенное в землю, всегда приносило богатый урожай, посаженные сады ломились от спелых и сочных фруктов, да так, что ветки трещали, успевай только собирать! Даже теплолюбивый виноград щедро дарил урожаем в ответ на людскую заботу. А какие тут заливные луга! А тучные стада! А реки и озера, переполненные рыбой? Все в этой земле благословенно, все в ней хорошо… И только мира и спокойствия нет на этой земле, нет, не было, и вряд ли когда-нибудь будет.
Люди пришли сюда, как только отступил ледник. Кого только тут не было. Разве что первые поселения, да и то из-за их малочисленности, оставались долгое время без следов войн и массовых убийств. Кого только не видели эти речные берега! И мирные трипольцы, не знавшие войн несколько тысяч лет, занимавшиеся сельским хозяйством и создавшие уникальные по красоте образцы искусства, но вот сдвинулась в путь Великая степь, прошли по Подолью скифы да сарматы, гунны и готы, и иные варварские племена, чья судьба была завоевать всю Европу. А булгарские племена примерно в этих местах разделись на три колена, потом из польских лесов появились первые славяне, они тут, на Подоле сделали первую остановку в безудержной экспансии на север и на восток, накопили сил, а потом пошли к Бугу и Днепру, а потом дальше, к берегам Онеги и Волги. И уже им, славянам, приходилось на Подоле сдерживать натиск Великой степи. Сколько горя принесло этой земле противостояние с Великой степью! Сколько раз разоряли ее дотла пришлые орды кочевников. Но прятались по балкам, оврагам да лесочкам чудом уцелевшие местные жители, приходили люди с гор да лесов и вновь и вновь заселяли эту благодатную землю, которая была та щедра к своим владельцам. И также щедро брала плату за плодородие — человеческой кровью. Так получилось, что экспансия славян шла на север, туда, где болота и густые леса помогали укрываться от врагов, а тут, на благодатном Подоле укрыться от врага можно быдло только за крепостной стеною. Так Поднестровье неожиданно стало окраиной русских земель, местом, где встречалась культура леса и степи, кочевники-скотоводы и оседлые землепашцы. Но теперь враг пришел не из степи, на этот раз он шел из Европы, такой просвещенной, такой разумной, вот только додумалась «просвещенная Европа» до нацизма, а теперь он, нацизм, пришел сюда, неся людям смерть, ибо не должно было быть иных унтерменшей, кроме рабов, а ты пойди, попробуй затащить в рабство русского человека!
Первая бомбардировка Ребекке не запомнилась, она была слишком далеко, вместе с другими комсомольцами вновь помогали укреплять пограничные точки. Нет, они не работали в самих ДОТах, но копать окопы и рвы на берегу Днестра, создавая между укрепленными узлами защитные линии, в которых будут бить врага бойцы Красной армии — это была их задача. Как только девушка приехала в город и забежала к родителям, сразу же помчалась в райком комсомола. Была уверена, что там что-то знают, скажут, какая от нее понадобиться помощь. А в райвоенкомате уже выстроилась очередь из добровольцев, которые хотели попасть на войну. Они не задумываясь шли навстречу врагу, они был уверены в близкой победе. Они знали — враг напал, Родину следует защищать. Из тех, кто не попал в призыв, имел какие-то ограничения, но пылал жаждой борьбы с врагом, стали формировать истребительный батальон. Всего в Могилеве в него набрали четыреста человек, большей частью евреи, работавшие на машиностроительном заводе. Во взводе, в который попал Йон Деген, из тридцати двух человек двадцать восемь были евреями, четверо — русских.
Про саму бомбежку рассказали уже дома, причем в подробностях. Но это событие прошло мимо сознания девушки, вот только появилась какое-то ощущение, что все происходит неправильно, не так, как должно было быть, что не должны были вражеские самолеты добраться до их города, ведь твердой рукою, сильным ударом, громить врага на его территории… Или что-то не так, она вспомнила этот странный разговор в Виннице, перед вокзалом, то самое странное чувство, что посетило ее во время этого разговора, чувство тревоги, чувство надвигающейся беды. Да, тревога уже била в ее душе подобно колоколу, она кричала, что над ней, над ее семьей нависла опасность… И она не знала, что с этим чувств