Роман Петрович захлопал глазами – признак раздумья.
– Кто его знает, – выдал он, – это же коммуналка, людей всегда много жило.
– Год смерти – двухтысячный. Вспоминайте. Вы с кем-то тогда встречались? Может быть, Иван Вадимович? – напирал Скрынников.
– Чего мы-то сразу? – захлопал глазами Роман Петрович. – Труп у Наташки нашли! Ее и проверяйте!
Хоть он и напирал голосом, но заметно испугался.
– Проверим. Только вот Валентина Афанасьевна утверждает, что у вашего друга Ивана была похожая женщина. И что они иногда встречались на кухне. Красивая. Припоминаете?
– Любка, что ли? – спросил Роман Петрович и тут же осекся, опустил глаза и начал поправлять три пера на голове.
– Так, интересно, что за Любка. Расскажите, пожалуйста, подробнее, – агрессивно наклоняясь к несчастному алкоголику, потребовал следователь.
Роман Петрович сглотнул. Мише стало его жалко.
– Ну, была у Ваньки Люба.
– И что с Любой стало? – спросил Скрынников.
– Разбежались, ясное дело.
– Когда они встречались?
– Разве я вспомню. Может, раньше, может, позже.
– Может, и в двухтысячном?
– И так может быть, – согласился алкоголик.
– Кто она была такая? – спросил Скрынников.
– Мы баб-то не обсуждаем, – ответил Роман Петрович. – Не сплетники. Много других было, что ж их всех запоминать?
– Эту вы запомнили, – возразил Скрынников.
– Интересная она была. Ванька тогда еще работал, думал жениться.
– Что ж не женился?
– Не по Сеньке шапка. Он забухал, когда она ушла. А потом начали на пару спиваться. Были бабы, ясное дело, но такой больше не видели.
Роман Петрович помолчал, разглядывая свою коленку.
– Помните историю с усилением балок в ванной и комнате Нателлы Валерьевны? – спросил Скрынников.
– Помню, – закивал алкоголик.
– Вы видели, как клали пол?
– Нет, зачем? Это же у Наташки.
– Пока что рисуется картина не в пользу вашего друга, – сказал Скрынников. – Или не в вашу. Может, Иван поссорился со своей Любовью, а вы помогли ему?
Роман Петрович открывал и закрывал рот от негодования.
– Вы что… Я тут при чем? Да и Ванька… Он не такой. И вообще – зачем убивать, любил он ее, говорю же.
– Ну хорошо, допустим, – согласился Скрынников. Он достал и протянул Роману Петровичу фото ножа.
– Такой нож в квартире видели?
– Не помню, – ответил тот, возвращая фото.
Дальше Скрынников попросил паспорт, переписал данные, сказал никуда не уезжать и ни с кем их разговор не обсуждать.
– А что… это… записывать не будем? – спросил Роман Петрович.
– Завтра, – коротко ответил следователь.
В коридоре он попросил напомнить, какая из дверей ведет в комнату Ивана Вадимовича. Дверь была заперта.
– Откроете? – спросил следователь.
Михаил подобрал ключ. Комната оказалась пуста.
Они оделись и вышли на лестницу. Скрынников набрал номер Ивана Вадимовича, но тот не брал трубку.
На улице следователь сбросил звонок.
– Думаете, это Иван Вадимович? – спросил Михаил.
Скрынников остановился у своей машины, положил на нее папку, потом достал из кармана тонкую шапку и надел ее.
– Мало ли что натворили ваши старики-разбойники. Но что-то знают, молчат. Посмотрим.
– Не надо у них взять подписку о невыезде?
– Да куда они денутся, – махнул рукой следователь.
– Вы нашли что-нибудь еще на теле? – спросил Михаил.
– Ничего, что указывало бы на преступника. В старых делах почти единственный выход – чистосердечное признание. Улик уже не найти, свидетели умерли.
– Зачем им признаваться, если все равно не докажут? – спросил Михаил.
– Не зачем, а почему, – поправил его Скрынников, взял папку, засунул под мышку и нахохлился от холода. – Человеческая психика непредсказуема. Некоторые признаются спустя годы, потому что не выдерживают вины.
– Достоевщина прямо, – прокомментировал Михаил. – И много так признались?
– Пока только один в моей карьере, – рассмеялся следователь. – Но надеюсь увидеть еще. И потом, есть способы внушить подозреваемому, что следствие все знает и он обложен со всех сторон. Вот это – более надежный путь.
– Значит, сейчас главное – узнать, кто жертва?
– Совершенно верно. Если жильцы в разговоре что-то вспомнят или проболтаются – звоните. Так, – он полез в карманы, потом расстегнул пальто и достал из заднего кармана брюк визитку, – возьмите мой номер. Поскольку вы мой проводник в этом деле, звоните и днем и ночью. Они вас хорошо знают и доверяют, может, расскажут вам. Не исключаю, что замешаны все старики.
– И Валентина Афанасьевна? – спросил Михаил.
– И она тоже.
– Но она кажется такой… нормальной, – сказал Михаил.
– Она, может, сама настолько верит в свое вранье, что с ходу не различить, – возразил следователь.
Скрынников отдал визитку Михаилу, и прямоугольный белый клочок оказался не визиткой, а обрезанным наполовину листом для заметок. На нем плохим почерком был написан номер сотового и имя. Михаил не без удовольствия подумал о «неидеальности» следователя.
– Женщина, на момент смерти около сорока пяти лет, темные волосы по плечи, рост сто шестьдесят пять. Ее ударили ножом в живот и замуровали между перекрытиями, – подытожил Михаил.
– Точно, – подтвердил следователь.
– А одежда? Какие-то татуировки, украшения?
– Ничего, – ответил Игорь Вячеславович.
– Эх, жаль, – сказал Михаил.
– Да, не очень ситуация.
– Есть что-то, что может помочь в опознании? – спросил Михаил.
– Спрашиваете, как профессиональный следователь, – усмехнулся Скрынников.
– Все детство с отцом ментовские сериалы смотрел. И в студенчестве несколько лет, пока не съехал.
– Женщина полностью голая, обескровленная. Умерла, судя по всему, от кровопотери, потому что иных повреждений не нашли.
Скрынников помолчал, поднял голову и разглядывал окна квартиры.
– Да, вот еще. В полиэтилен были насыпаны квасцы и каменная соль.
– Зачем? – удивился Михаил.
– Все детство смотрели ментовские сериалы и не догадаетесь, ну? – усмехнулся следователь.
– Чтобы не было трупного запаха? – понял Михаил.
– Именно, – подтвердил следователь.
– Получается, знали, как это сделать… – протянул Михаил и с тоской вспомнил Иван-Вадимычево «работал учителем химии».
Ему почему-то захотелось, чтобы никто из этих странных, полубезумных, ломаных жизнью людей не оказался убийцей или сообщником.
– Знали. Я завтра запрошу, кто клал полы, но там, скорее всего, подрядчики, концов не найти. Сможете завтра сделать список владельцев на начало двухтысячного года?
– Да-да, конечно, – поспешно заверил его Михаил, раздражаясь от собственной услужливости.
– Если сможете, дозвонитесь до Ивана Вадимовича и предупредите, что я зайду утром, часов в девять.
Они попрощались. Михаил набрал номер Лены и, слушая гудки, смотрел, как отъезжает машина Скрынникова. Лена не ответила, и он проверил программу отслеживания – маячок болтался туда-обратно по зданию Дома детского творчества.
Михаил двинулся в сторону дома и начал вспоминать, когда стал одушевлять объект на 5-й Советской, и вышло, что примерно месяц назад, еще до трупа в перекрытиях и всего вот этого. Он слишком сблизился с жильцами. Глупое, недальновидное поведение. Предыдущие квартиры, даже отнимавшие больше сил, он вспоминал именно как объект – план с метками дверей и окон, шелест документов собственности. В этой коммуналке хозяин каждой комнаты – микромир, а комната – история. Михаил запомнил их как на фотографии – имя, возраст, внешность, место работы. Ни в каком другом объекте он не стал бы сидеть со следователем на допросе и тем более не стал бы приходить, чтобы покараулить алкоголика и не дать ему смыться из дома, пока к нему едет следователь. Сама квартира была живая – густонаселенный вход-пятачок, коридор, ведущий на кухню. Когда сегодня Скрынников, сорвав краску, открыл окно, Михаил почувствовал, что квартира вдохнула и задержала в легких чистый осенний воздух.
Перейдя Суворовский (а проспект для него был разделительной чертой, рассекавшей Пески), он понял, что ничего не ел с утра, поэтому зашел в ресторан, где подавали узбекскую и грузинскую еду. Михаил был знаком с владельцем, азербайджанцем, он стоял на кассе и приветствовал гостя коротким кивком. Меню Михаилу давно уже не приносили, он знал его наизусть.
– Манты, чобан-салат, лепешка, чай.
– Сделаем, – ответил владелец.
В ожидании еды Михаил не мог ни на чем сосредоточиться. Открывал и закрывал переписку с коллегами и двумя другими объектами, переписку с матерью, которая должна была забрать детей из школы, с институтским другом, с Леной, но ничего никому не написал. Несколько минут он просидел, тупо глядя в узор на скатерти.
Закончив с едой, Михаил перевел 890 рублей по номеру, указанному на стойке, а потом вышел на улицу. В реальности города было движение – машины, люди, ветер. С деревьев и крыш срывались и падали Михаилу на голову капли прошедшего днем дождя. Фонари отражались в мокром асфальте, с каждым шагом тени укорачивались или вытягивались, блестели то ярче, то тусклее. Время текло живо, интересно, оно менялось каждую секунду, искрилось оранжевым, красным, белым. В коммуналке время притаилось. Там оно двигалось неслышно, создавая обманчивое впечатление, что у тебя впереди много-много десятков лет.
Лена не ответила ни на пятый, ни на шестой звонок. Михаил занервничал и написал несколько сообщений с вопросом, где она, хотя значок отслеживания по-прежнему метался туда-обратно по Дому детского творчества на левой границе Песков. Он позвонил своей матери, чтобы убедиться, что та забрала девочек.
– Конечно забрала, – ответила та.
На вопрос о Лене она сказала, что Лена вроде как обмолвилась о концерте, который перенесли им на площадку. Михаил мгновенно насторожился – он знал обо всех мероприятиях и сегодня ничего подобного не должно было быть.
– Чего нервничаешь? – спросила его мать.