— Я не собираюсь рисковать своей шкурой! — теперь лицо Стаса покрылось красными пятнами.
— Игорь, мы должны действовать решительно! — Ольга снова попыталась привлечь меня к своему плану. — Сначала я…
Она не успела закончить, потому что ассистент бросился на середину комнату, крича и одновременно показывая на меня пальцем:
— Это он! Я видел своими глазами! Это он убил…
Кажется, я разоблачен.
Реакция робота оказалась стремительной, но не той, какой я ожидал. Приблизившись к ассистенту, он левой рукой схватил его за горло, а правой приставил ему ко лбу оружие, одновременно бубня нараспев:
— Возможность подмены экспериментального реквизита в совокупности с попыткой обличить другого подозреваемого максимизирует вероятность совершения преступление сотрудником Станиславом Синицыным. В случае отсутствия новых показаний решение о виновности и приведение наказания в исполнение последуют через три… две…
Я ничего не мог сделать. Не мог сознаться, подвергая себя риску… У меня потемнело в глазах — кажется, я вырубился на несколько секунд. А когда очнулся, то увидел, как Ольга пытается вырвать у 523-Y из руки оружие. Безумие — она и с места его не сдвинет!
Мои опасения тут же подтвердились — едва шевельнув правой рукой, робот отбросил Ольгу к стене. Он разжал левую руку, и ассистент, закашлявшись, упал на колени. Неумолимыми шагами робот направился к Ольге, пытающейся подняться: его лицо полыхало настоящей человеческой яростью:
— Нападение на дознавателя при исполнении на военном объекте в кризисной ситуации карается смертью. Нападение на дознавателя при исполнении…
— Это я!!! — заорал я изо всех сил. — Я убил! Я не знал, что пистолет настоящий! Не трогай ее!
Робот не обратил на меня никакого внимания.
— …при исполнении на военном объекте в кризисной ситуации карается смертью… — пророкотал он еще раз и направил на Ольгу пистолет.
Я схватил со столика черный ящик и метнул его в робота. Ящик угодил ему в спину — робот пошатнулся и начал оборачиваться в мою сторону. Я бросился вперед, намереваясь выбить оружие у него из руки. Я знал, что это невозможно, я уже видел, как Ольга пыталась это сделать. Поэтому, когда пистолет грохнулся на пол, я сам не поверил этому. Слишком хорошо, чтобы быть правдой.
Я налетел на робота и сбил его с ног. Сам не понимая, как это у меня вышло, — реакция 523-Y намного превосходит человеческую — я дотянулся до лежавшего рядом ящика и поднял его, чтобы обрушить роботу на голову. Я почти сделал это, когда Ольга приставила пистолет к моему затылку.
— Не надо, — спокойно сказала она. — Положи ящик на пол. Вставай.
Я подчинился. Робот остался лежать, прикрывая голову руками. Стас сидел у стены и смотрел на нас, не мигая, — в его глазах светилось торжество. Ольга держала меня на прицеле и улыбалась.
Я потерял сознание.
Когда я очнулся, в глаза бил яркий свет. Я лежал на спине — кажется, на столе — и кто-то светил мне фонариком прямо в лицо.
— Оперативная память загружена, сенсоры включены, речевой блок работает. Скажите: «Один, два, три».
— Один, два, три, — сказал я.
— Скажите: «Я не люблю выступать в роли подопытного кролика».
— Я не люблю выступать в роли подопытного кролика.
— Он готов, — фонарик выключился, и я увидел, что это Стас. Он деловито выдергивал штекеры из моей груди, складывая змеящиеся провода в маленький чемоданчик.
— Что, черт возьми… — начал я и попытался встать, но не шелохнулся.
— Тише, тише, — раздался женский голос позади меня. — Ты отлично справился на этот раз, 523-Y.
Говорила Ольга. Как она меня назвала?
— 523-Y, — словно отозвавшись на мои непроизнесенные слова, ответила она. — Испытания прошли успешно.
— Какие испытания? — выдавил я из себя, потому что уже понял.
Ольга обошла стол полукругом, теперь я хорошо видел ее. На ней был белый халат с биркой сотрудника отдела Цифровой Бихевиористики.
— 523-Y — хорошая модель, — сказала она, пока ассистент заканчивал возиться с проводами. — Но с досадным поведенческим дефектом. Ты не был напористым — совсем наоборот. Ты никак не хотел рисковать, как тебя не подталкивали к этому. Вел себя как тряпка. Ты уж извини.
— И что же показал эксперимент? — выдохнул я.
— Что ты способен проявить характер. Если опасность угрожает кому-то, кто тебе… нравится.
— Что само по себе удивительное открытие! — в разговор вступил третий человек. Он подошел с другой стороны стола, и я узнал в нем нашего дознавателя — вместо черного комбинезона на нем был такой же халат, как на Ольге, а еще этот гад весь лучился эмоциями. — Стоило получить от тебя взбучку, чтобы обнаружить, что вы, машины бездушные, тоже способны избирательно симпатизировать.
Сейчас я избирательно не симпатизировал ему. Это не робот! Но зачем меня заставили думать, что я… Зачем они…
— Я убил человека! — крикнул я. Мои двигательные функции не работали, но если бы я мог, я бы закрыл лицо руками.
— Не волнуйся, — Ольга виновато улыбнулась мне. — Наш ведущий инженер Сергей Пятаков… — она кивнула в сторону мужчины … — использовал в эксперименте помимо тебя модель 523-Х. Вот у него как раз имелись проблемы с агрессивностью. Ты его немного попортил, но это поправимо.
— Я дал 523-Х свое имя, а тебе — свою фамилию, — довольно хохотнул инженер. — Правда, забавно?
Я не видел в этом ничего забавного.
— Вы подстроили, чтобы я сыграл роль виновного, — пробормотал я.
— Вовсе нет! — Пятаков извлек из кармана пластиковый шар и повертел его между пальцев. — Ты мог оказаться и жертвой. Тогда испытанию подвергся бы 523-Х, а ты получил бы заряд краски и повалялся на полу. Так уже случалось в прошлые разы.
— Он не помнит, — сказала Ольга. — Как не будет помнить и этот раз. Сейчас мы удалим из памяти симулятор игровой ситуации.
— Что? — я снова попытался встать. Тщетно.
— Твою временную память, заставляющую забыть, что ты — робот. Немного блокировок, фальшивые воспоминания… И ты будешь готов к новым экспериментам. Надо, в конце концов, разобраться с этими отключениями при перегрузке эмоционального модуля. А сейчас ты выключишься на счет: три…
— Ольга, подожди…
— …два…
— Я должен сказать тебе…
— …один.
Мне снятся сны. В этих снах я всегда в закрытой комнате. Иногда я убиваю, иногда убивают меня, иногда я обязан догадаться, кто убийца. В комнате меня называют 523-Z, новая версия, робот-детектив.
Иногда мне снится, что я смелый. Это чувство ассоциируется у меня с рыжим цветом. Я не знаю, почему.
Тайна Жоржа Мабузе
Однажды я попал на фестиваль немых фильмов Хичкока и влюбился не столько в немое кино, сколько в искусство игры тапера. Об этом рассказ.
Впервые на фильму Любу привел я. Так что все произошедшее после — на моей совести. Мне с этим жить. Пусть и недолго.
Мы познакомились в ресторане «Краса Новограда» год назад, в апреле, не как посетители, разумеется. Моего жалованья пианиста, услаждавшего слух жующих клиентов мелодиями вроде «Пой, радость, пой» или «Вечер молодой, вечер прозрачный» вряд ли хватило бы на полноценный ужин. Но меня устраивало хотя бы то, что каждый день я получал в полное распоряжение сверкающий клавишами электророяль «Петрофф» и мог плыть по волнам музыки туда, где будни серых улиц Новограда не могли меня достать. Играть я выучился у бабушки — помню, покойница говаривала, что девочкой играла на настоящем неэлектрическом пианино, но где она его достала и куда оно делось — о том не ведаю. «Играй, Павел Бирюков, пригодится», — говаривала бабушка сурово, и не зря. Пусть малый, а лучше такой кусок хлеба, чем на Черной шахте или Новоградском сталелитейном заводе.
Любу же взяли в «Красу Новограда» официанткой. Я помню, как впервые увидел ее в проходе с подносом в руках — на нем дымилось, остывая, жаркое для очередного толстосума, а она стояла, словно вкопанная, и слушала, как я играл романс собственного сочинения. Сейчас ее лицо известно всем, но тогда я увидел бледную, робкую, самую обычную девушку, которую выделял среди прочих официанток пронзительный взгляд — волнующий, словно смотрящий тебе в душу. От неожиданности я сбился, девушка моргнула и поспешила отнести заказ — и вовремя, ибо распорядитель уже заметил нерасторопность новенькой и несся через весь зал, чтобы всыпать ей по первое число.
Люба долго не заговаривала со мной, видимо, считая меня неотъемлемой частью ресторана, такой же, как мраморные колонны или рояль, но я то и дело ловил на себе ее осторожные взгляды. Тогда я начинал играть специально для нее, подбирая самые лирические и трогательные мелодии, вроде «Зацвели так быстро тюльпаны у реки». Наконец, я улучил момент и пригласил ее на свидание. Куда? Конечно, в фильматограф.
Наверное, я слыл завсегдатаем зрительной залы — старался брать билеты в первый ряд, где сидел в тесной толпе разнорабочих, мелких служащих, чиновников, трудяг со сталелитейного, шахтеров, учителей, студентов, проституток, подрядчиков — все они равны перед лицом фильматографа, особенно когда надевали триразмерные очки. Однако я оставался единственным зрителем, который подолгу снимал их во время представления, чтобы насладиться игрой Марка Рунича — знаменитого на весь Новоград тапера.
Вы ошибаетесь, если думаете, что любой хороший пианист может стать тапером для фильматографа. О, вы должны не просто складно играть. Тут нужно бережно взять с экрана настроение — веселое ли, или печальное, или трагическое — и передать его публике, а потом услышать самих зрителей, уловить их чаяния, их надежду, смех и волнение и преобразить это в музыку — дать им почувствовать себя внутри фильмы, как будто ноты могли сами говорить за черно-белых актеров с подведенными тушью глазами. Вы не просто должны знать на зубок сотни мелодий под каждый оттенок палитры фильмы — и для погони, и для любовной сцены, и для веселого завершения.