– Но мы отвлеклись! – продолжил доктор. – Позвольте мне представить вам Бориса Григорьевича Егорова и Александра Ивановича Арутюнова.
Оба мужика были чем-то неуловимо похожи друг на друга. Волевые лица, открытые лбы, небольшие залысины. Но очки были только у Арутюнова. Массивные такие, ими по башке стукнешь – враз мысли в порядок придут.
– Очень приятно. Вячеслав, – я осторожно пожал им руки. Нейрохирурги все-таки, пальцы должны быть нежнее, чем у пианистов, а тут я весь такой в грязном.
– Вячеслав, хоть мы припозднились, и наступила вечерняя пора, но не согласитесь ли вы пройти небольшое обследование? – на меня так же пристально, как ранее «оперуполномоченный», смотрел Егоров.
– Совершенно не имею никаких возражений, – даже не подумал отказываться я. – Мне все равно особо вечером делать нечего.
Обрадованный Василий Васильевич тут же развил бурную деятельность. Сначала мне даже показалось, что за стенами кабинета разверзлась микробуря. Заглядывавшие с разными вопросами медсестры бросали на нас восхищенные и радостные взгляды. Причем Егорову и Арутюнову доставалось внимания чуточку больше, что меня немного уязвило. Ну и что, что они профессора и, наверное, академики? Зато я один такой… уникум.
Наконец, все было готово, и после приглашения Успенского мы проследовали в соседний корпус. Там мы зашли в какое-то странное помещение. Посередине стоял уже знакомый мне операционный стол, а вокруг возвышались уступами трибуны. Ну, прямо как на стадионе, только очень мелком. Я повернулся, оглядываясь. Почти все места были заняты. И это вечером в субботу!
– Вот, Вячеслав, ознакомьтесь. Это наш анатомический театр, – начал просвещать меня Успенский. – Обычно тут мы проводим обучение или лекции.
– Ну, тогда, если судить по ажиотажу, – я еще раз повернулся вокруг себя, – сегодня будет что-то особенное.
– Вы совершенно правы, – согласились со мной, – два таких светила мирового уровня и одновременно практический пример – это большая редкость.
– Я готов, – пытаясь скрыть нервозность, я сел на операционный стол и ухватился руками за край. А ну как разоблачат?
Однако реальность оказалась намного прозаичнее. Сначала меня, как лошадь, раздели до кальсон и осмотрели со всех сторон. Нашли уже поджившие следы пролежней, которые в самый первый день мне обрабатывала Евгения. Немного посовещавшись, дружно решили, что это следствие, а не причина моей амнезии. Потом сказали вытянуть руки и растопырить пальцы. Поначалу сильно обрадовались, когда обнаружили легкую дрожь. Однако я честно сознался, что меня беспокоит такое количество прекрасных девушек, которые меня очень пристально разглядывают. А я один и почти голый. А ну как не выдержат и кинутся?
Отсмеявшись, меня попросили закрыть глаза и потыкать указательными пальцами в нос. Потом просто коснуться одним пальцем другого. Меня стучали молоточками, тыкали иглами, заставляли прикасаться к разным предметам и рассказывать о том, что ощущаю. Я приседал, прыгал на одной ноге и завершал предложения. Говорил басом и пищал тоненьким голоском. Катался кувырком по полу и спрыгивал со стола. В общем, делал кучу странных и не всегда понятных мне вещей. На мой взгляд, все происходящее было каким-то бредом, но обилие терминов на латинском и непрекращающееся, прямо-таки осязаемое внимание аудитории утверждали обратное.
– Слушайте, дайте передохнуть! – задыхаясь, наконец взмолился я. – А то так, пока вы будете решать, не псих ли я, я им точно стану, – я склонился и упер руки в колени, пытаясь отдышаться. – Не, я понимаю, что смеяться у доктора, особенно у психиатра, на приеме – это плохая идея, но физические силы у меня далеко не безграничны.
Доктора согласились со мной, всучили в руки чашку с вездесущим чаем и продолжили измывательства, только уже словесно.
Я снова рассказал, как очнулся и как напугал медсестру. Причем с подробностями, почему я пошел сначала в туалет, а не к медсестре. Как чинил лампу у Василий Васильевича. Как вел себя с бывшим электриком. Почему использовал именно пинцет, когда был в операционной. После моего утверждения, что любой предмет при определенной сноровке можно использовать для чего угодно, по аудитории прошла явственная волна возбуждения. Народ начал перешептываться и тыкать в меня пальцами. Не понял…
– Я вижу, многие из вас прочитали мою последнюю монографию, – Александр, как его там, Иванович встал рядом со мной. – Готовы проверить?
– Да-а-а! – выдохнула аудитория.
Я поежился. Нет, шоу маст гоу он, но я чего-то не понимаю…
– Для нашего гостя я повторю выводы из нее простыми словами, – доктор показал на меня рукой. – В ней делается предположение, что чем более развит мозг, тем больше вариантов он найдет для решения любой ситуации.
– Постойте, но это же в основном определяется опытом, а не интеллектом, – попытался я возразить.
– В общем случае да, но опыт тоже где-то должен храниться и на чем-то базироваться, – он повернулся к аудитории. – Итак, мне нужен доброволец!
После легкого бурления аудитория вытолкнула к нам худощавого и черноволосого парня. Он был настолько тощим, что в своем белом халате создавал впечатление вешалки.
– Итак, ваше слово, – до этого молча наблюдающий за мной Егоров внезапно обратился к пареньку.
– Смерть! – глядя куда-то в потолок, пафосно выдохнул тот.
– Поди, на патологоанатома? Опять резвитесь… – улыбнулся Арутюнов. – Ну, что скажете? – повернулся он ко мне.
– А я не понял, что надо делать, – пожав плечами, признался я. – Играть в противоположности? Смерть-жизнь? Земля-вода?
– Да, простите, не до конца рассказал, – повинился доктор. – Вы должны рассказать нам все способы, которые можно придумать, чтобы к молодому человеку пришла смерть. Причем самое важное условие – использовать только то, что есть вокруг.
Ни фига себе у вас игрища. Нет, чтобы там лютики-цветочки… Но фигня вопрос, сейчас я вам покажу опыт и образование моей высшей нервной деятельности.
Загибая пальцы, я начал перечислять. Начал с банального испуга до смерти. Потом удушение косой одной из сидящих в аудитории девушек. Ручка из кармана профессора в глаз. Башкой об операционный стол… В общем, просто и методично перечислял все способы убийства одного человека другим из фильмов. Жалко, тут еще микроволновок нет, а то бы еще и Сигала с его «В осаде» приплел бы.
Наконец, я выдохся и взглянул на доктора. Тот смотрел на меня немного охреневшими глазами.
– Что? Что-то не так? – немного испугался я. А вдруг переборщил, и меня сейчас в психушку прямо отсюда заберут, как маньяка?
– Все в порядке, но, признаюсь честно, ваша фантазия меня впечатляет.
– Да какая тут фантазия! Тысячи лет человечество провело в войнах, так что просто вспоминай, что прочел в книгах, да адаптируй к нынешним условиям, – начал оправдываться я. – Может, попробуем что-нибудь более жизнерадостное?
– Да-да, наверное, вы правы. Давайте с места, – Александр Иванович обратился к аудитории. – Только на этот раз позитивное.
Тут же вскочила какая-то медсестра, как я понял, не выигравшая право выхода в прошлый раз, и звонко крикнула: «Полет!» Зал еще немного пошумел, но потом согласился с предложенным словом.
– Ну, как вам? – повернулся ко мне Арутюнов.
Я снова пожал плечами. Мне все больше и больше не нравилось то, что Егоров молчал и что-то быстро писал.
– Ну, можно пойти на верхний этаж, открыть окно и спрыгнуть, – начал я. – Несколько секунд полета вам обеспечены. Но это так, на остатках прошлого вопроса, – я тут же дал заднюю, а то, в самом деле, маньяк домашнего разлива получается.
– Можно из халатов сшить парашют. Мы же в больнице, так что ниток тут должно быть много, – продолжал я. – Или вместо нитей можно использовать человеческий волос. Или сделать воздушный змей из штор и палок, на которых они висят. Можно встать кружочком и подбрасывать кого-то в воздух. Или раскрутить по принципу пращи и отпустить. В конце концов, можно развести спирт и напиться до «вертолета».
На последних словах аудитория оживилась. Видно, опытные все.
– Итак, – как опытный лектор, Арутюнов чувствовал аудиторию и перехватил внимание, – вы на практическом опыте убедились, насколько широко можно использовать обычные в быту предметы. Кто-нибудь смог придумать больше способов, чем озвучил Вячеслав? Только честно!
Я огляделся. Нигде не было видно поднятых рук. Так-то, знай наших!
– Коллега, разрешите мне, а то мне тоже охота почестей, – внезапно встал со своего места Егоров. Я напрягся. Чего же он там писал такое?
– Давайте в ассоциации? – обратился он ко мне. – Вы же знаете, что это такое?
Я кивнул. Он еще бы пятна Роршаха, или как там его, предложил бы поописывать.
– Самолет? – Танк. – Батальон? – Рота. – Свет? – Радуга. – Радио? – Телевизор, – так мы перебрасывались минут, наверное, десять. Осознавая скудность своих знаний по психологии, я, тем не менее, пытался то отвечать первое, что придет в голову, то, наоборот, максимально далекое. Ну, например, на «солнце» я ответил «бабочка». Больше всего я боялся ляпнуть что-то из другого времени, типа «космос» – «МКС».
Наконец, Егоров прекратил бросаться словами и, радостно улыбаясь, тут же начал снова что-то писать в своем блокноте. Да мать его…
– Милейший Борис Григорьевич, – спас меня Успенский, – не томите уж нас, поделитесь тем сокровенным, что вы так увлеченно переносите на бумагу.
– Да-да, буквально пару минут, – рассеянно ответил ему Егоров.
Внезапно на меня накатила апатия. Видимо, переволновался, и организм, непривычный к таким нагрузкам, начал тормозить. Очень захотелось сесть и ни о чем не думать, и пофиг, распознают во мне попаданца или нет. В конце концов, не убьют же… Так, вколят какой-нибудь галоперидольчик, и все.
Операционный стол был занят пишущим Егоровым, поэтому я просто подошел к ближайшей трибуне и сел прямо в проходе. Ощущение чего-то жесткого под задницей и опоры для спины было настолько восхитительным, что я невольно простонал.