Джек замер.
Дрожь в пальцах исчезла. Взгляд, несмотря на усталость, пронзил схему. Небольшая, едва заметная деталь. Необычное расположение резервных клапанов. Дренажные системы – их странная разводка, петляющая там, где должна быть прямая. И крохотное, едва читаемое примечание, сделанное почерком Хлои, — «предстоящий редкий северо-восточный ветер».
Северо-восточный. В сочетании с приливом.
Это не взрыв. Не мгновенный, оглушительный акт насилия. Это… это нечто куда более циничное. Нечто отвратительно медленное.
Каскадный сбой. Неотвратимый. Разлив. Химикатов. Или нефтепродуктов. Спровоцированный, но выглядящий как цепь несчастных случаев. А ветер и прилив завершат начатое, разнося отраву по всей Куршской косе, вглубь залива.
Экологическое бедствие. Масштабное. Медленное. Неумолимое.
Оно потребует огромной, долгосрочной «экологической очистки». И «восстановления». Идеальный предлог. Для ЧВК. Чтобы получить баснословные, многолетние контракты. Они не просто уничтожали – они собирались на этом заработать. Огромные, проклятые деньги.
Гнев, давно заглушённый усталостью, начал тлеть в груди Джека. Не пламя, а медленный, горячий уголь. Он ненавидел этих людей. Их хладнокровие. Их готовность пожертвовать целым регионом, его природой, его людьми… ради прибыли.
Они играли в свою грязную игру. Но их фигурами были не солдаты. Не пешки. А живая экосистема. И жизни тысяч.
Джек сжал зубы. Боль усилилась, но и ум обострился.
Он должен остановить это. Должен.
Холод. Противный, пронизывающий холод стеклянного офиса въелся под кожу. Он казался стерильным, вымытым до блеска. Обезличенный. Хлоя сидела за своим слегка помятым ноутбуком, его экран светился слишком ярко, выхватывая усталость на ее лице. Раннее утро. Большинство сотрудников еще не пришли.
Это было хорошо.
Она отчаянно пыталась отправить Джеку массивный, зашифрованный пакет данных. Каждое нажатие клавиши давалось с трудом. Пальцы двигались лихорадочно, стучали по пластику клавиатуры, но внутренние системы безопасности банка, запрограммированные на обнаружение аномальной активности, активно ей противодействовали. Они были созданы, чтобы предотвращать именно такие действия. И справлялись с этим дьявольски эффективно.
— Ну же, ты, кусок… дерьма, — Хлоя тихо шипела себе под нос, ее голос был сдавленным, почти неслышным. Ее пальцы отбивали лихорадочный, прерывистый ритм. — Давай! Давай, проталкивайся! Это… это абсурд! Протокол 7Г, обходной путь 3… Давай же! Не сейчас!
На экране вспыхнуло красное, раздражающее окно.
— НЕАВТОРИЗОВАННЫЙ ДОСТУП. ПЕРЕДАЧА ЗАБЛОКИРОВАНА. СООБЩЕНИЕ ОТПРАВЛЕНО СЛУЖБЕ БЕЗОПАСНОСТИ.
Резкий, отчаянный выдох сорвался с губ Хлои. Она ударила кулаком по столу – глухой, неприятный звук в этой давящей тишине. Тут же потирала ушибленную костяшку. Боль была острой, но отчаяние заглушило ее.
— Чёрт! Чёрт, чёрт, чёрт! — Ее голос почти дрогнул, срываясь на шипение, едва различимое. — Нет! Не сейчас, ты… ты бесполезный кусок кода! Мне нужно… — голос окончательно сорвался, превратившись в нечто среднее между рыданием и стоном. — …мне нужно это отправить! Он… он один!
Ещё одно всплывающее окно. Ещё более навязчивое, словно издевающееся.
— ПЕРЕДАЧА ДАННЫХ ВАМ БОЛЬШЕ НЕДОСТУПНА. ВАШ АККАУНТ ЗАБЛОКИРОВАН. ПОЖАЛУЙСТА, ОБРАТИТЕСЬ В ОТДЕЛ БЕЗОПАСНОСТИ.
Хлоя закатила глаза. Усмехнулась – саркастично, горько, с отчаянием, которое уже не могла скрыть.
— О, конечно. Безопасность. Всегда в срок. Когда уже слишком поздно. Абсурд.
Она резко, с треском, захлопнула ноутбук. Холодное, металлическое прикосновение рамки к ее горячим, вспотевшим пальцам. Контраст между внутренним жаром и внешней стерильностью был невыносим. Стикеры на крышке ноутбука, казавшиеся такими уместными еще вчера, теперь выглядели как насмешка над ее наивностью.
Громкий щелчок. Окончательный.
Она знала. Все. Ее доступ к банковским системам теперь перекрыт. Это был ее последний, отчаянный бросок.
И этот бросок, возможно, стоил ей всего.
Но она верила. Она надеялась, что успела.
Едкий, химический запах от кондиционера. Он казался вытягивающим из воздуха все эмоции. Аня Ковач сидела в своем кабинете. Штаб-квартира ЦРУ. Поздний вечер. Снаружи было темно. Здесь – стерильный свет ламп дневного света.
Перед ней – открытые досье, аккуратно разложенные стопками. Идеально. Но ее взгляд был прикован не к ним, а к телефону на столе. Она колебалась. Ее аналитический ум, обычно такой уверенный, теперь был полон сомнений. Модели не сходились. Факты противоречили друг другу. Игнорировать это было невозможно.
Наконец, она медленно подняла трубку. Пальцы чувствовали холодный пластик. Набрала номер, который не использовала годами.
— Профессор Кинг? — Ее голос был чуть выше обычного, с легкой, едва заметной нервозностью. Она поправила очки, хотя они сидели идеально. — Здравствуйте. Это Аня Ковач. Надеюсь, я не отвлекаю вас так поздно. У меня… э-э… есть к вам вопрос. Профессиональный. Но… не совсем стандартный.
В трубке раздался спокойный, глубокий, чуть усталый голос.
— Аня. Не ожидал звонка из… таких мест. Говорите. Что вас тревожит?
Аня сделала паузу, нервно теребя край своего дорогого, идеально выглаженного пиджака. Хаос в мыслях не соответствовал порядку на столе.
— Дело касается… этичности. Международного права. Когда… когда действия, предпринятые в рамках… м-м… национальной безопасности… приводят к… э-э… непреднамеренным последствиям. И когда… когда информация, на которой основаны эти действия… может быть… неполной. Или… или намеренно искажённой.
Небольшая пауза. На другом конце провода послышался легкий шелест.
— Вы говорите о «высшем благе», Аня? — Голос профессора был мягок, но в нем слышался намек на вызов. — Оправдывает ли цель средства? Я думал, вы уже давно ответили себе на этот вопрос, работая там. Или… вы наконец-то начали слушать свой внутренний голос, а не только данные?
Лицо Ани напряглось. Она отвела взгляд от досье, словно опасаясь, что они могли выдать ее.
— Я… я просто ищу… подтверждения. Точности. Мои… мои модели… они не сходятся, профессор. Они… они показывают… слишком много аномалий.
— Иногда, Аня, самые важные аномалии – это те, что не умещаются ни в одну модель, — ответил профессор. — Те, что живут в совести. Подумайте об этом.
На другом конце провода послышались звуки шагов и приглушённый смех – кажется, профессор смотрел телевизор. Возможно, какую-то старую комедию. Это был момент неловкости, совершенно не соответствующий серьёзности их разговора. Аня на мгновение отвлеклась, представив себе его дом – заваленный книгами, пыльный, живой, в отличие от ее стерильного кабинета.
Затем она снова сосредоточилась. Его слова… «совесть». Это было так… нелогично. Так иррационально. Но почему-то ее это задело. Ее тайное прошлое хакера, совершившего «ошибку», которая привела к гибели людей, теперь давило на нее, заставляя искать подтверждение, что она не совершает ту же ошибку снова. Что она не поддаётся чужим манипуляциям.
Ее пальцы нервно сжали телефон. Блеск ее очков отражал холодный свет лампы. И в этом блеске, где-то глубоко, мелькнуло нечто большее, чем просто аналитический ум – зарождающаяся, опасная решимость.
Она не была машиной. Пока нет.
Глава 16
Высокочастотный вой серверов въедался в зубы. Не просто звук — вибрация, пронизывающая тонкие звукоизоляционные панели, отзывающаяся в костях, бьющая в виски. Серверная комната, тесная, душная, пахла едким, дешёвым дезинфектором. Яркий, холодный свет флуоресцентных ламп делал кожу Андрея Волкова бледной, почти прозрачной.
Он сидел перед пультом управления. Пальцы метались по клавиатуре. Быстро, почти лихорадочно. За его спиной, в тишине, стояли два оперативника ЧВК, их присутствие ощущалось почти физическим давлением. Один, массивный, с лицом, высеченным из камня, неотрывно следил за экраном через плечо Андрея. Другой, чуть поодаль, у тяжёлой металлической двери, просто стоял, скрестив руки. Их молчаливое присутствие было почти физическим.
Андрей чувствовал, как пот стекает по спине, собираясь в складках рубашки. Холодная влага. Он не смел вытереть её. Его задача казалась простой, но была ужасна: ввести код, который должен был вызвать системный коллапс во всей портовой инфраструктуре. Но он пытался. Он пытался сделать всё иначе.
Его пальцы, дрожащие, но всё ещё невероятно ловкие, вводили тонкие, почти незаметные изменения в программный код. Микроскопические смещения. Крошечные логические ошибки. Едва уловимые задержки в потоках данных. Он отчаянно надеялся: эти «ошибки» приведут к сбою. К хаосу. Но не к полному, неконтролируемому разрушению, как того требовали его наниматели. Он грыз ногти. Внутреннюю сторону щеки. Его глаза бегали по сторонам, избегая холодного, безжалостного взгляда оперативника.
— Всё в порядке, Волков? — Голос оперативника был низким, ровным. Без интонаций. Это не был вопрос. Это было утверждение.
— Да, да, конечно, — Андрей даже не повернул головы. Его голос был высоким, почти писклявым. — Просто… ну, м-м… тонкая настройка. Очень… очень сложные алгоритмы.
— Просто делай свою работу.
И Андрей делал. Он был блестящим инженером. Он мог заставить эти системы петь. А теперь он должен был заставить их стонать.
В какой-то момент, когда оперативник у двери на мгновение отвернулся, видимо, проверяя рацию, Андрей быстро, нервным движением, достал из внутреннего кармана маленький, потрёпанный блокнот. Его глаза на мгновение зацепились за пару строк, написанных там карандашом, неровным почерком:
О том, чего нет, шепчет ветер,
И о том, что никогда не вернётся.
Едва заметный, почти неслышный вздох. Андрей вздрогнул. Поспешно, почти испуганно, сунул блокнот обратно в карман. Вернулся к работе.
Но его пальцы теперь дрожали ещё сильнее. Едва попадали по клавишам.