– Мам, давай останемся, – предложила Лена.
Мать оторвалась от своего занятия – она смотрелась в ручное зеркальце и красила губы ярко-красной помадой.
– Где останемся? – уточнила она низким голосом. Быстрый взгляд на дочь и обратно в зеркальце – поправлять линию.
– У тети, – уточнила Лена.
– У тети Светы своя жизнь, своя семья, – сказала мама, не отвечая прямо на вопрос, но Лена поняла, что нет, у тети они не останутся.
Квартира была полна вещей, которые не нравились маме, и, хоть она не говорила об этом вслух, было заметно, как она тоскует от ржавой терки, от кухонной посуды в цветочек, от занавесок из бамбука, от фигурки писающего мальчика на туалетной двери. И вся она – с завитыми волосами, ухоженными руками, со своим изящным поворотом головы, была из другого, утонченного мира, где мужчины в костюмах и женщины в платьях и туфлях на каблуках обращались друг к другу на «вы».
Лена все же надеялась, что они останутся. Вдруг мама найдет работу в такой же конторе, только в городе, и они навсегда обустроятся в комнатке, и им не придется переезжать.
– Оставь нам Ленку, пусть поживет. Хоть до школы, – однажды услышала Лена во время своих ночных бдений.
Она прислушалась. Тетка говорила тише обычного, значит – совсем-совсем секрет. Лена вышла из комнатки и прокралась к входу на кухню.
– Болтайся где хочешь, пусть дочка останется, – шипела тетка матери. – Поживет с нами, а ты будешь приезжать. В нашем садике есть места, я узнала.
– Я считаю, что ребенок должен быть с матерью! – с достоинством прошептала в ответ мама.
– Конечно должен, – на повышенных тонах зашептала тетка. – Только с нормальной!
Тетя никогда не стеснялась в выражениях, высказывая матери, что думала о ней. Она была единственным человеком, которому это позволялось. Мама не обижалась.
Пока мама ходила по отделам кадров, Лена сидела дома, играла, дожидаясь из школы сестер. Она вела себя хорошо, прибиралась в квартире, бегала за хлебом и приносила дяде Славе газеты из почтового ящика.
Но они снова переехали. Мама собиралась в приподнятом настроении. Сестры помогали укладывать наряды в чемоданы, а мама рассказывала:
– В Томск. Пригласил старый друг. Буду администратором театра. Артисты, гримерки, декорации, представляете? Творческая жизнь!
Сестры были в восторге, который передался и Лене. Появилась лихорадка перед путешествием: предстоял переезд до Омска на автобусе, потом поезд до Томска. Мама принесла из библиотеки путеводитель по городу, и вечером они рассматривали улицы и старые дома – Томск выглядел так утонченно, так красиво в отличие от Кокчетава с его штампованными домами, вечными ветром и пылью. Тетка поджимала губы. Прощаясь перед автобусом, она расплакалась.
Томск Лена почти не помнила. Ничего из того, что она изучала в путеводителе, ей увидеть не пришлось. К моменту их приезда в городе наступила зима. Они поселились в комнатке в общежитии, где, помимо сотрудников театра, жили студенты техникума и молодые фельдшерицы из роддома напротив. Лену устроили в сад, дни ее стали однообразными. Утром они с мамой бежали по узкой тропинке между сугробами в здание, на стенах которого были нарисованы персонажи из Винни-Пуха. Забирала ее мама последней, порой они с воспитательницей ждали ее вдвоем – Лена рисовала, а воспитательница жаловалась кому-то по телефону на нерадивых родителей. По выходным мама тоже работала, а Лена оставалась под присмотром соседей. Детей ее возраста в общаге не было. Она слонялась с куклой по коридору и кухне или читала книжки, принесенные кастеляншей. Читать ее научили двоюродные сестры прямо перед отъездом.
Работа в театре оказалась не такой интересной, как ожидала мама. Театр был крошечным, находился в несуразном здании, по виду далеком от тех, что были в путеводителе. Актеры пили и постоянно опаздывали. Работа администратора заключалась в продаже билетов, починке костюмов и протирании полов после спектакля и после репетиций. Красивой жизни не было.
– Представляешь, перед спектаклем я еще и гардеробщица! – возмущалась мама в трубку, когда они с Леной пришли на переговорный пункт поговорить с тетей. – На Новый год предложили стать Снегурочкой, потому что одной у них не хватает! По квартирам ходить!
Ответ был длинным – трубка ругалась, но что именно говорила тетя, Лена не услышала. Наверняка было сказано про непутевую бабу и много другого неприятного. Мама молча терпела, потому что звонила, чтобы попросить денег. Зарплата в театре тоже не соответствовала ее ожиданиям. Поговорив, мама сунула трубку Лене.
– Леночка, привет! Как твои дела, моя хорошая? Садик нравится? – раздался будто бы из далекого далека голос тетки.
Лена хотела рассказать о садике и набрала воздуху, чтобы выпалить, какие они построили горки из снега, но вместо этого горько заплакала. Мать не смогла ее успокоить в кабинке и, попрощавшись с тетей, повесила трубку и вывела Лену на улицу «охладиться».
Из Томска они уехали сразу после Нового года. Мама отыграла Снегурочку, получила деньги и одновременно обещание, что для нее подержат место заведующей клубом в какой-то деревне. И замелькали как в калейдоскопе: съемные комнаты, малосемейки, тамбуры поездов и ряды сидений в автобусах. От одних только воспоминаний Лену тошнило и укачивало. Деревня на Алтае, Владивосток, Хабаровск. Новые мужчины, новые места, новые садики и потом – школы. Лена привыкла, что они могли внезапно собрать вещи и уехать. Привыкла забывать, оставлять в прошлом людей и места. Она ни о ком не жалела и ни к кому больше не привязывалась, как к Косте. Лето, проведенное в войнушке между розовым и желтым домами, она вспоминала постоянно и, даже будучи взрослой, думала о нем как о самом счастливом лете, хотя оно не сильно отличалось от череды следующих – та же чужая квартира, те же дети, играющие на улице. Она легко заводила знакомых во дворе и в школе, но всегда держала в голове, что это друзья не насовсем, как и город, и квартира, и нынешняя работа матери. Все вокруг было временным, ненадежным, как туман, дождь или снег – Лена не могла приказать им начать или остановиться. Мама тоже была проявлением стихии. Она могла посреди дня вернуться с работы и велеть собираться:
– Мне предложили место администратора ресторана.
И они снова переезжали, ресторан оказывался шашлычной при бане, и мама снова была недовольна, потому что баня и шашлык – это некрасиво, неэстетично, ей тут было не место. Ей была уготована другая судьба, в вечном поиске которой она находилась.
Мать никогда не ругала Лену, не придиралась, но держалась отстраненно, и Лена, взрослея, начала подозревать, что матери было бы легче без нее. Наступили девяностые, и маме стало труднее. Без Лены она порхала бы не задумываясь, но Лена все усложняла – болезнями, необходимостью каждый раз устраивать в новую школу. Нужно было столько всего покупать: одежду, учебники, еду, чтобы накормить дочь после школы. Лена никогда не ныла и не жаловалась, старалась быть удобной и незаметной. Хорошо училась, делала все по дому. Но иногда глубокой ночью мама ставила проигрыватель на минимальную громкость и слушала певицу со щеточкой на голове. Она тихо напевала «вояж-вояж» и смотрела в темное окно. Тогда Лена уже знала, что певицу зовут Desireless – в словаре ее псевдоним значил «лишенная желаний», но про себя Лена называла ее «нежеланная».
«Ого, ничего себе», – ответил Костя. «Сочувствую. Ты ее искала? Или полиция?»
«Подавала заявление, но сказали, что загуляла и вернется, и все».
«А сама искала? По друзьям?»
«Видел бы ты, какие у нее были тогда друзья», – написала Лена, но потом стерла и отправила: «Искала, конечно».
«Слушай, я ни разу не был в Петербурге. Пока еще в отпуске, может, приеду, покажешь город?»
Глава шестая,
в которой появляется следователь Скрынников и начинается расследование.
Утро началось в семь часов со звонка следователя.
– Доброе утро! Михаил Сергеевич? – спросил бодрый голос в трубке.
Получив утвердительный ответ, голос продолжил:
– Следственный комитет, лейтенант Игорь Вячеславович Скрынников. Я буду вести дело.
– М-м-мугу, – промычал в ответ Миша.
Лена подняла голову с подушки и посмотрела на мужа. Михаил кивнул ей, взял халат и вышел из спальни, притворив дверь. Он был зол на лейтенанта Скрынникова за ранний звонок.
– Вы по поводу трупа на 5-й Советской? – спросил он.
– Да, разумеется, – ответил Скрынников. – Хотел уточнить по жильцам.
– Кого именно вам надо? Там десять комнат, – ответил Михаил. Он дошел до кухни и поставил чайник на плиту.
– Ого, – бросил собеседник. Он, видимо, задумался, потому что несколько секунд молчал. – У вас вчера был участковый?
– Да, – ответил Михаил. – Обозвал жильцов синяками.
Скрынников рассмеялся:
– Участковые – они такие.
– Еще были следователи из вашего комитета, эксперты и фотограф, – добавил Михаил.
– Да-да, спасибо, это мои коллеги, я знаю, какая работа была проделана. Просто участковый – не наше ведомство, поэтому уточнил. Вчера расследование передали мне. Мне бы в ближайшее время осмотреть этот ваш разрез и познакомиться с контингентом. Нателла Валерьевна, в комнате которой обнаружено тело, не отвечает…
– Она не принимает звонки с незнакомых номеров, – ответил Михаил. – Эта квартира вообще… специфическая. Давайте я подойду и сам все вам покажу? Примерно через полчаса, – предложил Михаил.
– Отлично. Буду ждать вас у парадной, – ответил Скрынников.
– Вы на машине или пешком? Там есть парковка со стороны собора, а если проехать по 5-й Советской, то… – привычно начал Михаил, но следователь его перебил:
– Я разберусь, спасибо.
– М-м-м, тогда до встречи, – протянул Михаил.
Как только Скрынников отключился, Михаил поругал себя: надо было предложить подойти через час или полтора – помог бы собрать девчонок. Он принялся варить кофе, и в кухню вошла жена. По утрам она не любила разговаривать, и Миша не трогал ее. Молча сварил ей кофе, поставил на стол, и она кивнула. Вместе с головой кивнули перья новой прически – недавно Лена остригла волосы, и теперь они лежали аккуратной шапочкой выше ушей. Прическа подчеркивала красивую шею. Сейчас Лена особенно походила на мать. Несколько ее фотографий хранились в семейном фотоальбоме. На профессиональных фото красивая, нарядная женщина держала на руках пятилетнюю девочку, Лену. Прическа у нее была такой же, как у Лены сейчас, только волосы у матери немного вились. Они позировали на фоне набережной и башни с часами. Как-то Михаил спросил, что это за красивое место. Лена в ответ фыркнула и сказала, что это мост через говнотечку, а башня на заднем плане – автовокзал.