– Что? Вам плохо? – тут же возбудилась сидящая рядом девушка.
– Нет, мне хорошо, – закрыв глаза, ответил я, – но я был бы вам очень благодарен, если вы найдете мне где-то здесь мягкий диван.
– Приходите к нам в ординаторскую! У нас там и диван мягкий, и чай с конфетами есть.
Я приоткрыл один глаз и посмотрел на улыбающуюся медсестру. Что, неужели началось то, о чем я предупреждал главсестру? Со мной флиртуют или это мне с устатку кажется?
– Ну, вот как лампочка у вас сгорит или какой другой электроприбор придет в неисправность, так зовите, – снова закрыл глаза я, – или ждите своей очереди. Скоро сделаю график обхода, так вы подготовьте свои замечания, и я их того… – зевнув, я прикрыл рот ладонью, – устранять буду.
– Итак, – привлекая внимание аудитории, похлопал в ладоши Успенский, – наши великолепные доктора и мои коллеги готовы предоставить свои первоначальные выводы, – он повернулся к Егорову и Арутюнову. – Прошу!
– Василий Васильевич, я буду краток, – начал Егоров. – Перед нами предстал несомненный образчик хомо сапиенс, образованный на уровне университета, а то и двух, с положенным ему житейским опытом. Основные реакции в норме, каких-либо существенных отклонений я не обнаружил. В некоторых темах пациент либо заблуждается, либо по каким-то причинам лжет. Но для общего вывода это совершенно несущественно. И если вернуться к основному вопросу, ради которого мы сегодня здесь собрались, то у меня неутешительный ответ: я в полнейшем недоумении по поводу причин или методики лечения такой амнезии.
Да! Мне удалось! Тщательно пытаясь скрыть улыбку, я поднял руку, дескать, есть вопрос.
– Вот вы упомянули, что я образчик хомо сапиенса. А что, неужели были сомнения?
– Да, было мнение, что вы принадлежите к инопланетной форме жизни, – внезапно сильно смутившись, за Егорова ответил Арутюнов, – особенно на фоне того, как вы свободно используете слова из фантастических романов. Вот, к примеру, что такое «робот»? – внезапно он обратился к аудитории. Самым близким услышанным определением было «железный человек».
– Вот! – он поднял указательный палец. – А теперь вы дайте определение, – он указал на меня.
– Некий механизм, созданный для замены человека в монотонных или опасных операциях, – удивленно протянул я. Про роботов же еще какой-то чех писал, причем давно, до войны.
– Вот! – снова повторил он, – О чем я и говорил. Явный уклон в фантастику.
Ладно, кажется, все закончилось, и гроза пролетела мимо меня. Опершись о ступени, я встал и демонстративно наклонился к пригласившей меня медсестре.
– Сестра! – начал громко я. – Прекратите записывать свои рецепты на больничных бланках. Вчера из-за вас больному в аптеке вместо лекарства сделали торт!
Под громовой хохот аудитории я подошел к смеющимся мэтрам.
– Товарищи, у меня остался один вопрос, – обратился я к ним. – Вы мне справку дадите, что я нормальный? А то пора определяться…
– Все будет, – обнадежил меня Успенский. – Сегодня звонили из милиции, завтра обещали кого-нибудь прислать. Так что, – он взял меня за плечи и легонько встряхнул, – скоро вы станете полноправным гражданином. Так что поскорее вспоминайте или придумывайте себе фамилию.
Это же просто замечательно! Я вспомнил самое начало данной эпопеи. А тут как раз те, кто сможет на мой вопрос ответить.
– А у меня еще есть один вопрос, можно сказать, очень животрепещущий и по вашему профилю, – начал я.
– Вот на операции у Василий Васильевича погас светильник, – народ вокруг меня разом стал серьезным, – хорошо, там просто лампа перегорела. А что вы делаете, если вообще во всей больнице свет погаснет?
– А что тут сделаешь? – ответил Егоров. – Обеспечиваем любой свет и максимально быстро завершаем операцию. Без полноценного освещения большинство моих операций способны привести лишь к гибели или сильному травмированию больного.
– Но почему бы не сделать аварийное питание медицинских светильников? – продолжил я выяснять причины такой безалаберности заводов.
– Хороший вопрос, – пожал плечами Арутюнов, – я не знаю, но, наверное, это невозможно в данных условиях.
– Но ведь во время войны вы же наверняка делали операции ночью, – продолжал допытываться я.
– Вы предлагаете вернуть в операционные керосиновые лампы? – не понял меня Успенский.
– Нет, я предлагаю доработать операционный светильник, чтобы он мог работать без электричества в розетке, – поймав устремленные на меня скептические взгляды, я продолжил уже более спокойным тоном: – Ну, конечно, не очень длительное время.
– И вы знаете, как это сделать? – подозрительно спросил меня Егоров.
– Ну, если Василий Васильевич своей властью разрешит модифицировать один светильник и даст команду завхозу обеспечить все необходимое, вернее, наоборот, сначала обеспечить, а потом модифицировать, то я готов продемонстрировать это на практике.
– Василий? – в один голос произнесли оба и повернулись к Успенскому.
– А что? Я много лет уже Василий! – немедленно отшутился он, но тут же снова стал серьезным. – Конечно, давайте пробовать. В конце концов, в самом худшем случае мы потеряем всего лишь один светильник. Ну, а в лучшем… Да что я вам рассказываю! – он махнул рукой и пригласил всех на выход из уже опустевшей аудитории.
Да! Много раз да! Закутавшись в одеяло, я лежал на кровати, снова и снова прокручивая в голове сегодняшний день. Особенно экзамен на попаданца. Наверняка в куче мест налажал, но где и как – мне никто, естественно, не скажет. Да и списали, наверное, на последствия потери памяти. Удобная она все-таки штука, эта амнезия. А еще завтра начнут оформлять документы, что вообще не может не радовать.
И все-таки, о чем так увлеченно писал Егоров?
Глава 7
День начался просто прекрасно. Я выспался и, пребывая в хорошем настроении, назвал поварих «милыми дамами». У меня как-то начало входить в привычку при каждой встрече придумывать новые приветствия для них. «Милые дамы» еще немного дичились, но уже не застывали ступором от незнакомых обращений. Да и, похоже, им это начинало нравиться, ибо Серафимовна тут же подхватила мой почин, и иногда можно было слышать фразы типа: «Ну, и хто ж из прыгажунь сення пойдзе выливац смеццевы бак?»
Потом ко мне мимоходом заглянул Михаил и сообщил, что у госпитальной полуторки образовалось «окно» и он отправил ее за заказанным ранее кабелем. Я же в ответ пересказал ему события вчерашнего вечера и огорошил его тем, что нужно теперь еще искать, где добывать всякие радиотехнические приблуды. И сразу – тот паяльник, которым паяют ведра и прочие самовары, мне категорически не подходит. Михаил почесал в затылке и, уходя, обещал провентилировать вопрос. Нет, в принципе, можно все самому сделать, но мне как-то не верится, что государство оставило этакое направление без внимания. Кружки радиолюбительские же наверняка есть.
Следом прибежала та самая медсестра, которая приглашала меня на мягкий диван в ординаторской и обещала чай с конфетами. Назвавшись Мариной Игнатьевной, она сначала пару минут выясняла, свободен ли я, а потом показала черную здоровую фигню размером в пару кирпичей и попросила починить. Предложив ей сесть, я взял у нее из рук коробку. При детальном осмотре фигни оказалось, что это самый настоящий электронный термометр. Представляете мое удивление? Ну, и что, что вместо привычных цифр была качающаяся влево-вправо стрелка, кончик которой указывал на нарисованное значение температуры. Марина утверждала, что когда термометр работал, то температуру можно было измерить буквально за пару секунд.
Я перевернул девайс, рассчитывая обнаружить выход шнура питания или что-то похожее. Ни фига. Он что, на батарейках? Да не проблема. Я открутил четыре болта по краям, поднял дно и присвистнул. До этого момента я почему-то считал, что «квадратные» батарейки не текут. «Круглые» – да, было дело, но квадратные…
В общем, все то, что было «дном», было покрыто этакой сизо-черной массой, в которой двумя холмиками угадывались останки батарей. Перевернув вторую половинку вниз индикатором, я стал тщательно ее осматривать.
– Что, он сломался? – заправив прядь волос за ухо и подперев рукой щеку, наивным голосом спросила Марина.
– Нет, но был крайне близок к этому, – задумчиво ответил я. Ни следа электролита. Значит, термометром просто долго не пользовались. Повезло.
– Так, термометр я забираю, на приведение его в порядок потребуется день или два, – я поднял голову и улыбнулся медсестре. Та немедленно сделала вид, что вся такая смущенная, и ресничками этак бряк-бряк. Я продолжил: – Вам это не критично, потому что я вижу, что термометром давно не пользовались.
– Ой, ну тогда я пойду, – Марина этаким волнообразным движением поднялась со стула и продемонстрировала мне изгиб талии, замерев буквально на долю секунды. Не, я, конечно, тугодум, но отчего-то кажется, что тут меня соблазняют. Как-то рано, не?
– Стоять! – остановил я почти вышедшую в коридор соблазнительницу. – А скажи-ка, Марина свет Игнатьевна, а куда починенное-то нести?
– В терапевтическое же, – немного удивленно ответила медсестра. А то я, типа, знаю, где вы все работаете… Дождавшись моего кивка, она затопала по лестнице. «Нет, это не цоканье каблучков», – покачал головой я, написал на листочке «Терапевтическое. Марина Игнатьевна» и подсунул его под разобранные потроха термометра.
– Имя, фамилия, отчество?
– Вячеслав, остальное не помню.
– Год и место рождения?
– Не помню. Но если судить по результатам осмотра, где-то между 20-м и 25-м годом.
– Образование?
– Не помню, но сказали, что университетское есть. А может, и два.
– Место жительства?
– В настоящий момент здесь, прямо в больнице. А где был раньше – не помню.
– То «не помню» и это «не помню». Ну, вот что мне с тобой делать? – на меня строго смотрела работница паспортного стола.