— О, господи! Если бы я знал! Я же пришел к нему на обыкновенный профосмотр! В нашей индустрии это строго, сами знаете.
— Да, да, так уж получилось. Но теперь именно вы — профессор Петров — застряли у него в памяти, и, поговорив с вами, он должен успокоиться и продолжить работу.
Я с сомнением поглядел на застывшего доктора.
— Вы хотите сказать, он продолжит исследование психологии биороботов? И даже будет работать психотерапевтом?
— Почему нет? — пожал плечами полицейский. — Кому как не вам знать, что франкены хорошо сохраняют работоспособность. По крайней мере, до тех пор, пока считают себя людьми.
Я еще раз посмотрел на доктора. Жаль его. Но меня ждало исследование, которое следовало продолжить. Иначе Главный будет недоволен.
— Мне пора идти, — сказал я.
— Конечно, конечно! — засуетился полицейский. — Я провожу.
Мы вышли из приемной, и я в последний раз бросил взгляд на репродукцию картины Магритта на стене и на табличку на двери: «Психотерапевт Егоров П. И.».
В лифте я покрепче намотал на шею шарф, сунул руку в карман за перчатками и обнаружил там смятую бумажку. «Франкены должны знать, кто они такие».
Я хотел показать листовку полицейскому, когда он сказал:
— Кинсеаньера!
И дважды хлопнул в ладоши.
Главный снял с головы котелок, повертел его в руках и бросил в свободное кресло у окна. Человек, сидящий в кресле под картиной, не двигался. Главный подошел к окну, прикоснулся к холодному стеклу, провел рукой по подоконнику и поморщился. В палец вонзился тонкий осколок.
Закрыв глаза, Главный еще раз представил себе, что произошло в этой комнате месяц назад.
— Смотрите, — Петров открывает бумажник и достает ламинированную карточку. — Это стандартное разрешение на донорскую передачу органов, если я скоропостижно скончаюсь. Значит, мои органы годятся для кого-то другого. Может быть, я — лишь заготовка для франкена? Очередная марионетка для Главного?
Егоров достает из бумажника похожий документ:
— Как видите, у меня такое же разрешение. Стандартная процедура по нынешним временам. Это же не значит, что я или вы станем биороботами.
Петров встает с кресла. Его интеллигентное сосредоточенное лицо искажается гримасой:
— Хотите проверить, доктор?
Егоров примирительно вскидывает руки:
— Профессор… Сядьте. Пожалуйста, успокойтесь.
— Я докажу вам! — Петров встает с удивительной прытью для уже лысеющего ученого, хватает стул и бросается к окну. Доктор пытается остановить его, но слишком поздно — пациент с силой швыряет стул в окно, раздается звон битого стекла — в комнату врывается порыв злого ноябрьского ветра. Профессор вскакивает на подоконник.
— Если я франкен… — говорит он, — Главный снова соберет меня.
— А если вы человек? — кричит доктор. Он стоит в шаге от подоконника, предостерегающе вытянув руки.
— А если я человек, — медленно произносит профессор, — то это мой выбор. Я больше не хочу превращать людей в ходячие трупы.
Он делает шаг из окна. Доктор успевает схватить его за руку, но пациент слишком тяжелый. Несколько секунд профессор висит в воздухе, доктор пытается его удержать, а потом они вместе летят вниз.
Их тела ударяются об асфальт и друг о друга, черепа лопаются. Когда приезжает скорая, их мозги уже смешались, как краски на палитре.
Вокруг собираются зеваки, и все молчат — только девушка с ярко-оранжевыми волосами кричит, прижав руки к щекам.
Главный выдернул из пальца осколок и обернулся к франкену в кресле под картиной. Это был венец биотехнологий, сомнительный с точки зрения человеческой этики, но необходимый в практическом смысле. Профессор Иван Егорович Петров, опыт которого требовался для стабилизации и контроля новых биороботов. И доктор Петр Иванович Егоров, способный убедить биоробота в том, что он человек. Они составляли необходимый симбиоз, как неразделимые сиамские близнецы. Творение, которым гордился бы мифический Франкенштейн, создатель монстра. Две личности в одном теле, каждая из которых реагировала на свою поведенческую кодировку — изобретение профессора Петрова. Один из них считал, что все шляпы белые. Другой полагал, что все они черные. Один из них не замечал людей в черных шляпах. Другой — в белых. И оба игнорировали уродливый шрам на собственной шее.
А еще им обоим требовался триггер — пароль, переключающий одну доминирующую личность на другую. Редкое слово, которое не услышишь просто так по телевизору или от коллег.
Главный прошел к книжной полке и вытащил толковый словарь. Полистал страницы. Отыскал букву «К».
Вряд ли у этого франкена будут знакомые в Латинской Америке.
Главный нашел нужное слово и прошептал его вслух.
Чемодан, полный темноты
Мне стало интересно, может ли накапливаться тьма? Стоит закрыть глаза — и вы во тьме. Неужели свет — это только иллюзия в глазах уставшего таможенника?
— …Я сразу заподозрил, что с этим парнем дело нечисто. Не спрашивайте, как я их вычисляю — поработайте с мое в таможне космопорта Сан-Сити и скоро начнете определять «курьеров» по выражению лица, по походке, по тому, как они тщательно пытаются казаться обычными пассажирами: деловыми людьми, туристами, влюбленными парочками. Этот пытался выглядеть как восходящая звезда спейс-би-бопа: блестящая серебристая куртка с огненно-оранжевыми полосами, нелепый головной убор, больше напоминающий криво надетый сдувшийся мяч, ярко-желтые очки. На такого посмотришь — и отвернешься, чтобы не рябило в глазах. Но я не отвернулся…
Мой собеседник явно вошел во вкус — судя по всему, ему давно не попадался внимательный слушатель, и он охотно пользовался шансом выговориться. Он не был похож на таможенника — слишком усталый и осунувшийся вид, волосы совсем седые, пальцы дрожат. Вот только говорил с жаром, как будто внутри него полыхал огонь. Я встретил его в пустынном кафетерии — обычно здесь не протолкнуться от посетителей, но во время отдыха практически все пассажиры межпланетного рейса спят в своих отсеках. Только мы вдвоем бодрствовали и через обзорную панель во всю стену наблюдали, как медленно перемещаются звезды в глубинах космоса. Таможенник продолжал рассказывать, и я как будто сам становился свидетелем его истории…
— Люк Брайтман, служба таможенного досмотра. Приветствуем вас в Сан-Сити. Это весь ваш багаж?
— Да. Какие-то проблемы, офицер?
— Чистая формальность. Ваши документы, пожалуйста.
«Звезда» прикладывает к сканеру большой палец, и его данные вместе с текстом заполненной декларации появляются у меня на планшете. Некто Даг Слимми. Прибыл на музыкальный фестиваль. В документах все чисто.
— Я попрошу вас пройти со мной для досмотра вашего багажа.
— С какой стати?
— Параграф 74-й устава Таможенной Службы позволяет производить выборочную проверку пассажиров в качестве превентивной меры, направленной на предотвращение террористических актов. Это не займет много времени. Если вы против, то можете обратиться к старшему офицеру, но в этом случае досмотр может лишь ужесточиться, мистер Слимми.
«Звезда» вздыхает и направляется вместе со мной за стеклянную дверь. Звуки космопорта сразу стихают, хотя сквозь прозрачные стены таможенный коридор и зал прилета видны как на ладони. Спрашиваю, сам ли он упаковывал вещи. Ответ утвердительный. Ставлю чемодан на стол — такие выползают каждый день по лентам-транспортерам из чрева прибывших кораблей бесконечным потоком. Прошу пассажира открыть кодовый замок. Бегло осматриваю содержимое, едва прикасаясь к вещам подушечками пальцев. Под ворохом одежды дикой расцветки пакет с предметами гигиены. Пальцами я тут же чувствую знакомое покалывание. Осторожно запускаю руку в чемодан и вытаскиваю наружу тюбик с зубной пастой — несколько упаковочных шариков-светлячков при этом высыпаются на стол и с грохотом катятся по полу.
— Это принадлежит вам?
Слимми — если это его настоящее имя — молчит. Знает, что сказать ему нечего. Я медленно отвинчиваю наконечник, принюхиваюсь к содержимому. Ничего. Легонько сдавливаю пальцами.
Из тюбика выдавливается черная маслянистая на вид капля, но не падает на пол, а повисает в воздухе, как маленький мыльный пузырь. Ее частички начинают расползаться в стороны, как расцветает чернильная капля в стакане воды. Вокруг слишком светло, чтобы тьма могла сохраниться. Через несколько секунд темное пятно в воздухе тает, я завинчиваю крышку тюбика.
— Это не мое! — Слимми заметно бледнеет — его шутовской головной убор окончательно сползает с головы, и под ним обнаруживается аккуратная стрижка — ну как у банковского служащего, никак не ярко-красные патлы или что там носят на голове эти неформалы. — Вы мне подбросили.
— Мои действия были зафиксированы камерами видеонаблюдения, впрочем, как и ваши. Вы имеете право хранить молчание…
Дальше всегда самая скучная часть. Мне уже неинтересно, что он скажет, что за оправдания будет искать, какие посулы предложит. Все они одинаковые — эти мелкие сошки. Наркоманы. Драг-дилеры. Контрабандисты. Террористы-одиночки. Безумцы. Борцы за идею. Адепты запрещенных религий. Они схожи в одном — пытались пронести в Сан-Сити эту субстанцию. Тьму. Пытались, но не смогли. Вот и этот сопляк не смог. Потому что в тот день была моя смена. Моя последняя смена…
— Все это крайне любопытно, мистер Брайтман, — я решился перебить рассказчика. Таможенник вздрогнул, как будто до сих пор находился на своем посту в космопорте Сан-Сити.
— Вы не против, что я вам все это рассказываю?
— Что вы, продолжайте!
— Это все бессонница. Я люблю здесь бывать — тут так светло… Обычно в этот час в кафетерии никого нет — мне просто повезло, что я наткнулся на вас. Куда подевались мои манеры — я даже не спросил, как вас зовут?
— Зовите меня Джонсом.