Нажал кнопку внутренней связи.
— Ковач! Ко мне. Немедленно.
Через мгновение Аня вошла в кабинет. Её лицо было непроницаемым. Она стояла прямо, ожидая.
— Ковач! — Голос Новака был низким, почти гортанным, но дрожал от ярости, которую он едва сдерживал. — Что… что там происходит?! Эти… эти доклады… они… они не сходятся! Почему… почему Бауэр… он до сих пор… до сих пор на свободе?!
Аня оставалась спокойной. Но в её глазах промелькнуло что-то. Она почувствовала его панику.
— Сэр, мы… мы работаем над этим. Данные… они очень противоречивы. Есть… есть признаки, что ЧВК… они… они действуют не по плану.
Новак резко перебил её. Почти крича, голос сорвался:
— ЧВК?! К чёрту ЧВК! Мне… мне нужен Бауэр! Сейчас! Вы… вы понимаете?! Он… он должен быть остановлен! Любой. Ценой. Ковач! Я… я даю вам прямой приказ! Остановите. Его. Любой. Ценой!
Его правая рука, словно по собственной воле, начала яростно полировать пряжку ремня. Скрежет металла был почти неслышен, но навязчив. Он тёр её с такой силой, будто пытался стереть с неё невидимую грязь.
В его глазах, помимо ярости, читался этот животный страх. Он, человек, который всегда жертвовал пешками ради ферзя, теперь сам был загнан в угол. И его приказ “любой ценой” был не прагматичным решением. Это была отчаянная попытка спасти собственную шкуру. Это противоречило всему, во что он себя убедил. Его иррациональное полирование пряжки стало ещё более интенсивным, почти компульсивным.
Аня Ковач просто кивнула.
— Поняла, сэр.
Она отвернулась. Её спина оставалась напряжённой, неподвижной. Но внутри неё бушевали противоречия. Она видела, что Новак рушится. Что его приказы теперь продиктованы паникой, а не расчётом. И она понимала: её моральный выбор только что стал ещё тяжелее.
Глава 20
Воздух в туннелях был плотным, тяжелым. Каждый вдох отзывался жгучей болью, словно раскаленные угли тлели под ребрами Джека. Металл. Гниль.
Сырость.
Он слышал их. Шаги. Глухие голоса – эхом от стен. Две стороны. Стягиваются. Они загнали его. Тупик.
Его тело ныло. Каждая мышца сводило судорогой, требуя остановиться, просто упасть. Анальгетики давно перестали работать. Но в его голове царила хищная, инстинктивная ясность.
Не логика. Выживание.
Он знал это. Он умел это.
Инстинкт.
Джек прижался к холодной, липкой стене. Тонкие нити паутины касались лица. Капли конденсата. Он почувствовал, как шершавый, ржавый металл трубы, к которой он приник, царапает ладонь. Красноватые следы. Мелкие порезы.
Запах старой ржавчины. И новой крови. В ноздрях жгло.
Мимолетное, почти тошнотворное ощущение: все битвы. Все раны.
Он ненавидел это. Всем своим существом. Но в этой грязной, вонючей темноте, когда тело кричало от боли, а инстинкты брали верх, Джек почувствовал мгновенное, почти пугающее облегчение.
Он был живым. Настоящим.
Не призраком. Темное, краткое удовольствие. Он тут же подавил его.
Первый оперативник ЧВК появился из-за поворота. Его силуэт мерцал в свете тактического фонаря. Джек ждал.
Мгновение.
Удар.
Металлическая труба, сорванная со стены, обрушилась на голову противника. Глухой, костяной стук. Мужчина рухнул. Ни звука.
Второй. Почти сразу за первым. Джек рванул вперёд, беззвучный и стремительный, затягивая оперативника в темноту. Удушающий приём. Короткий хрип. Тело обмякло.
Два. Оставалось ещё двое. Может, трое. Джек слышал их шаги, обрывки переговоров. Они не ждали отпора. Думали, что он сломлен.
Он и был сломлен. Но не до конца.
Один из них что-то крикнул по-русски. Джек услышал щелчок затвора автомата. Здесь, в этих трубах, перестрелка — это самоубийство.
Он должен был действовать. Быстро.
Его движения были экономными. Жестокими. Низкие потолки. Скользкий пол. Ржавые переплетения труб. Джек прыгнул. Колено в солнечное сплетение. Кряхтение. Кулак в лицо. Хруст.
Второй оперативник был крупнее. Он схватил Джека за руку, прижимая к стене. Джек ударил его головой. Один раз. Второй. Почувствовал, как его собственный затылок болезненно ударился о бетон с каждым ударом.
Грязь на полу. Он поскользнулся. Откатился. Увернулся от удара.
Тело горело. Суставы ныли. Он продолжал. Локоть в челюсть. Короткий, отрывистый выдох. Оперативник рухнул, тяжело ударившись о трубу.
Джек тяжело дышал, прислонившись к холодной, влажной стене. Напряжение медленно спадало, оставляя после себя пульсирующую боль. Кровь стекала по ладони. Он выжил.
Пока.
Андрей Волков сидел перед мониторами. Лицо бледно от пота. Волосы прилипли ко лбу. Из глубины туннелей доносились глухие, но отчётливые звуки борьбы. Удары. Стоны. Скрежет металла.
Звуки усиливались. Приближались.
Мониторы полыхали хаосом. Хаотично мигали графики. Цифры горели красным. Его “саботаж”, его отчаянная попытка минимизировать ущерб, обернулась катастрофой. Система не дала сбой –
Она вошла в критический режим перегрузки.
Полная перегрузка. Взрыв. Всего энергетического терминала. Не контролируемое отключение. Уничтожение. Его “спасение” стало приговором.
Андрей пытался внести новое изменение в код, чтобы предотвратить взрыв, но руки дрожали так сильно, что он едва попадал по клавишам. Пальцы соскальзывали.
— Нет… нет-нет-нет! – голос сорвался на истерический шёпот. – Это… это не так должно… – пальцы судорожно били по клавиатуре, промахиваясь. – …сработать! Я… я же… я же хотел… – голос стал тоньше, почти писклявым. – …только… только сбой! Не… не взрыв! Это… это не… – он тяжело дышал, пытаясь успокоиться, но не мог. – …это не по плану! Они… они… они все умрут! (Нервный, сухой смешок прорвался сквозь слова). – Это… это же абсурд! Ха-ха-ха!
Он пытался ввести команду. Палец снова соскользнул.
— Нет! – Андрей ударил ладонью по столу. – Почему… почему не… не получается?! – он прижал пальцы к губам, грыз ногти до белых костяшек. – Я… я должен… должен это исправить!
Его мысли метались, загнанные в угол. Он отчаянно хотел спасти людей, сохранить свою совесть. Но страх и полная неопытность в кризисных ситуациях заставляли его лишь усугублять положение.
Он чувствовал себя одновременно жертвой и невольным палачом. Паника нарастала, захлестывая его. Он не мог ничего.
Мониторы мигали. Таймер, невидимый, но ощутимый, ускорялся.
Аня Ковач и её команда осторожно проникали вглубь туннелей. Влажность. Темнота. Далёкие, глухие звуки. Удары. Стоны. Кряхтение. Не выстрелы. Это была физическая, первобытная схватка.
Агент Миллер, обычно невозмутимый, сосредоточенный на протоколе, морщился. Услышав особенно мерзкий, глухой хруст, он тихо, почти себе под нос, произнёс:
— Чёрт. Похоже, там… там настоящая бойня. Эти парни из ЧВК, они… животные.
Отвращение в его тоне было таким глубоким, таким человеческим, что Ковач на мгновение отвлеклась от анализа. Она посмотрела на него. На лице Миллера, вместо страха, была лишь усталость и брезгливость. Это было… странно. Неожиданно.
Ковач приказала двигаться осторожнее.
— Тепловизоры. Осматриваем каждый проход.
Они видели силуэты. Несколько человек. Потом — только один. Стоящий. Неподвижный.
Когда они подошли ближе, в слабом свете фонарей, Аня увидела их. Тела. Оперативники ЧВК. Несколько. Жестоко нейтрализованные. Среди них — фигура Джека Бауэра. Он тяжело дышал, прислонившись к стене. Одежда порвана. На лице — засохшая кровь.
Но он не убегал. Он смотрел на них. Его взгляд был не агрессивным, а усталым. И готовым. К следующему шагу.
Увиденное лихорадочно обрабатывалось в ее мозгу. Новак. Он приказал ей остановить “террориста Бауэра”. Но Бауэр только что в одиночку уничтожил целую группу оперативников ЧВК. Тех самых, кого она подозревала в истинном заговоре, кто угрожал Европе.
Увиденное не укладывалось в её академический профиль “опасного изгоя”. Человек. Который сражается с её врагами.
Её лояльность ЦРУ и приказам Новака окончательно рухнула. Она поняла: её “профиль” Бауэра был не просто неполным. Он был намеренно искажённым, вброшенным, чтобы заставить их охотиться не за теми.
— Не стрелять! – Голос Ани Ковач прозвучал твёрдо. Без колебаний. Она сделала свой выбор. – Всем сосредоточиться на поиске источника сбоя. В этих туннелях. Сейчас же!
Глава 21
В лёгких жгло. Каждый вдох, словно острый осколок внутри. Джек прислонился к влажной стене, ощущая под ладонью шершавую, покрытую грибком поверхность. Одежда свисала лохмотьями, засохшая кровь стягивала кожу на щеке. Он закончил. Грязно. Без изящества. Используя собственный вес, острые углы оборудования, бетонный пол. Просто чтобы они перестали двигаться.
Одна из тактических ботинок осталась где-то позади, застряв в решётке. Он не думал о ней. Выдернул ногу, оставив ботинок. Теперь босая ступня чувствовала каждую вибрацию бетонного пола, каждый отголосок шума, идущего из глубины.
Старая рана на плече пульсировала. Адский ритм, несмотря на дозу обезболивающего, принятого час назад. В воздухе висел едкий запах горелого пластика, смешанный с сыростью, плесенью и тяжёлым, металлическим духом ржавчины.
Среди тел, разбитых и неподвижных, Джек заметил движение. Андрей Волков. Инженер. Прижат к массивной трубе, дрожит. Бледное лицо. Он лихорадочно тыкал в экран планшета, подключённого к системному узлу. Взгляд прикован к мигающим красным индикаторам. Волков не видел Джека.
— Н-нет! — Высокий, дрожащий голос Волкова сорвался, эхом отразившись от стен. — Нет, нет, нет! Это… это не так должно было быть! Я… я же… я же пытался… я саботировал их код! Чтобы… чтобы оно не… не взорвалось! Я… я хотел… чтобы оно просто… — Из его горла вырвалось сухое, нервное хихиканье. — …просто сбойнуло! Но… но теперь… теперь оно… оно… — Голос сорвался на почти истерический визг. — …оно перегружается! Весь терминал! Оно… оно сейчас… ВЗОРВЁТСЯ!
Джек смотрел. В его глазах не было ни грамма сочувствия. Ни понимания. Только усталость. И мгновенная, почти животная оценка угрозы. Слова Волкова не имели значения. Важно было то, что человек перед ним что-то сделал с системой. И система теперь шла вразнос.