амора. Марта насмотрелась на такое в больнице — все, что оставалось от былой мужской силы — выпирающие ребра грудной клетки, редкие пучки седых волос, рыхлый живот в складках кожи, нависающей на лобок, исхудавшие палки ног с острыми коленками. Но кроме этого она увидела еще кое-что, чего не привыкла видеть в палатах умирающих. Признаться, она не видела такого уже много лет.
Стоящий колом член.
Старик перестал сопротивляться. Вместо того чтобы колотить Марту по голове, он прижал ладони к ее щекам. На губах, покрытых белесой пеной, проступила похотливая улыбка.
А потом сияющий свет ослепил Марту, и на мгновение она потеряла сознание.
Она очнулась на полу. Голова кружилась и раскалывалась, как при похмелье. Марта получила то, что хотела — впитала его предсмертное сияние до капли, дойдя до самого порога темноты. Но…
— Марта, подай одеяло. Мне холодно, — раздалось с кровати.
Сиделка медленно поднялась на ноги и уставилась на распростертое тело старика. Теодор Бакли смотрел на нее, не отводя глаз — одновременно и властно, и… дружественно.
— Одеяло! — снова повторил он, возвращаясь к лающей манере разговора. А потом внезапно добавил. — Пожалуйста.
Словно во сне, Марта подняла с пола одеяло и прикрыла его наготу. Теодор заворочался, устраиваясь поудобнее.
— Тебе это понравилось, — ошеломленно пробормотала она. — Чертов извращенец, тебе это понравилось!
— А тебе разве нет? — ответил Бакли.
Потом он отвернулся, зарылся головой в подушку и засопел.
Марта постояла с минуту, слушая, как успокаивается его дыхание, а потом вышла из комнаты.
Перед рассветом она снова вошла к нему, и они повторили это еще раз.
Вернувшийся утром Сэмуэль Бакли не мог скрыть удивления, увидев отца, полулежащего в кровати с подносом на коленям, с аппетитом поглощающего завтрак. Марта сидела поодаль на стуле, ее лицо покрылось красными пятнами румянца.
— Как ты себя чувствуешь, папа? — только и спросил Сэмуэль.
— Превосходно, — буркнул старик, бросив короткий взгляд на Марту.
Сэмуэль растерянно посмотрел на трубку капельницу, безжизненно свисающую с металлической стойки. Кончик иглы испачкался в запекшейся крови.
Полдня Марта провела в своей комнате, пытаясь справиться с бурей новых ощущений, раздирающих ее изнутри. Теодор дал ей то, что и другие умирающие старики — и даже больше. Вместе они дошли до самой черты, где свет обрывался в темноту… и им обоим удалось вернуться назад. Одному дьяволу известно, чем себя тешил этот старикан, когда был в силе, но он явно напрактиковался в искусстве удушья — довести себя до точки невозврата… и вернуться, получив свое запретное удовольствие. Он оставался жив. Нет трупа — нет полиции. А значит, Сэмуэль продолжит платить ей жалование, и ей не придется возвращаться в свою комнатушку… а уж тем более в тюремную камеру… А Теодор… Ах, мерзавец…
Марта поймала себя на том, что улыбается во весь рот.
Она совершенно забыла в этот день про упавший на пол шприц, наполненный хлоридом калия, а когда вспомнила, то не смогла его найти.
В жизни Марты наступил странный период, который она сама окрестила «медовым месяцем». Проведя всю жизнь старой девой, Марта никогда не думала, что это случится вот так — на закате ее жизни, в старом особняке, в комнате на втором этаже за дубовой дверью, с эгоистичным старым извращенцем. Но так вышло. Тедди — она сама не заметила, как стала называть Бакли-старшего так — получал от их странного союза порочное, грязное удовольствие. Совсем другое дело — она. Во время каждого акта недоубийства Марта получала самую чистую, возвышенную и незапятнанную материю на свете — предсмертный свет человеческой души. У Тедди этого света хватало — он требовал делать это почти ежедневно, будто спешил растратить до конца своих дней все то, что накопил за годы вдовства… а то и раньше, хотя вряд ли его богобоязненная женушка вытворяла с ним такое.
Марта стала идеальным проводником в мир предсмертия и обратно — сжимая его горло и наблюдая за агонией, она точно знала, когда остановиться, едва черта темноты оказывалась у них под ногами.
— А ты не боишься, что однажды просто не вернешься? — спросила она его как-то раз, пристроившись к нему на краю кровати, когда он, покрывшись испариной, медленно приходил в себя после очередного раунда запретной игры.
Теодор повернул к ней голову, и на мгновение она увидела его тем, кем он был в расцвете лет — сильным, властным, непреклонным.
— Ты не позволишь этому случиться, милая. Если я умру, ты потеряешь больше, чем я.
Они помолчали. Внезапно Теодор спросил:
— Скольких ты убила, Марта? До сих пор?
Она повернулась на бок и запустила пальцы в его мягкую бороду.
— Это не важно, Тедди. Те умирали не так, как ты. Они были… одноразовыми.
Борода Теодора скрывала синяки, остававшиеся у него на шее после их игр, но Сэмуэль, проводивший большую часть времени в офисе или в кабинете на первом этаже, не мог не заметить перемены в их отношениях.
— Знаете, миссис Эндрюс, иногда мне кажется, что отец молодеет вместо того чтобы угасать, — сказал он ей однажды за ужином.
— Но разве это не замечательно, мистер Бакли?
— Нет-нет, я рад этому, конечно. Но это как-то… неестественно. Да и вы, миссис Эндрюс, выглядите помолодевшей. В чем секрет? — И он внимательно посмотрел на Марту. Ей не понравился этот взгляд. Примерно так смотрел на нее мистер Стивенс, протягивая анонимку.
Она отшутилась, что лишь хорошо делает свою работу, а пациенты это всегда чувствуют… Но что-то подсказывало ей, что долго ее с Тедди «медовый месяц» длиться не может. Старик мог умереть в любой момент — как во время их игрищ, так и сам по себе. Или его сын мог копнуть поглубже, наведя о ней справки. Сэмуэль, задававший все больше вопросов, представлял не меньшую опасность, чем рыжий О'Бри. Даже если он сунет свой нос в корзину с грязным бельем своего папаши, то может обнаружить странные пятна на простынях восьмидесятилетнего старика.
И когда эти мысли приходили к ней по ночам, она доставала из-под матраса коробку с позвякивающими пузырьками и любовно пересчитывала их. У нее имелось лекарство от любопытства мистера Сэмуэля.
В ночь на Хеллоуин Марта решилась. Убедившись, что Теодор спит, — в последнее время он так сильно выматывался, что спал как убитый, — она вылила в чашку чая для верности содержимое сразу двух пузырьков, добавив в напиток лишнюю ложку сахара. Сэмуэль не должен обнаружить нейтральный вкус… а потом ему просто станет нехорошо… И Марта получит от него то же, что и от его папочки. Вряд ли его свечение будет столь интенсивным, как поток света стариков, дольше накапливавших силу жизни, но это не главное.
Она подошла к его кабинету на первом этаже и приготовилась постучать, когда услышала в комнате шум борьбы.
— Никогда! — различила она крик Сэмуэля.
Раздался глухой удар, что-то зазвенело. Послышался звон разбитого стекла. Потом Марта услышала топот ног — звук стремительно приближался к двери, и прежде, чем она успела спрятаться или хотя бы отойти в сторону, дверь распахнулась.
На пороге стоял Генри О'Бри. Его рыжие волосы растрепались, на щеке пламенела ссадина. За его спиной Марта увидела мистера Бакли-младшего, грузно поднимающегося с ковра. С его огромной тушей сделать это оказалось не так-то просто.
Увидев Марту, Генри опешил.
— Убийца! — прошептал он.
— Держи его, Марта! — закричал Сэмуэль. Ему удалось подняться на ноги, но Генри уже оправился от неожиданности.
— С дороги! — пробормотал он. — Я иду в полицию.
Он протянул руки, чтобы оттолкнуть женщину в сторону. Действуя инстинктивно, Марта шагнула назад и выплеснула ему в лицо чашку горячего чая.
Генри заорал и отшатнулся, когда сзади на него набросился Сэмуэль. Сбив его с ног, Бакли обхватил голову жертвы ручищами и начал безжалостно ударять затылком об пол. О'Бри выл и попытался вырваться — его глаза на обожженном лице невидяще пялились в потолок.
— Сдохни… Грязный… Шантажист… — произносил Бакли-младший, сопровождая каждое слово новым ударом. Раздался хруст, и Генри прекратил кричать.
Пока мужчины боролись, Марта находилась в оцепенении. Но сейчас она видела что-то, невидимое глазу Сэмуэля. Что-то, с чем невозможно совладать. Слишком вкусно, чтобы позволить дару раствориться впустую.
Марта выронила чашку, упала на колени, положила ладони на руки Сэмуэля, все еще крепко держащего голову жертвы, и наклонилась, чтобы уловить вырывающийся изо рта Генри поток истончающегося сияния.
Тот пытался что-то сказать, но губы Марты мешали ему. Она прошла по коридору ослепляющего света вместе с его душой и, дойдя до границы тьмы, столкнула его вниз. Словно вынырнув на поверхность, Марта подняла голову и судорожно вдохнула воздух, потом закашлялась и вытерла с подбородка слюну Генри. Тот уже не двигался и не дышал. Генри О'Бри был мертв.
Тяжело дыша, Марта посмотрела на Сэмуэля — так как они оба сидели на полу, их глаза оказались на одном уровне. Сиделка не успела ничего придумать, чтобы как-то объяснить свой поступок. Но в широко раскрытых глазах Бакли-младшего она не увидела удивления.
Только сейчас до нее дошло, что пытался ей сказать Генри, когда ее губы высасывали из него жизнь.
«Он все знает».
Марта сглотнула и попятилась. В руку ей врезался осколок разбитой чашки.
Генри О'Бри, действительно, оказался шантажистом. Но шантажировал он не ее. Что взять с бедной сиделки, верно?
— Так вот как вы это делаете, — сказал Сэмуэль, вставая. Сейчас он нависал над ней, словно скала. Свет из кабинета превращал его фигуру в темный силуэт хеллоуинского страшилища.
— Что… что делаю? — только и смогла она ответить.
— Миссис Эндрюс, прекратите. Я слишком устал от всего этого.
Он протянул ей руку — Марта инстинктивно протянула в ответ свою, и он рывком поднял ее на ноги, не выпуская из своей лапищи.