То же с любимой работой, от которой ежедневно получаешь удовлетворение с восьми до семнадцати как проклятый. Оживление вызывает только обвал потолка, но, к сожалению, это не каждый день.
И один умный посоветовал: надо все менять. Чтобы забыть, как кошмарный сон, очнуться в другом месте, потом вернуться, а там все как в первый раз, даже лучше.
Значит, так, когда жена и борщ становятся поперек горла, зажмуриваешься, посылаешь к черту и с головой ныряешь в работу, забывая все на свете. День и ночь работаешь, работаешь, причем с удовольствием. И так вплоть до полного отвращения. До аллергии на товарищей по работе.
Тогда зажмуриваешься, посылаешь к черту и ныряешь в другой город, в командировку. А там все новое: дома, женщины, консервы, тараканы в гостинице — кошмар какой‑то! Вплоть до того, что жена сниться начинает. Значит, пора в семью. Зажмуриваешься и с головой ныряешь в дом родной, в борщ, к жене, к детям. Млеешь там день, два, три, пока сил хватает, пока не бросишься из дому вон, на улицу, к незнакомым людям.
Вот так, окуная себя то в одно, то в другое попеременно, носишься между своими привязанностями, к которым привязан на всю жизнь. Улетаешь, чтобы вернуться, как бумеранг. Через отвращение идешь к радости. И все как в первый раз. Даже хуже. Потому что со временем темп возрастает. И, не успев толком плюнуть на работу, рвешь в командировку, от которой тошнит уже при посадке, поэтому первым же рейсом — назад, в дом, из которого хочется бежать, едва переступил порог.
Поэтому человек так любит переезды — в пути находишься между тем, что было, и тем, что будет.
Вот почему так хорошо в поездах, самолетах, такси и на верхней палубе теплохода. Потому что между.
Сметана
Нервы стали ни к черту. Ну как у всех. Чуть что не так, а не так все, — сильно тянет убить. Но когда весной холодильником запустил в машину соседа — он ночью бибикнул, — понял: допрыгаюсь.
Лег к другу в больницу. Уколы, таблетки, массаж. И, вы знаете, размяк. Ни на что не реагирую. Благодать.
Сосед по палате час в носу ковыряет — мне хоть бы что!
Словом, вернулся домой другой человек.
Детки сначала по углам жались, а потом подползли!
Жена и та на третьи сутки рискнула одним одеялом накрыться!
Но у меня‑то нервы смазаны, а у других нет.
Нелеченная жена держалась неделю. А тут в субботу я принес из магазина хлеба, булки, сметану. И вдруг жену прорвало:
— Когда ремонт будем делать, спим, штукатуркой накрывшись! Мужик ты или не мужик!
А у меня‑то на душе благодать. Говорю:
— Оленька, поверь, это мелочи жизни! Посмотри в окно: на деревьях почки набухли!
Жена завелась:
— Когда Николай долг отдаст! Другой бы пятки ему подпалил! Мужик ты или не мужик?!
Я зубы стиснул, говорю:
— Оленька, повторяю! На деревьях почки набухли!
Моя орет:
— Сосед уже третью машину меняет, а у тебя даже самоката никогда не будет! Ты не мужик!
Чувствую, нервы натягиваются, как струны гитары, а жена колки крутит, крутит. Слышу, зазвенело внутри. Кричу:
— Оля, скройся с глаз долой! Убью — пожалеешь!
Ни в какую.
— Смотри, в чем хожу десять лет, не снимая! Стыдуха! Ты не мужик!
— Ах не мужик?! — и банку сметаны об пол хрясь!
Как граната рванула. Пол в осколках, жена в сметане, контуженная, глаза круглые, рот настежь.
И тишина.
Я с утра в магазин. Вернулся, банку сметаны держу в руках.
— Доброе утро, дорогая!
Только она рот открыла, я банку сметаны об пол хрясь!
И тишина.
Каждое утро приношу по банке сметаны. Об пол — и тишина.
У кого с нервами нелады, лучшее средство — сметана.
Баночку натощак об пол. И тишина!
Подсекай
Мужика надо брать в мужья теплым, пока он к тебе не остыл. Подставь ему ножку, — во‑первых, он ее увидит, во‑вторых, растянись в полный рост рядом с ним, — обоюдный перелом лучший повод для знакомства.
Пригласил в ресторан, а тебе не в чем идти! Мол, купила новые клипсы, а к ним нету ни платья, ни сумочки, ни туфлей, ни пальто. Купит. Купит! Пока в организме влюбленность, они не жмутся. А потом подсчитает столбиком, сколько в тебя вбухал, и пожалеет кому‑то отдать. Так что тряси его до свадьбы, как грушу, после свадьбы не вытрясешь ничего.
Понахальнее, понаглее! С ними иначе нельзя! Вот сколько на белом свете хорошеньких, умненьких, скромненьких, до конца дней ни одного мужа не заарканили. Им гордость не позволяет на шею вешаться. А не повесишься вовремя на шею сама, кто тебе поможет повеситься в старости?!
Бери его на испуг. Чуть что, «я в положении». Ух, они этого боятся! Будто не ты в положении, а он сам! Припугнула — и сразу покупай соски, распашенки, буквари. Пусть смирится, что он отец.
И все по плану, когда что позволить, когда по физиономии дать, — чередуй! Это их возбуждает.
Есть еще хороший приемчик. Шли по улице, разговаривали, вдруг на ровном месте в слезы и убегай! Хоть на дерево влезь, — догонит! Это как кошка с собакой. Пока кошка сидит, собака вялая. Кошка рванула, собака за ней! Шерсть дыбом, в глазах интерес! Секс начинается с беготни.
Но главная задача — выйти замуж, а потом пусть бегает, пока ноги держат.
«Любит, не любит» — это для пионеров. Главное — расписаться. Как у людей чтобы. Да, есть муж, а как же! Вон пасется рыжий с яблоком!
В старые добрые времена, говорят, мужика можно было брать голыми руками. Увидев краюшек туфли, в обморок падал от перевозбуждения. Сейчас такие экземпляры только в заповеднике.
Поэтому надо окружить его лаской со всех сторон, загнать в угол, а там брать за глотку.
Шепнул ночью в забытьи «люблю» — врубай свет, вызывай понятых!
«Повтори при людях, что ты сказал?»
Он жмурится, простынкой маскируется, а ты ему: «В глаза! В глаза! Что ты сказал, подонок, повтори!»
Куда он денется при свидетелях.
А лучше магнитофончик. Брякнул ночью, ополоумев, «милая» или что покруче, а ты ему запись утром прокрути: «Вам знаком этот голос? Или мы расписываемся, или завтра это прозвучит в программе „Итоги“».
Поплачет и поползет в загс как миленький.
Поняли. Мужика надо брать живьем, пока тепленький.
Ходить на него лучше весной и летом. В нем тогда кровь бродит, подпускает близко, из рук ест. А ты его прикорми. Накидай мясца, зелени вокруг накроши, плесни наливочки.
Они же от домашнего дуреют. У холостых за день в пузе кофе с огурцом — все!
А как он, значит, корм заглотнет — подсекай! Поводи, поводи, тащи к берегу, а там булыжником по башке и в загс.
Девочки, я знаю, что говорю. Опыт есть. Восемь мужей — это серьезная цифра. Правда, все смылись, не выдержали радостей семейной жизни. Ну ничего. Скоро весна. Опять на охоту пойду. В хороший сезон три‑четыре мужа взять можно. Конечно, если знать места.
Вон, видели, пошел толстый в свитере красном! Даже не взглянул, паразит!
Как я с ним жить буду, просто не представляю!
Укусы
Не так боюсь холеры, как одиночества. На стенку лезешь, ухо к полу прикладываешь: не идет ли кто! Иногда полжизни дурацкой отдал бы за голос человеческий. Чтоб разговаривали со мной, смотрели в глаза мне; как дикторша на экране всем в душу заглядывает одновременно, чтоб вот так мне одному! Надежда на телефон красненький. Но друзья звонят, только когда им что‑то надо. А когда мне надо, ни один сукин сын не наберет!
Самому, что ли, позвонить? Ноль восемь...
«Двадцать три часа две минуты...»
Во, женщина неприступная! Но все равно есть номера, по которым можно людей на дом вызвать!
Раньше горели самостоятельно. Без посторонней помощи. А теперь поджег, набрал ноль один — и лезут в окна несгораемые ребята с топорами и в касках. Поливают живой водой из брандспойта — и, хочешь не хочешь, живешь дальше.
Опять заскучал — заманиваешь в квартиру вора. Пока он ищет драгоценности, ты заветные ноль два набираешь. И люди мужественной профессии взламывают дверь, всех арестовывают, сажают за стол: до утра разговариваете, пьете кофе, даете показания.
Сердечко прихватило — не горюй! До аппарата доползи, ресничками наскреби ноль три — и «скорая помощь» найдет тебя живого или мертвого. Кольнут в белу рученьку — глаза откроешь, а над тобой люди склонились, — значит, снова ты не один!
С телефоном не соскучишься, это не телевизор. Газ включил, а спичку не зажег — вот и запахло противненьким. Немедленно звони женщине по ноль четыре. «У меня газом пахнет, чувствуете?» И трубку к плите подносить. Не успеешь газом надышаться — приезжает «аварийная». Бесплатно делают искусственное дыхание, молоком отпаивают, переживают: умер ты или нет?! А что еще человеку надо, кроме искусственного дыхания и заботы?
Ну почему все спят, когда я не сплю! Телефонов‑то в справочнике, телефонов!.. Вот! При укусе животного знаете куда звонить? Ни вы, ни животное не в курсе. А здесь написано: 240‑41‑40. Даже при укусе паршивого животного есть куда жаловаться! А кому звонить, если блоха не укусит, — просто тоска гложет. Позвонить, что ли, противостолбнячным товарищам? Приедут с гитарой, шприцами звеня. Посидим, потреплемся, а чтоб у них на работе неприятностей не было, поймаем животное, заставим укусить...
«Двадцать три часа тридцать пять минут...»
А если нет денег, вызываешь уголовный розыск на дом вместе с овчарками, даешь им понюхать рубль, собачка берет след и находит тридцать рублей!
Потом на все эти деньги закажу разговор с Парижем. Запросто. Чтоб позвонили мне, — все оплачено. Наверно, я ничего не пойму, кроме «жэ тэм» и «Нотрдам», но дело не в этом! Не понять француженку — кто откажется?
«Двадцать три часа сорок семь минут...»
Да, это не француженка! Хотя по голосу лет тридцать, не больше. Раз Париж не дают, значит... Париж занят. Ну, занята моя парижанка парижанином, у них это, как у нас мороженого поесть! И черт с ней!
Кому бы позвонить, а?..