24: Остаточный риск
24: Остаточный риск
Глава 1
Затхлый, тяжёлый воздух давил на грудь. Первым, что напомнило о себе, стало дыхание. Хриплое, словно песок в лёгких.
Потом пришла боль. Просачивалась медленно, как вязкая, холодная смола. Заполняла суставы. Сводила мышцы. Правое плечо горело особенно едко. Старая рана. Она никогда по-настоящему не заживала, теперь лишь отдавалась тупой, постоянной пульсацией. Джек Бауэр лежал на скрипучей койке. Веки были тяжёлыми. Сознание отказывалось принимать день.
Комната пахла сыростью, старым потом и дешёвым алкоголем. Запах пропитал стены, въелся в матрас. Из-под щели в двери тянуло холодом. Где-то далеко, за тонкой стеной, кашлял сосед. Старик. Казалось, он и сам состоял из одних лишь хрипов.
Джек открыл глаза. Потолок. Серый, облупившийся. Паутина в углу. Ничего нового. Каждый день одно и то же. Однообразие. Его тюрьма. Его убежище. Оно притупляло, давало ложное чувство безопасности.
Джек медленно, с усилием, повернул голову. На прикроватной тумбочке, обшарпанной и покрытой кругами от стаканов, лежали блистеры. Дешёвые. Без рецепта. Единственное, что помогало.
Он протянул руку. Пальцы дрожали. Выдавил несколько таблеток. Четыре. Пять. Не считал. Запихнул их в рот. Запил несвежей водой из запотевшего стакана, стоявшего там с ночи. Металлический, горький привкус таблеток растворялся на языке. Оседал на нёбе.
Начиналось онемение. Знакомое. Липкое. Оно медленно ползло по венам. Притупляло острые края боли. Но никогда не убирало её полностью. Боль оставалась фоновым шумом. Неотступным. Напоминанием о каждом ранении, о каждом переломе, о каждом дне, проведённом на грани. Это был его ежедневный ритуал. Единственный.
Он тяжело поднялся. Каждый хруст в суставах отзывался эхом в голове. Тело – ржавый механизм. Требовал постоянной смазки. И запуска каждое утро. Ноги, казалось, отказывались держать вес.
Джек постоял немного. Опирался рукой о стену. Позволял таблеткам начать свою работу. Только потом сделал следующий шаг. В комнате, несмотря на её размеры – всего несколько квадратных метров – царила какая-то невротическая, навязчивая чистота. Резкий контраст с общей грязью и запустением общежития.
Два комплекта одежды висели на крючке. Аккуратно сложенные. Его обувь – старые, но тщательно вычищенные ботинки – стояла параллельно. Носками к стене. Он взял влажную тряпку. Начал протирать единственную полку. Там стояли несколько старых, потрёпанных томиков польской поэзии. Куплены на блошином рынке за копейки. Слова, которых он не понимал до конца. Но своим звучанием они дарили ему краткое, странное утешение.
Он медленно провёл тряпкой по корешкам. Вымыл свою кружку до блеска. Поставил её сушиться вверх дном. Рядом со стаканом. Это был его способ навязать хоть какой-то порядок хаосу своей жизни. Она давно вышла из-под контроля. Микроскопический оплот стабильности.
Его взгляд задержался на хронометре. Морской. Сломанный. Он нашёл его на одном из складов, где иногда подрабатывал. Ржавый. С разбитым стеклом. Застрявшими стрелками. Несколько месяцев назад он пытался его починить. Разбирал. Изучал механизм. Пытался понять, почему он остановился. Так и не смог. Хронометр лежал на полке. Его сломанные стрелки навсегда замерли где-то около трёх часов. Джек осторожно коснулся его холодного, металлического корпуса. Отдёрнул руку.
Починить его. Это было бы всё равно, что починить себя. А себя он починить уже не мог. Он был сломан. Непоправимо.
Подойдя к окну, он упёрся ладонями в подоконник. Вид не изменился. Серый, унылый пейзаж. Ржавеющий, гигантский портовый кран. Словно вымерший динозавр. Застыл над верфью. Его массивная конструкция, когда-то символ мощи и прогресса, теперь лишь напоминала об ушедшей эпохе. Превратилась в безмолвный, бесполезный памятник.
Воздух пропитан запахом морской соли. Дизеля. И чего-то ещё. Меланхолии. Эха несбывшихся надежд. Влажный ветер залетал в приоткрытую щель. Шевелил занавеску. Джек стоял неподвижно. Его взгляд был усталым. Но не смирившимся.
Он убеждал себя, что его место здесь. На обочине. Невидимым. Забытым. Он был угрозой для любого, кто к нему приблизится. Его прошлое висело на нём, как свинцовый груз. Он хотел исчезнуть. Найти покой.
Но внутри него тлел уголёк. Маленький. Болезненный. Но всё ещё живой. Он не позволял ему полностью отпустить. Заставлял его руки, даже дрожащие от боли, инстинктивно сжиматься. Словно готовясь к схватке. Он одновременно хотел исчезнуть и искал хоть какую-то зацепку. Чтобы доказать себе, что он ещё не полностью сломлен. Что его жертвы не были напрасными.
Абсурд.
Его взгляд скользнул по старому деревянному подоконнику. Он протирал его всего несколько минут назад. Дерево было потрескавшимся. Но гладким под пальцами.
И вот она. Крошечная. Еле заметная царапина. Свежая. Неглубокая, как будто кто-то провёл по ней ногтем или краем инструмента. Этой царапины вчера не было. Он был уверен. Он знал каждую трещину в этой комнате.
Затем его взгляд переместился на полку. Его старая, тонкая книга польских баллад. Он всегда клал её корешком вверх. Всегда. Это был его личный, негласный ритуал.
Сейчас книга лежала корешком вниз.
В груди Джека что-то сжалось. Маленькие. Незначительные вещи. Но они говорили ему то, что он не хотел слышать. Кто-то был здесь. Не уборщица. Не сосед. Кто-то другой. Его паранойя, которую он пытался заглушить болью и анальгетиками, внезапно вспыхнула острым, жгучим уколом.
Он был замечен. В его убежище проникли.
Джек медленно выпрямился. Его взгляд стал острым. Сканирующим. Он прошёлся по комнате. Глаза отмечали каждую деталь. Дверь. Окно. Вентиляция. Его дыхание стало чуть глубже. Контролируемым. Он пытался унять дрожь в руках. Это была не паника. А что-то более глубокое. Более древнее.
Инстинкт.
Он думал, что потерял его. Но он был здесь. Снова. И это было хуже, чем боль. Это означало, что покой, который он искал, снова ускользнул. Он был снова втянут в это.
Чёрт.
Монотонный гул серверов вибрировал в стенах офиса. Словно пульс огромного, бездушного механизма. Приглушённые голоса коллег смешивались с шелестом бумаг. Редкие щелчки клавиатур. Всё это создавало фон стерильной, обезличенной эффективности. Офис располагался на нижних этажах одного из тех новых, холодных, стеклянных небоскрёбов, что доминировали над горизонтом Лондона, воплощая корпоративную отстранённость.
Её окно, в отличие от панорамных видов верхних этажей, выходило на серый, внутренний двор, окружённый другими стеклянными башнями, создавая ощущение замкнутого пространства. Всё здесь было отполировано до блеска. До стерильной, неестественной чистоты.
Стол Хлои О’Брайан. Маленький островок лёгкого беспорядка в этом корпоративном порядке. Её старый, обклеенный стикерами с кибер-конференций ноутбук. Мятежный артефакт среди сверкающей офисной техники. Рядом две кружки – одна с засохшими остатками кофе, другая – с наполовину выпитой холодной водой. Помятый блокнот с каракулями и алгоритмами. Разбросанные флешки и провода. Это было её личное, почти интимное пространство. Отказывалась приводить в соответствие с корпоративными стандартами.
Её длинные и тонкие пальцы отбивали сложные, почти музыкальные ритмы по клавиатуре – нервный тик, выдававший интеллектуальную скуку. Рутинная работа по комплаенсу для крупного европейского банка. Утомительная. Часы, проведённые за проверкой транзакций, поиском мелких несоответствий, составлением отчётов. Которые никто никогда не читал до конца.
Она чувствовала, как её мозг. Способный к куда более сложным задачам. Медленно деградирует в этой рутине. Как использовать скальпель для рубки дров.
В одном из отчётов, касающихся транзакций «NordStream Renewables», крупной европейской энергетической компании, она наткнулась на аномалию. Это не была явная ошибка. Наоборот. Транзакция была слишком идеальной. Крупный перевод средств на оффшорную компанию на Каймановых островах. Оформлен безупречно. Со всеми необходимыми подписями и разрешениями. Никаких красных флагов. Никаких предупреждений. И в этом была вся проблема.
Хлоя нахмурилась. Её взгляд, обычно отстранённый, стал острым, пронзительным. Она чувствовала: это не просто данные, это нечто большее. Её интуиция редко ошибалась.
Что-то было не так. Она набрала номер.
— Слушай, Дэвид, — начала она быстро. Лёгкое раздражение в голосе. Пальцы стучали по клавиатуре быстрее, чем обычно. — Я смотрю отчёт по «NordStream Renewables». У них… ну, у них есть несколько… необычных транзакций. Особенно вот эта, с оффшором на Кайманах. Она формально чистая, но… слишком чистая. Это как если бы кто-то намеренно пытался сделать вид, что ничего не скрывает, понимаешь?
На другом конце провода раздался зевок. Приглушённый. Но вполне слышимый.
— Хлоя, — голос Дэвида был монотонным, усталым. Словно он говорил из глубокого колодца. — Мы это уже проходили. Отдел аудита всё проверил. Всё в пределах нормы. Не ищи чёрную кошку в тёмной комнате, когда её там нет, а? Мне, знаешь ли, ещё двадцать таких отчётов просмотреть до обеда.
— Но норма может быть… скорректирована, — возразила Хлоя. Её пальцы стучали ещё быстрее. Её взгляд был прикован к экрану, словно она пыталась вытянуть из него правду. — Если посмотреть на паттерн за последние шесть месяцев, там есть…
— Хлоя, — Дэвид перебил её. Без извинений. Его тон стал ещё более раздражённым. — У меня совещание через десять минут. Просто заполни форму, окей? Не усложняй. У нас и так хватает работы. Тебе что, скучно там?
Хлоя глубоко вздохнула. Лицо её слегка передёрнулось от раздражения. Она хотела сказать, что ей не скучно, а мерзко. От этой показушной эффективности. От этого самодовольства. Но она лишь кивнула. Хотя Дэвид этого не видел.
— Поняла, Дэвид, — сказала она. Голос был ровным. Безэмоциональным. Как будто она сдалась.