Цифровые следы были там, поверхностные, но убедительные.
Даже слишком убедительные.
Это вызвало лёгкое, едва уловимое раздражение. Данные казались чересчур чистыми, чрезмерно легкодоступными. Её аналитический мозг, живущий аномалиями, шептал о подставе, но доказательства были слишком удобными, слишком совпадающими с публичной версией.
— Это просто… слишком очевидно, — пробормотала она себе под нос, отмахиваясь от навязчивого ощущения. — Иногда самое очевидное и есть правда. — Она списала это на усталость или, возможно, на ту паранойю, что усиливалась с каждой новой новостью о Джеке.
Её взгляд устало скользнул по экрану, потом она откинулась на спинку стула, закрыв глаза. Постоянный, низкий, почти инфразвуковой гул серверов проникал сквозь стены, словно глубокий, бездушный пульс огромного механизма. Она пыталась взломать его, найти в нём логику, но он просто продолжал свой монотонный, безжалостный ритм. Это был символ её скучной, но всепоглощающей работы и предвестник надвигающегося цифрового хаоса.
Она сжала губы. Всё равно. Информацию нужно было передать, Джек нуждался в ней.
Холодный, влажный утренний воздух проникал насквозь. Джек сошёл со старого, скрипучего автобуса посреди нигде. Его обувь тяжело хлюпнула по грязи, смешанной с талым снегом и битым стеклом. Холод проникал сквозь тонкую подошву, а запах сырости и выхлопных газов смешивался с горьким привкусом анальгетиков во рту. Эта грязь – вот и весь его мир теперь.
Его тело ныло, каждый шаг отдавался жжением в суставах. Ноющая боль в плече была привычной, почти неотъемлемой частью его существования. Он устал от неопределённости, от постоянного бегства.
Сообщение от Хлои подтвердило слова Стаса: «Чёрная Волна» — ложное знамя, под которым скрывалась правда. Он надеялся, он хотел, чтобы это было так просто — конкретный враг, конкретная цель.
Джек ощутил горькое облегчение. Наконец-то он не просто бежал, а преследовал, убеждая себя, что, найдя их, он не только очистит своё имя, но и раскроет истинный заговор.
Однако глубоко внутри, под слоем усталости и желания «просто закончить это», скрывалось смутное, тревожное чувство. Инстинкты, притупившиеся от боли и ПТСР, шептали о подвохе. Это было слишком просто, слишком удобно, как хорошо сделанная ловушка.
Но разум, измотанный неопределённостью, отчаянно цеплялся за эту «правду». Он хотел, чтобы этот кошмар закончился.
Джек достал старую, помятую карту, её края были стёрты, а складки затёрты до дыр. Он смотрел на неё, потом на серый, туманный горизонт. Голос Стаса, его предостережение о «не всём, что блестит», отдавалось в голове.
Его путь только начинался, и он не знал, что эта тропа, казавшаяся спасением, была лишь началом новых испытаний.
Но выбор был сделан.
Глава 7
Мелкий осенний дождь намочил старую, побитую дорогу, которая петляла среди голых, серых полей. Воздух был вязким, в нём чувствовалась сырость, запах мокрой земли и сладковатой гнили. Низкое, свинцовое небо не обещало ничего, кроме бесконечного продолжения.
Джек Бауэр шел по обочине, его спина была сгорблена под тяжестью рюкзака и лет. Каждый шаг отзывался тупым, пульсирующим стуком в правом бедре, который затем поднимался до лопатки — его личный ритм, метроном деградации.
Иногда, когда боль усиливалась, он непроизвольно хватался за бедро, его пальцы сжимали влажную ткань брюк, пытаясь заглушить ощущение, или потирал плечо.
Редкие машины проносились мимо, разбрасывая грязные брызги и игнорируя его поднятый большой палец. Джек сканировал горизонт, ища не только попутку, но и признаки слежки. Он знал, что на этой глухой дороге их быть не должно, но паранойя въелась в его естество и работала даже тогда, когда он был один.
За ним проехала старая, скрипящая «Лада», выбросив в воздух клуб синего дыма. Джек невольно сморщился от запаха старого бензина. Он достал из кармана несколько помятых злотых, купленных у Стаса, и свернул к обшарпанному придорожному кафе.
Внутри пахло вчерашней капустой и дешёвым, переваренным кофе. Несколько угрюмых местных за столиками уставились на него, но Джек привык: его усталый, отстранённый вид и глубоко посаженные глаза выдавали его с головой.
Он быстро съел что-то похожее на тушёную картошку, изучая помятую, изрисованную ручкой карту. Пальцы скользили по линиям, выбирая пути, чтобы избежать основных дорог и блокпостов. Он искал признаки присутствия экстремистской группы, на которую ему указал Стас: граффити, какие-то слухи, необычную активность.
Идея казалась… правильной, она соответствовала логике его мира — найти виновных и оправдаться.
Но глубоко внутри его инстинкты, закалённые десятилетиями лжи и предательства, твердили: всё это слишком просто. Он боролся с этим ощущением, пытался подавить его, потому что альтернатива — полная неопределённость — казалась ещё более пугающей. Он пытался доверять информации, но его нутро противилось: он снова пешка в чужой игре.
Джек поймал попутку — старый, ржавый грузовик, который скрипел и кашлял на каждом подъёме. За рулём сидел молчаливый, угрюмый водитель с лицом, изборождённым ветром. В кабине пахло соляркой и чем-то кислым.
— Куда тебе? — буркнул водитель, не глядя на Джека, его взгляд был прикован к дороге.
— Литва. Клайпеда, — голос Джека был низким и хриплым, каждый звук давался с трудом.
Водитель коротко, тяжело выдохнул — звук, похожий на вздох усталого животного.
— Далеко.
Джек промолчал, непроизвольно потирая больное бедро.
— Знаю.
Молчание. Затем водитель взглянул в зеркало заднего вида, его взгляд на мгновение задержался на усталом, измождённом лице Джека.
— Проблемы?
Джек отвёл взгляд в сторону, сканируя проносящийся за окном лес. Из горла вырвался короткий, сухой кашель, который он тут же подавил.
— Всегда.
Водитель пожал плечами и снова посмотрел на дорогу. Грязь на ботинках Джека была липкой, рюкзак — потёртый и мокрый. Джек всё равно подмечал мелкие, незначительные детали сельской местности: сломанный забор, брошенный велосипед у дороги, одинокий, мокрый пёс, пробегающий мимо. Каждый скрип грузовика, каждый удар дождя по лобовому стеклу. Он прислонился к холодному окну.
Боль никуда не ушла.
Высокотехнологичный, стерильный аналитический центр ЦРУ гудел, его пространство наполнял мягкий, монотонный шум серверов. Воздух был кондиционирован, пахло озоном и новой электроникой. Яркие, холодные экраны с мигающими потоками данных – картами, графиками, текстовыми анализами – заливали комнату призрачным светом.
Аня Ковач сидела перед огромными мониторами — уверенная и сосредоточенная. Её движения были точны и отточены, она чувствовала себя абсолютно на своем месте.
Используя сложный алгоритм, разработанный на основе её диссертации, Ковач предсказывала следующие шаги Джека Бауэра. Её голос был ровным и уверенным, когда она указывала на «вероятные маршруты» и «ключевые точки перехвата» для своих подчинённых.
— Согласно нашему анализу, его паттерны поведения… — начала она, проводя пальцем по карте на экране, — …указывают на движение вдоль северных транспортных коридоров. С учётом его психотипа и оперативных привычек, мы можем ожидать, что он будет избегать крупных узлов.
Её уверенность была абсолютной: её модели могли «прочитать» любого человека, даже такого непредсказуемого, как Бауэр.
Во время демонстрации своих прогнозов, Ковач заметила тонкую аномалию в потоке данных, связанных с Клайпедой. Это был короткий, неидентифицируемый цифровой «шум» — возможно, необычный тип шифрования, мелькнувший в сети, или временная метка, которая не соответствовала ни известным ей методам экстремистов, ни стандартным протоколам ЧВК. Она попыталась объяснить это себе как «ошибку датчика» или «незначительное искажение данных», быстро пролистывая логи на боковом экране.
Но этот крошечный сбой заставил её на мгновение замереть. Её аналитический ум не мог его категоризировать, и в её уверенности появилась крошечная трещина. Она прочистила горло, продолжая говорить, но её взгляд на мгновение задержался на аномалии.
Ковач откинулась на спинку кресла и поправила очки. Её взгляд упал на маленькую подставку для ручек на её столе, сделанную из грубого, узловатого куска дерева. Она неосознанно провела пальцем по его неровной, шероховатой поверхности. Рука слегка дрогнула, прежде чем она быстро сжала её в кулак под столом.
Этот предмет – подарок её дедушки, лесника – был единственным «нелогичным» и «неупорядоченным» элементом в её стерильном мире, её якорем.
Кабинет Новака был воплощением власти и холодного расчёта: тёмное дерево, полированная кожа, картины в строгих рамах. За огромным окном – панорама Вашингтона, залитого огнями. На массивном столе – аккуратно разложенные документы и стакан с почти нетронутым виски.
Новак только что закончил телефонный разговор. Судя по голосу, собеседник был высокопоставленным представителем европейского энергетического сектора, требовавшим объяснений и действий. Лицо Новака было напряжено, но он сохранял безупречное внешнее спокойствие.
Он включил телевизор. Диктор новостей с серьёзным лицом зачитывал заявление о «беглом террористе Джеке Бауэре» и его предполагаемой причастности к «международной промышленной диверсии» в Клайпеде.
Новак удовлетворённо кивнул, видя, как формируется нужный нарратив и как общественное мнение склоняется в нужную сторону.
Пока диктор по телевизору говорил о «беглом террористе», Новак, с навязчивой педантичностью, доставал из кармана маленький, идеально отполированный серебряный зажим для галстука и начинал тщательно натирать его носовым платком до зеркального блеска, игнорируя диктора. Его движения были быстрыми, но точными.
Он связался с Ковач по внутренней связи. Голос стал жёстче, требовательнее, но он не повышал его.
— Агент Ковач, — голос Новака был ровным, но с едва заметным металлическим оттенком, пока он не прекращал тереть зажим. — Вы видели новости?