На годовщину нашего первого свидания, не в силах терпеть разлуку с Любой, я напился в ресторане и проснулся только ближе к полудню следующего дня, пропустив утренние сеансы. Когда я прибежал в зрительную залу, кассир не пустил меня. Через его лысую голову я увидел, как на пианино беззастенчиво фальшивит прыщавый парнишка из «Красы Новограда». Над его головой размытая, как призрак, — без очков терялся триразмерный эффект — висела фигура моей любимой.
Больше я не мог терпеть. Я отправился на вокзал и купил билет на поезд до Фильмаграда.
Многие думают, что Фильмаград — место, где никогда не прекращается праздник, по улицам бродят актеры и, улыбаясь, раздают автографы, а из окон льется музыка лучших таперов. Этот образ поддерживают газеты и досужие сплетни, но я ничуть не удивился, когда увидел из окна поезда большую фабрику с серыми стенами — ничуть не ярче и не привлекательнее, чем Черные Шахты или Сталелитейный завод. Разве что не хватало труб с клубами черного дыма.
Я вышел на платформу в шумящей от возбуждения толпе мужчин и женщин, приехавших на фильмапробы. У меня не имелось никакого определенного плана, но если Любу прятали где-то здесь, я хотел найти ее, чего бы мне это ни стоило.
Нас разделили на две группы — женщины ушли по одному коридору, а я вместе с мужчинами направился по другому. Мы вошли в большую залу, где повсюду были расставлены скамейки, фонтанчики с питьевой водой, столики с газетами и урны для курильщиков.
— Господа, прошу вас, располагайтесь. Ожидайте инструкций, — сказал распорядитель и вышел.
Мужчины разбрелись по зале, наполнив воздух басовыми нотками разговоров и сигаретным дымом. Я растерянно бродил среди скамеек, оглядываясь по сторонам. Странное место — будто вокзал без железной дороги. О чем-то подобном говорила Люба. Это тоже часть фильмапробы, но что именно требуется от кандидатов?
На мгновение меня будто ослепил луч зеленого цвета — словно шальной мальчишка запустил мне в лицо солнечным зайчиком. Я постарался найти источник света, обойдя залу по периметру. Когда луч снова ослепил меня, я успел засечь его происхождение — под самым потолком висел черный шар, как всевидящий глаз. Мне стало неуютно.
Осторожно подойдя к двери, за которой исчез распорядитель, я замер, дождался, пока зеленый луч снова скользнет по моему лицу, а потом быстро выскочил за дверь.
Я оказался в длинном коридоре со множеством дверей. Мне ничего не оставалось, как пойти наугад. Проходя мимо, я прислушивался. За некоторыми дверями не слышалось ни звука, за другими слабо играла музыка фильмы, один раз я услышал взрыв хохота — как будто зрители смотрели комедию. Наконец, за одной из дверей до меня донесся глубокий, властный голос:
— «В поисках любви», сцена двадцать три. Мотор!
Я осторожно приоткрыл дверь и вошел в комнату.
Я полагал, что окажусь на съемочной площадке, — увижу декорации модного салона или меблированных комнат, затеряюсь среди наряженных в тяжелые платья актрис и актеров во фраках. Я надеялся даже увидеть самого Жоржа Мабузе, отдающим команды, стоя за фильмакамерой, а если мне совсем повезет, то, возможно, я встречу Любу, и мне удастся поговорить с ней.
Вместо этого я оказался в белесом тумане. Двигаясь на ощупь, я углубился в белизну, ожидая, что отдавший команду голос прозвучит еще раз.
Мимо меня скользнула смутная тень. Я никогда не считал себя суеверным человеком, но мне стало жутко, как будто я угодил в подземелье призраков. Теней становилось больше — они двигались вокруг меня, сгущались, их формы походили на человеческие фигуры. Я пытался вглядеться в лица, но те оставались размыты, будто я силился разглядеть фильму без триразмерных очков.
Я нащупал в кармане мои таперские очки и надел их.
В тот же миг туман вокруг рассеялся, и я оказался на балу. У стен робко ожидали барышни, по зале кружились пары. Моя одежда выглядела слишком неподобающе к такому случаю, так что я чувствовал себя так, будто оказался голым на людях. Однако никто не обращал на меня никакого внимания.
В другом конце зала я увидел Витольда Чардынина — как и я, он слонялся по зале без пары, словно кого-то искал. В жизни он оказался куда меньшего роста, чем выглядел на экране.
— Господин Чардынин! — закричал я, смирившись с тем, что испорчу невидимому режиссеру сцену.
Ведь если актер жив и здоров, все мои опасения нелепы.
Витольд не ответил, продолжая свои поиски. Теперь он двинулся прямо мне навстречу.
— Господин Чардынин! — повторил я. — Тысяча извинений, но я…
Чардынин прошел сквозь меня — только по глазам резанул зеленый луч.
Я потерял дар речи, словно стал одним из полноправных участников немой фильмы. Что я видел? Призрака? Иллюзию? Или… Только сейчас до меня дошло, что актер был черно-белым — как и все остальные люди в зале.
Я бросился за тенью Витольда. Он нашел того, кого искал, протягивая руку девушке в толпе. И я видел, кому.
У стены, скромно потупившись, стояла Люба в бальном платье. Она была невероятно хороша собой, и даже подведенные тушью глаза, делавшие ее лицо похожим на кукольное, ничуть ее не портили. Черно-белая Любовь Холодная.
Весь мир вокруг меня погас, и я провалился в кромешную тьму. В черноте всплыли нестерпимо яркие белые буквы: «Позвольте пригласить вас на танец!»
Потом слова исчезли, и зала вернулась. Люба взяла Витольда за руку, они шагнули прямо на меня… и прошли насквозь, одарив зеленой вспышкой.
Я сдернул очки, обернулся, но увидел лишь тени, тающие в тумане.
Кто-то схватил меня за руку и дернул в сторону. От неожиданности я заорал и уронил очки.
Меня выволокли из залы, и я снова оказался в коридоре. Подслеповато щурясь, я увидел рассерженного распорядителя:
— Потрудитесь объяснить, сударь, что вы здесь делаете? — зашипел он. — Сюда нельзя посторонним!
— Простите меня, пожалуйста… — я мучительно силился придумать причину моего побега. — Я… я искал уборную.
— Что вы видели?
— Я… только туман, клянусь вам. Только белый туман!
Распорядитель окинул меня ледяным взглядом с головы до ног. Не увидев на мне триразмерных очков, он немного расслабился.
— Следуйте за мной!
Я засеменил за ним и вскоре оказался в зале, где раньше ждали другие мужчины. Теперь здесь никого не осталось. Дымились в урнах непогашенные сигареты. Шелестели на скамейках растрепанные газеты. Тихо журчали фонтанчики с водой.
— Фильмапробы закончены! — сердито прошипел мне в ухо распорядитель. — Вы изволили все пропустить! Немедленно отправляйтесь…
— Господин Павел Емельянович Бирюков, полагаю? — раздалось из черного шара под потолком.
Этот голос я уже слышал у той бальной залы с туманом.
Мне в лицо ударил зеленый луч.
— К вашим услугам, — я прикрыл глаза рукой.
— Господин Мабузе… — залепетал распорядитель. — Этот человек уже уходит. Он пропустил пробы, поэтому…
— …господин Бирюков может пройти, — отрезал голос.
Распорядитель провел меня через залу к двери у противоположной стены, достал из кармана ключ и открыл замок. Дверь со скрипом распахнулась, и я вошел.
Я ожидал снова оказаться в клубах тумана, но очутился в зрительном зале. Он оказался куда меньше, чем привычная мне зала в Новограде, и в нем совсем не было стульев, кроме одного, что стоял у пианино возле посеребренного экрана. На стуле лежали очки тапера.
— Сыграете что-нибудь, Павел Емельянович? — спросил голос.
— Я хочу видеть Любовь Холодную! — твердо отчеканил я.
— Для этого вы и должны сыграть, — ответил мне невидимый собеседник.
Словно повинуясь его воле, я подошел к инструменту, надел очки, сел… Мгновение подумав, я сыграл первые такты «Пой, радость, пой».
Освещение в зале померкло, в углах сгустились тени. Экран над моей головой засветился ярче, моргнул… На нем появилось черно-белое изображение Витольда и Любы, танцующих на балу. Эту сцену я только что видел воочию в комнате с белым туманом.
— Что вы мне показываете? — спросил я, не переставая играть. — Я не знаю этой фильмы.
— Это новая работа, — ответил голос. — «В поисках любви». Я еще не закончил ее.
В этот момент танцоры на экране развернулись, повинуясь звукам моей музыки, и вдруг сошли с экрана. Их ноги повисли в воздухе, а потом они продолжили кружиться на полу пустого зрительного зала.
— Люба! — крикнул я и перестал играть.
Тут же свет в зале загорелся ярче, а фигуры Любы и Витольда, напротив, померкли, начали расплываться.
— Пожалуйста, не прекращайте! — взмолился голос. — Прошу вас.
Я повиновался. Танцоры вновь обрели четкость, и я поневоле залюбовался их движениями. Люба была так хороша, так свежа… Как будто в тот день, когда сидела со мной в первом ряду на своей самой первой фильме. У меня на глаза навернулись слезы, и я часто заморгал, чтобы не сбить триразмерный эффект.
— Павел, я знаю, что вы хотите получить ответы, и вы заслуживаете их. По правде говоря, вы чертовски хороший тапер. Один из лучших.
Экран снова засиял, и с него в залу сошел черно-белый Марк Рунич. Только выглядел он совсем не стариком. Кроме того, я точно знал, где сейчас Рунич. В могиле.
Мне стоило больших усилий, чтобы продолжать играть.
— Меня называют Жорж Мабузе, — сказал человек. — Так звали ученого в одной старой фильме — оно мне приглянулось. Так что имя не мое. Как и эта внешность. Я взял его потому, что вы, кажется, доверяли старику.
— Но почему вы… он выглядит так молодо? — сам того не замечая, я начал играть быстрее — призрачные танцоры в зале закружились проворнее.
— Потому что он прошел фильмапробы, когда был моложе, — ответил Мабузе. — Я бы назвал это сканированием, но вам это слово будет непривычно. Из него не получилось популярного актера, зато он остался отличным тапером. До самого конца. Я благодарен ему. И вам.
Мои пальцы продолжали неистово барабанить по клавишам.