— А кто ее просил на Северный полюс вот это надевать? Перед кем красоваться собиралась, перед медведями?
— Ой, Вась, тут медведи? Говорила мне мама-а-а!..
— Да заткнись ты!
10.03.20xx. 23:50 по Гринвичу. Настройки конфиденциальности: только я.
— Вась, а Вась! А чего за нами не прилетает никто?
— Откуда ж я знаю? Пилот говорит, погода в этом районе опасная. И льдина дрейфует. Ничего, Шурка, найдут! Мы же в двадцать первом веке, нас хоть со спутника можно увидеть! Ты чего делаешь?
— Осеверяюсь!
— На фига? Ты что, нашу звезду ютуба в балахоне наслушалась? Лучше б я подкаст вел. Пиар какой!
— Вась, а чего это он?
— Что?
— Сидит на краю льдины. Бормочет.
— Молится, наверное. Северу своему ненаглядному. Дай прижаться, холодно!
— Вась!.. Ой, Ва-а-ась…
11.03.20xx. 12:00 по Гринвичу. Настройки конфиденциальности: доступно всем.
— Друзья мои! В эти трудные минуты на льдине я непрерывно говорю с источником нашей мудрости, нашего вдохновения и нашей веры. Я беспрестанно смотрю туда, где кроется в тумане великий Северный Полюс. Бесплотный, как греза, но осязаемый, он символизирует собой окончание пути нашего, который нужно пройти с честью и достоинством. Мой путь пока не окончен, как не окончен пока ваш. Осеверяюсь вместе с вами. Подписывайтесь… Хотя зачем я об этом… Позвоните тому, кого любите. Прямо сейчас. Встречайтесь как можно скорее, возьмитесь за руки и посмотрите на Север. Туда же, куда смотрю и я.
12.03.20xx. 04:23 по Гринвичу. Настройки конфиденциальности: доступно всем.
— Да отдай ты камеру, блин! Хватит гнать пургу свою! Эй, вы! Это я, Василий Горшков с вами говорю, оператор ютуб-канала «Арктик-Он»! Если вы нас тут держите, чтобы рейтинг себе накрутить, то я вам лично обещаю: как только снимут нас с этой долбаной льдины, я вам ваш канал вместе с вашими бошками так разъютублю! Я вас засужу! Блин! Блин!
— Вась, дай я скажу! Мамочка! Я тебя так люблю! Прости, что не слушалась и что так редко звонила тебе! Я…
— Да уйди ты со своей мамочкой! Я еще раз всех предупреждаю! Если это все какая-то гребаная инсценировка и этот хрен северно-моржовый так и задумал, я его с этой льдины, блин…
— Вася, Вася! Слышишь! Пилот говорит, что вертолет завелся, наконец! Вась, выключай! Мы…
12.03.20xx. 04:34 по Гринвичу. Настройки конфиденциальности: только я.
— Не потянет! Мощности не хватит, я говорю! Не дотянем до Полярной!
— Мы же и так все, что могли, из вертолета выкинули! Я даже камеру тут оставляю! Ты знаешь, сколько она стоит?
— Дело ваше. Но вчетвером не взлетим. Кому-то придется остаться!
— Ага, конечно, не тебе, ты ж у нас пилот!
— Пожалуйста, пилотируй сам, если такой умный!
— Да ладно тебе! Шурочка у нас худышка, весу всего ничего. А вот северянин наш… Жирный вон какой! Тут и решать нечего!
— Вась, как ты так можешь?
— Хочешь, чтобы я тебя тут оставил одну? Что? Молчишь?
— Не надо, Василий. Я останусь. Да поможет вам Истинный Север добраться домой!
— Так, вы трое! Решайте скорее! Буря усиливается!
— Ой, отец наш северный! Вы… я вас давно лайкала! Вы… Я вас всегда помнить буду!
— Забирайся в вертолет, давай! Все, мужик! Извиняй! Сам вызвался! Без обид! Держи камеру. Она вроде работает еще. Ты это… прости, если что!
— Север прощает все…
12.03.20xx. 12:00 по Гринвичу. Настройки конфиденциальности: доступно всем.
— Я осеверяю себя и весь океан вокруг меня! Прошу у Истинного Севера безопасного возвращения домой спутников моих. Да удержит меня эта льдина! Да удержит меня моя вера! А вас — ваша! Знаете, неважно, на какой канал вы подписаны! Вы же сами знаете, когда делаете добро, а когда нет! Когда отчаиваетесь, а когда остаетесь верны себе! Знаете, когда любите и когда ненавидите. Поставьте лайк… Поставьте лайк своей жизни! Жизни на этой прекрасной земле! Лайк вашим детям! Лайк истине! Вверяю себя в руки Севера! Вижу и чувствую приближение Северного Полюса! Там больше нет дороги на север! Нет времени! Там обрету я покой!..
xx. xx. xxxx. Времени нет. Настройки конфиденциальности: отсутствуют.
— Северный Полюс! Вот он я! Я вижу тебя… Вижу тебя… Истинный Север… Ты… Прекрасен…
23.03.20xx. 23:23 по Гринвичу. Настройки конфиденциальности: доступно всем.
— Отец наш северный! Отец! Эй! Он жив? Что? Говорят, дышит! Ура!!! Живой!!! Давайте, осторожнее, загружайте в вертолет! Вот чертяка, я ж думал, ты уже все… Искали тебя по всей Арктике, блин! Чего? Камера работает? До сих пор? Это ж нереально совершенно. Блин! Я в онлайн-канале? Э… Здравствуйте, дорогие зрители. Меня зовут Василий Горшков, и я снимаю в прямом эфире самое фантастическое событие в современной истории Арктики! Вы видите человека, который почти две недели провел на льдине без еды и воды! Это ж просто фантастика! Подписывайтесь на мой канал «Горшков-онлайн», и вы увидите все самое интересное! Так, давайте посмотрим, что он тут наснимал…
Василий Горшков перематывает запись на камере, внимательно смотрит на маленький экран. Его лицо меняется. Он снова перематывает запись. Пристально смотрит. Его глаза наполняются слезами. Он шепчет что-то неразборчивое и осеняет себя знаком осеверения.
Каменная форма глагола
Притча о жизни, как об игре с нулевой суммой. О словах. Самое страшное место — это то, которое не охраняют, но уйти оттуда нельзя.
— Работать. Работать.
Замолкать, думать, что добавить к этому. Добавить нечего.
— Работать, — повторять и поднимать из груды еще один увесистый камень.
Над площадкой стоять неплотная, но постоянная белесая завеса — вездесущая пыль бесконечной каменоломни. Некоторые из нас отрывать от балахонов выцветшие лоскуты — когда-то оранжевые, а теперь бледно-желтые — обматывать вокруг шеи, натягивать на подбородок, закрывать рот. Я давно уже так не делать. Дышать. Работать.
Поднимать камень и швырять его далеко вниз. Смотреть, как катиться по склону, замереть у подножия. Двое хватать его и бросать в тележку.
— Работать, — шептать самому себе мой напарник.
Я поднимать еще один камень. Что-то не так с ним. Я стирать с его шершавой поверхности слой пыли. Читать на камне два слова:
— «Я хочу».
Режущая боль в правой ноге опрокидывает меня на землю — я больно ударяюсь коленом о камни и еле успеваю сгруппироваться, чтобы не разбить голову. Напарник равнодушно смотрит, продолжая работу.
Что это быть? Что это было?
Внимательно осматриваю ногу — боль отзывается в правой голени — жгучая, беспощадная. Но она уже утихает. Кажется, я снова могу дышать. Дышать. Работать.
Мои пальцы снова нащупывают тот странный камень с надписью. Я должен бросить его тем двоим, но вместо этого несу находку вниз.
— Уходить? — спрашивает меня мой напарник, равнодушно провожая взглядом. — Работать.
Я показываю рукой на солнце в самом зените.
— Есть, — говорю я.
Он кивает.
Я спускаюсь, перепрыгивая с валуна на валун. Придерживаю свою находку как лишний питательный брикет. Напарники, разбрасывающие камни по равнине, с удивлением смотрят мне вслед.
Я дохожу до лагеря. Никто не смотрит на меня — человек с камнем в руках тут так же привычен, как белесая пыль. Захожу в барак, прячу камень в изголовье своей койки.
Вспоминать. Есть.
Встаю и иду к раздаче еды. Задираю голову и, протерев глаза от белой пыли, смотрю на табличку, которую вижу каждый день:
«Инфинити-В».
Инфинитив? Что это такое? Наверное, это место, где я жить. Где я живу.
Ночью на небо восходят две луны, и долина камней освещена так ясно, что я вижу обе свои тени. Я достаю камень и тихо, одними губами, шепчу то, что там нацарапано:
— Я хочу…
На этот раз боль не застает меня врасплох — но теперь она еще сильнее. Кажется, что сейчас моя нога просто оторвется ниже колена, орошая камни темной кровью в свете лун. Я вытягиваюсь на земле и жду, когда пройдет припадок. Ждать долго, но ждать — это все, что я умею лучше, чем таскать камни.
Осторожно ощупываю голень. Кажется, я чувствую что-то под кожей. Словно плоский прямоугольный камень вшит прямо в тело и жжет нестерпимой болью каждый раз, когда…
— Когда сказать… — осторожно произношу я. Ничего.
— Когда я сказать… — повторяю попытку. Ничего.
— Когда я сказал…
Меня тошнит прямо на камни. Весь мой скудный ужин из брикетов, что мы едим каждый день. Невелика потеря.
Зато после рвоты становится легче. Надо быть осторожнее. Не говорить. Пытаюсь сформулировать внутри себя мысль: «Эта штука работать… Эта штука работает, когда я говорю… иначе…»
Я пробую новые слова про себя, не рискую произнести их вслух. Обсасываю их по одному, как камешки со сладким зеленоватым налетом, придающие сил, что изредка встречаются в каменоломне: «Я думал. Я думаю. Я буду думать».
Интересно.
«Я работаю. Он работает. Они работают».
Еще лучше. Он — кто это? Мой напарник. Как его зовут?
На мгновение я перестаю дышать. Воображаемые сладкие камни во рту исчезают, и, прежде чем я успеваю себя остановить, произношу вслух:
— А как меня зовут?
Ночь исчезает вместе с обеими лунами, и остается только боль без единого глагола.
Кто-то трогает меня за плечо. Без всякой злобы. Без удивления. Так, как трогают камни.
— Вставать. Работать.
Мой напарник. Парень без имени. И я — человек без имени. Надо срочно что-то придумать. Пока я еще могу соображать — последний приступ отключил меня надолго.