У меня нет мысли задать Вашему Превосходительству вопрос о намерениях Советского правительства, ибо я вполне сознаю, с какими трудностями мог бы быть связан ответ на вопрос такого рода. Но у меня есть желание спросить, в свете изложенных выше соображений, заинтересовано ли ныне Советское правительство в проведении в жизнь немедленного улучшения его политических и экономических отношений с Великобританским правительством, или же, наоборот, Советское правительство удовлетворится тем, чтобы эти отношения сохранили свой теперешний вполне отрицательный характер вплоть до окончания войны. Если ответ на первую часть вопроса является удовлетворительным, то, по моему мнению, не следует терять времени с тем, чтобы такое улучшение послужило на пользу той или другой стороне…»(6, стр. 94—95)
Стоит отметить, что Криппс (равно как и миллионы его современников и потомков) сильно недооценивал товарища Сталина, ибо видел только два возможных варианта развития событий: Советский Союз соглашается снабжать воюющую с Англией Германию «до предела своих возможностей», или Германия силой забирает советские источники сырья и продовольствия. То, что Сталин может иметь и свой, активный план участия в европейской войне, Криппс и его лондонские руководители, похоже, даже не допускали.
С. Криппс быстро получил ясный ответ на свой запрос. С ним в Москве просто перестали разговаривать. 5 июня 1941 г. состоялась короткая прощальная беседа посла Британии с Вышинским.
«…По просьбе Криппса я принял его в 16 час. 30 мин. Криппс заявил, что по вызову своего правительства он вылетает на самолете из Москвы в пятницу утром, 6 июня с.г. в Стокгольм, чтобы оттуда отправиться в Лондон для консультации со своим правительством… Далее Криппс заявил, что он не считал возможным просить приема у народного комиссара, так как в свое время он просил т. Молотова принять его, но получил отказ, и сейчас он не хотел бы напрашиваться на новый отказ…
…Уходя, Криппс имел в виду, что, быть может, это его последний визит в НКИД, и поблагодарил меня за внимательное к нему отношение в течение всего «бесплодного» года его пребывания в Москве. Я пожелал Криппсу счастливого пути…» (6, стр.315)
Это, однако, еще не был «конец главы». Знаменитое Заявление ТАСС от 13 июня 1941 г. начиналось почему-то с прямых обвинений в адрес Криппса:
«…Еще до приезда английского посла в СССР г-на Криппса в Лондон, особенно же после его приезда, в английской и вообще в иностранной печати стали муссироваться слухи о «близости войны между СССР и Германией»… Эти слухи являются неуклюже состряпанной пропагандой враждебных СССР и Германии сил, заинтересованных в дальнейшем расширении и развязывании войны…»
Какими бы ни были в действительности цели этого странного Заявления, не было ровным счетом никакой нужды в том, чтобы упоминать британского посла в прямой связи с «пропагандой сил, заинтересованных в дальнейшем расширении и развязывании войны». Сослаться в преамбуле Заявления можно было бы на любую газету, так как в середине июня 1941 года скорое начало советско-германской войны горячо обсуждала вся мировая пресса. По всем писаным и неписаным законам дипломатии посол представляет в своем лице пославшее его государство. Соответственно и оскорбительные заявления в адрес посла Англии были явной демонстрацией желания Москвы еще более ухудшить советско-британские взаимоотношения. Причем безо всякой разумной причины. Так сказать, «лягнуть по привычке».
Как известно, «хамить боксеру лучше по телефону». Англия в тот момент находилась не в том положении, когда она могла бы адекватно реагировать на оскорбления в адрес своего посла. Черчилль в своих мемуарах пишет:
«…Кульминационный момент наступил 1мая, когда начались налеты на Ливерпуль и Мереей, длившиеся семь ночей подряд, 76 тысяч человек потеряли кров, а 3 тысячи было убито и ранено. Из 144 причалов 69 были выведены из строя, а временно находившиеся в портах суда были на три четверти уничтожены… 10 мая противник снова сбросил на Лондон зажигательные бомбы. В городе вспыхнуло свыше двух тысяч пожаров, причем мы не могли тушить их, так как бомбардировками было разрушено около 150 водопроводных магистралей… Были повреждены 5 доков и более 70 важнейших объектов, половину из которых составляли заводы. Все крупнейшие железнодорожные станции, за исключением одной, были выведены из строя на несколько недель, а сквозные пути полностью открылись для движения только в начале июня. Было убито и ранено свыше 3 тысяч человек. Этот налет был историческим также и в другом отношении: в результате была разрушена палата общин. Одна бомба причинила разрушения, которые не могли быть ликвидированы в течение нескольких лет…»
По этой или по какой другой причине, но 16 июня 1941 г. временный поверенный в делах, секретарь английского посольства г. Баггалей на встрече с Вышинским вел себя едва ли не заискивающе:
«…По просьбе Баггалея я принял его в 17 час. 10 минут. Баггалей заявил, что он пришел ко мне как заместителю народного комиссара с первым визитом. Баггалей тут же добавил, что он с большим удовольствием прочел сообщение ТАСС, опубликованное в советских газетах 14 июня с.г., с опровержением слухов, распространяемых в иностранной печати, о близости войны между СССР и Германией. Он, Баггалей, однако, не совсем понимает и несколько удивлен тем, что в сообщении ТАСС упоминается имя Криппса… Почему в сообщении ТАСС эти слухи и их распространение связываются с приездом Криппса в Лондон?
Я ответил Баггалею, что сообщение ТАСС констатирует факты, как они есть. Факты таковы, что после прибытия Криппса в Лондон английская пресса особенно стала муссировать слухи о предстоящем нападении Германии на СССР…
Далее Баггалей заявил, что в сообщении ТАСС, как он представляет себе, имеется два основных положения:
во-первых, в сообщении указывается, что между СССР и Германией никаких переговоров не было и, во-вторых, что нет никаких оснований для выражения беспокойства в связи с передвижениями германских войск. На мой вопрос, кого Баггалей имеет в виду, говоря о выражении беспокойства, Баггалей ответил — СССР.
На это я ответил Баггалею, что, как видно из сообщения ТАСС, для СССР нет никаких оснований проявлять какое-либо беспокойство. Беспокоиться могут другие…» (6, стр. 376)
Следующая встреча товарища Вышинского с Баггалеем состоялась уже 22 июня, примерно в 11.30 утра.
«…Баггалей заявил, что он еще не получил инструкций от своего правительства, но учитывая изменившуюся обстановку, заявил он, можно было бы установить сотрудничество, в известной мере, до получения инструкций от его правительства… Английские воздушные силы могли бы оказать помощь СССР путем бомбардировки германских вооруженных сил на Ближнем Востоке. Английское правительство могло бы оказать помощь в снабжении СССР через Владивосток или Персидский залив, а также для оказания помощи советскому командованию послать в СССР английских офицеров, имеющих опыт борьбы против германских танков…»
22 июня 1941 г. Вышинский тоже не получил новых инструкций от своего правительства. В 11 часов утра он еще не знал, что «старую пластинку» пора уже выкинуть и запустить новую: обвинять и требовать, обвинять и требовать, требовать и ругать за то, что новые англо-американские союзники мало помогают Советскому Союзу. Всего этого Вышинский еще не знал, поэтому продолжил беседу с британским поверенным в том же тоне, к которому успел привыкнуть за предыдущие месяцы:
«…Я заявил Баггалею, что его сообщение передам своему правительству и если получу соответствующие указания, то поставлю Баггалея в известность.
Баггалей заявил, что в настоящих условиях он считал бы необходимым познакомиться и установить контакт с т. Молотовым. Я обещал (вот это уже новое слово) Баггалею довести его просьбу до сведения т. Молотова.
Во время беседы с Баггалеем началось выступление по радио т. Молотова, Баггалей попросил разрешения прослушать выступление т. Молотова. В моем кабинете Баггалей прослушал речь т. Молотова; его переводчик перевел основные положения речи т. Молотова. Баггалей попросил, не могу ли предоставить ему полный текст речи т. Молотова.
Я ответил Баггалею, что сейчас не имею полного текста речи т. Молотова, но что по радио будет еще передаваться речь т. Молотова и что она будет напечатана…» (6, стр. 439)
Вот так они разговаривали в то утро с полномочным представителем своих будущих союзников: «Купи газету в киоске и читай…»
Если ситуация, в которой Англия находилась весной 1941 года, может быть названа трагической, то советско-американские дипломатические контакты в этот момент приобретали откровенно фарсовый характер. Все началось с 200 ящиков американского посла в Польше г. Биддла, точнее говоря — его жены, дамы из очень богатой семьи. Во время «освободительного похода» сентября 1939 г. в здании американского консульства во Львове «пропала» огромная коллекция антиквариата, принадлежавшая жене Биддла. Без малого два года американцы приставали к советскому внешнеполитическому ведомству с просьбой разобраться в этом вопросе. Их очень удивляло, как в стране, где не то что частные коллекции произведений искусства, но и велосипед с патефоном вызывал настороженные взгляды соседей, могли бесследно пропасть 200 ящиков с картинами, мехами, коврами, столовым серебром и т.д. В конце концов терпение у советских дипломатов лопнуло, и 5 июня 1941 г. (втот самый день, когда Криппс, несолоно хлебавши, покинул Москву) замнаркома иностранных дел товарищ Лозовский заявил послу США Штейнгардту дословно следующее:
«…Господин Посол напрасно придает такое большое значение вопросу о вещах бывшего американского посла в Польше г-на Биддла. В Западной Украине и в Западной Белоруссии в то время происходила революция (интереснейшая формулировка, снимающая с кремлевских правителей всякую ответственность за жизнь и собственность населения Польши, которую Советский Союз оккупировал силой оружия)