в все знания, умения, навыки. Именно такая участь и постигла участников погибшей экспедиции. Потеряв рассудок, они превратились в беспомощных младенцев, не способных ни подать сигнал бедствия, ни достать еду из холодильника.
Мрачная фантазия, созданная воображением Станислава Лема, является точной метафорой того, что произошло с Красной Армией летом 1941 года. Самая крупная сухопутная армия мира оказалась одинаково не способна ни к обороне, ни к наступлению. Ни многократное численное превосходство в авиации, ни многократное численное (при значительном техническом) превосходство в танках, ни две линии железобетонных дотов не помогли предотвратить небывалый разгром. Главная ударная сила Красной Армии — огромные, вооружённые лучшими в мире танками Т-34 и КВ механизированные корпуса — просто растаяли, исчезли, оставив после себя груды брошенных танков и бронемашин, запрудивших все дороги Литвы, Белоруссии и Западной Украины. Через большую часть укрепрайонов «линии Молотова» и «линии Сталина» немцы прошли, даже не обратив внимания на серые бетонные коробки опустевших при паническом бегстве ДОТов. Через другие — прорвались с боями, правда, продолжавшимися не более двух — трёх дней (речь идёт именно о прорыве фронта укрепрайона как такового — героические гарнизоны единичных дотов Гродненского, Брестского, Рава-Русского и других УРов вели бои в полном окружении до 27–30 июня 1941 г.).
Правда, вскоре немецкому командованию пришлось узнать, что окружённые и разгромленные армии четырёх западных округов (Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского) представляли собой лишь часть «основных сил русских сухопутных войск». А на место разбитых дивизий из глубин огромной страны подходили всё новые, новые и новые соединения. К 10–15 июля была в основном завершена передислокация на ТВД войск второго стратегического эшелона (16, 19, 20, 21, 22, 24 и 28-я Армии). В середине июля в составе действующей армии — несмотря на огромные потери первых недель войны — было уже порядка 234 дивизий. (3, стр. 105) К концу июля 1941 г. были сформированы 29, 30, 31, 32, 33, 43, 49-я Армии. Всего в ходе двухмесячного Смоленского сражения было введено в бой 104 дивизии и 33 бригады. (21) В сопоставимый период времени (запись в «Военном дневнике» Ф. Гальдера от 2 августа) все соединения вермахта на Восточном фронте получили всего 47 тыс. человек пополнения. Это соответствует 3 «расчётным дивизиям».
В общей сложности до 1 декабря 1941 г. на западное стратегическое направление Ставка направила 150 дивизий и 44 стрелковые бригады, на ленинградское и киевское направлении — ещё 140 дивизий и 50 стрелковых бригад. (21)
А ведь кроме стрелковых (пехотных) соединений формировались ещё и кавалерийские, танковые, артиллерийские бригады и дивизии. А. Исаев сообщает, к сожалению — без указания источника, что «до 31 декабря было сформировано или переформировано 483 стрелковых, 73 танковые, 31 моторизованная, 101 кавалерийская дивизии и 266 танковых, стрелковых и лыжных бригад». (33, стр. 655) Кроме того, непрерывно пополнялись личным составом десятки и сотни уже существующих соединений. Всего до конца 1941 г. в войска было отправлено 2 250 тыс. человек маршевого пополнения. (3, стр. 149) В то же время до 31 декабря 1941 г. немецкая Группа армий «Центр» получила всего 192 тыс. человек для восполнения растущих потерь. Всего с 22 июня до начала битвы за Москву на Восточном фронте появились лишь две новые танковые дивизии (2-я и 5-я) и 24 пехотные дивизии из резерва верховного командования вермахта.
Причина, по которой Красная Армия наращивала свою численность в объёмах, совершенно недосягаемых для противника, предельно проста. То количество дивизий, которое вермахт смог сосредоточить у границ Советского Союза, представляло собой максимум, который смогла достичь 80-миллионная Германия на втором году после начала всеобщей мобилизации. Добавить к этому «максимуму» было почти что нечего. С другой стороны, полторы сотни дивизий Первого стратегического эшелона, которые Красная Армия сосредоточила на фронте к середине июня 1941 г., представляли собой тот минимум, который 200-миллионный Советский Союз смог сформировать и выдвинуть к границе в рамках скрытой, тайной мобилизации, ещё ДО объявления открытой всеобщей мобилизации. 23 июня 1941 г. была начата открытая мобилизация, и уже к 1 июля в ряды Вооружённых Сил было призвана 5,3 млн. человек (что означало увеличение общей численности военнослужащих в два раза по сравнению с состоянием на 22 июня). Но 1 июля мобилизация, разумеется, не закончилась. Она ещё только начиналась. На первом этапе (по Указу от 22 июня 1941 г.) были призваны военнообязанные 14 возрастов, общая численность которых составила 10 млн. человек. На втором этапе (по постановлению ГКО № 459 от 11 августа 1941 г.) были призваны военнообязанные старших возрастов (1895–1904 гг. рождения). В итоге до конца 1941 г. было мобилизовано в общей сложности 14 млн. человек (3, стр. 110) Располагая таким огромным людским ресурсом, командование Красной Армии могло как восполнять потери личного состава частей действующей армии, так и формировать всё новые, новые и новые соединения. И всё это бесчисленное воинство было разгромлено, окружено и пленено в новых «котлах» — у Смоленска и Рославля, Умани и Киева, Вязьмы и Брянска. К началу зимы немцы захватили Харьков и Одессу, Таганрог и Крым, вышли к Москве и Тихвину.
Забыв на минуту о том, что речь идёт о страданиях и гибели миллионов людей, о разорении страны и превращении тысяч городов и сёл в обугленные руины, забыв обо всём этом и рассуждая с циничным хладнокровием, мы вынуждены констатировать, что в 41-м году советская военная машина работала с исключительно низкой, рекордно низкой эффективностью. Не решив ни одной из поставленных задач, отдав врагу огромные территории, Красная Армия понесла гигантские потери, по ряду позиций — в десятки раз превосходящие потери противника. С другой стороны, потери малочисленного (в сравнении с людскими ресурсами, использованными командованием Красной Армии) и не имеющего никакого существенного превосходства в технике вооружений (а по некоторым видам боевой техники и явно уступающего) противника оказались в десятки раз меньше тех, которые через несколько лет понесёт Красная Армия, возвращая в многолетних боях потерянное за несколько месяцев 1941 года. В сопоставимых временных рамках даже слабая, плохо вооружённая и деморализованная армия и авиация Франции нанесли немцам в мае — июне 1940 г. потери большие, нежели те, которые смогла летом 41-го нанести врагу Красная Армия.
Таковы факты. Эти факты достоверны, их избыточно много, и они требуют какого-то рационального, логического объяснения. Предложенные ранее объяснения («внезапность нападения», «многократное численное превосходство противника», «безнадёжная устарелость боевой техники Красной Армии») или не соответствуют действительности (проще говоря — лживы), или недостаточны для того, чтобы объяснить военную катастрофу такого масштаба. Огромная работа, проведённая российскими историками в последние два десятилетия, в рамках которой был подробно изучен ход большинства сражений начального периода войны, критически проанализированы принятые командованием Красной Армии стратегические и оперативные решения, лишь подтверждает — на мой взгляд — вывод о том, что ответ на вопрос о причинах катастрофы 41-го года лежит вне сферы проблем оперативного искусства или техники вооружений.
Я считаю, что в самой краткой формулировке ответ на вопрос о причине поражения может быть сведён к трём словам: АРМИЯ НЕ ВОЕВАЛА. На полях сражений 1941 года встретились не две армии, а организованные и работающие как отлаженный часовой механизм вооружённые силы фашистской Германии с одной стороны, и почти неуправляемая вооружённая толпа — с другой. Именно такое допущение сразу же позволяет рационально и адекватно объяснить «невероятные» пропорции потерь сторон: разумеется, в вооружённом столкновении армии и толпы потери толпы должны быть в десятки раз больше. Разумеется, даже огромное количество наилучших танков — самолётов — пушек — пулемётов не многим повысит реальную боеспособность неуправляемой толпы.
Простота предложенного определения обманчива. С одной стороны, оно «подталкивает» к карикатурно-нелепому объяснению военной катастрофы невиданного масштаба как следствия мнимого «отсутствия средств радиосвязи» и перерезанных диверсантами проводов. В этой связи повторю ещё раз то, о чём говорилось ранее, — связь обеспечивается не проводами, а людьми. Пресловутое «отсутствие связи» было не причиной, а лишь неизбежным следствием превращения многомиллионной армии в вооружённую толпу. Пропало командование, пропали штабы, пропала всякая дисциплина — и как следствие и составная часть этого распада пропала, кроме всего прочего, и связь.
— 163 командира дивизии (бригады).
— 221 начальник штаба дивизии (бригады).
— 1 114 командиров полков.
Это перечень командиров Сухопутных войск (т. е. без учёта авиационных командиров, не вернувшихся с боевого вылета), пропавших без вести за все годы войны. (2, стр. 319) Принимая во внимание, что по штату одной стрелковой дивизии требовался один командир, один начальник штаба и пять командиров полков, мы приходим к выводу, что без вести пропал офицерский корпус, по численности более чем достаточный для полного укомплектования старшего начсостава всех дивизий пяти западных военных округов СССР. Стоит отметить и то, что даже к началу 90-х годов не были известны места захоронений 44 генералов Красной Армии (и это не считая тех, кто был расстрелян или умер в тюрьмах и лагерях, не считая погибших во вражеском плену). Сорок четыре генерала — среди них два десятка командиров корпусного или даже армейского звена — бесследно сгинули в пучине войны. (65) Как такое может быть? Как мог пропасть без вести генерал, командир дивизии или корпуса? Вопрос этот вполне оправдан — командиры в одиночестве не воюют. Командование и штаб дивизии имели численность (по штату апреля 1941 г.) в 75 человек (не считая личного состава политотдела, т