Сидел на скрипучем стуле в своей крохотной комнате. Она была навязчиво, до одури чистой. Взгляд был прикован к ржавеющему портовому крану за окном. Словно искал в нём ответы. Или просто ждал, когда тот рухнет.
Старый телефон завибрировал. Едва работал. Использовался только для экстренных случаев.
Номер неизвестен. Но сообщение было зашифровано уникальным, старым алгоритмом. Почерк Хлои. Её невидимая подпись.
Джек открыл его.
— Клайпеда.
— Неминуемая угроза.
— Ты на мушке.
— Они знают, что ты здесь.
Короткие, обрывочные фразы. Хлоя никогда не писала лишнего.
Но сейчас это было не просто предупреждение. Это был прямой вызов его хрупкому, выстраданному покою. Наотмашь.
На мгновение Джек застыл, как пойманная в ловушку дичь. Воздух выбило из легких. Он сомневался. Паранойя, усиленная ПТСР. Неужели это ловушка? Подстроенная? Чтобы выманить его?
Его первая реакция была инстинктивной, кричащей в мозг: Исчезни. Снова. Никто не должен тебя найти.
Он уже начал мысленно прокладывать маршруты отхода. Как раствориться в потоке мигрантов. Как стать тенью. Снова.
Но затем в его глазах мелькнуло что-то, возможно, лишь на мгновение. Что-то, что осталось от того, кем он был: ощущение ответственности. Непосильной.
Он сломлен. Да. Но не до конца. Ещё не до конца.
Он ненавидел себя за это. За этот отголосок. За эту слабость, что заставляла его чувствовать себя живым.
— Сукин сын.
Слова сорвались почти неслышно. Но он не мог иначе.
Джек сжал телефон в руке. Пальцы свело судорогой. Боль пронзила запястье, но он почти не заметил её.
Решение.
Резкий, электрический запах работающих принтеров. Он смешивался с тонким, почти невидимым ароматом дорогого одеколона Новака. Контраст между холодной технологической мощью и осязаемой человеческой, властной сущностью.
Марк Новак сидел в своём кабинете. Лицо спокойное. Взгляд его был неумолим. Он изучал отчет. Красным выделено — Бауэр, Гданьск.
Аня Ковач стояла перед ним. Нервно поправляла очки, хотя они сидели идеально. За окном — безликий, бетонный фасад другого крыла здания, словно стена, отрезающая от мира.
— Агент Ковач. Мы… э-э… получили подтверждение. Бауэр. В Гданьске. И он… — Новак сделал короткую, властную паузу. Его большой палец начал свой ритмичный счет, потирая безымянный. — …он не просто там прячется. Он активен. Ищет контакты. С… нежелательными элементами.
Ковач теребила ручку. Голос чуть выше, чем обычно.
— Сэр… но… ну, это… это не соответствует нашему… нашему профилю. Его… его поведенческие паттерны… они не предполагают такой… такой открытости. Мы… мы должны перепроверить источник.
Новак посмотрел на неё. Взгляд был холоден и непреклонен.
— Мы. Не. Будем. Перепроверять. Ковач. Времени. Нет. Его присутствие. Там. Недопустимо. Он… он остаточный риск. Который может. Подорвать. Всю. Операцию. Поймите мою позицию. — Его тон стал тише. Но жестче, словно натянутая струна.
— Но… ну, сэр, если это… если это подстава… тогда мы… мы можем… — Ковач запнулась. Её слова оборвались.
— Ваши… м-м… ваши гипотезы. Они не имеют. Значения. Сейчас. — Новак перебил её. Без повышения голоса. Но с убийственной четкостью. Каждое слово — удар. — Мне нужен. Бауэр. Взятым. Или… — очень короткая пауза. Леденящая. — …нейтрализованным. Сегодня. Это приказ.
Ковач чувствовала. Её академические модели рушились под давлением реальности. Под приказами Новака. Она видела несоответствия. Но боялась открыто бросить вызов. Её амбиции и желание превзойти отца столкнулись с растущим чувством морального дискомфорта, с сомнениями в правильности их действий.
Новак кивнул. Отпустил её.
Ковач вернулась в свой отсек. Руки слегка дрожали. Села за стол. Сделала несколько глубоких вдохов. Воздух казался слишком разреженным.
Затем. Почти незаметно.
На своём личном, зашифрованном планшете она открыла файл с редкими старинными криптографическими текстами. Её взгляд скользнул по сложным, забытым символам. Тишина.
Это была её личная, независимая цель — найти порядок в хаосе, тот, что не имел отношения к ЦРУ. Это был единственный момент, когда её разум обретал покой, пытаясь разгадать головоломку, созданную столетия назад, в отличие от тех, что разрушали её мир сейчас. Она чувствовала, как напряжение медленно отступает от её висков. Но лишь на мгновение.
Напряжение не отступило. Оно лишь свернулось тугим узлом, ожидая.
Глава 4
Холод. Он просачивался в старое общежище Гданьска, цеплялся за кожу. Оседал на стёклах окон невидимой плёнкой. За окном — ржавый портовый кран, неподвижный, как гигантский скелет.
Джек едва успел вернуться в свою комнату. Крохотную, пропитанную сыростью и запахом дешёвого пива. Он хотел провалиться в сон хотя бы на пару часов. Свернуться на жёстком, продавленном матрасе.
Но едва переступив порог, ощутил колючий холод, пронзивший позвоночник. Не от сквозняка.
Что-то было не так.
Его навязчивая аккуратность — почти ритуальная, граница между ним и хаосом мира — была нарушена. Комната казалась убранной. Но она была слишком чиста. Стерильна, как больничная палата. Словно насмешка над его собственным болезненным порядком. Подушка лежала не так, как он её оставил. А старый, потрёпанный томик польской поэзии, всегда стоявший идеально ровно, был слегка сдвинут.
Джек двинулся медленно. Каждый шаг отдавал усталой тяжестью. Палец скользнул по пыльной полке, ощупал жёсткие швы матраса. Искал малейшее несоответствие.
Он нашёл.
Подброшенные улики лежали там, где их быть не могло. Запечатанный пакет. Внутри — фальшивый паспорт, на чужое имя, но с его фотографией. Рядом — небольшой, явно высокотехнологичный детонаторный модуль. Оборудование, совершенно не соответствующее его нынешнему статусу портового рабочего.
И затем — старый, дешёвый кнопочный телефон. На его экране — список исходящих вызовов. Литовские номера. Все связанные с портом Клайпеды.
Воздух в комнате, обычно тяжёлый от сырости и металла, теперь отдавал тонким, клиническим запахом хлорного дезинфектанта. Этот запах — чужой, резкий, неуместный — кричал о вторжении. Они были здесь. Они зачистили. И оставили за собой лишь ложный след чистоты.
Холодное, горькое осознание пронзило Джека.
Они знают, где я.
И они хотят меня подставить.
Паранойя, что годами была его проклятием, теперь оказалась жестокой, неоспоримой реальностью. Он почувствовал прилив жгучей, почти первобытной злости. Но она быстро ушла. Сменилась знакомой, костной усталостью, что давила на каждую клеточку тела. Непроизвольно потирал больное плечо. Взгляд зацепился за тонкую, ветвистую трещину в стене.
Джек начал компульсивно пересчитывать крохотные осколки штукатурки, отвалившиеся от неё. Тихо, почти неслышно бормотал цифры себе под нос. Иррациональный, бессмысленный способ справиться с нарастающим ужасом. Восстановить хоть какой-то микроконтроль в рушащемся мире.
Инцидент в Клайпеде уже произошёл. Доказательства указывали на завершённое событие. Его обвиняли в том, что он это сделал. Это меняло всё. Его задача теперь — не предотвращение. А оправдание. Разоблачение. Это была не просто попытка поймать его. Это была тщательно спланированная информационная операция. Холодный, продуманный удар.
Его инстинкт требовал: Беги. Исчезни. Спрячься.
Но подброшенные улики. Наглая, циничная ложь. Отвращение к несправедливости, которая вновь, словно яд, растеклась по его венам. Они разбудили в нём тусклую, но упрямую волю. К сопротивлению.
Он разрывался. Между обманчивым желанием покоя и болезненной, зудящей потребностью сражаться за правду. Даже если это означало вновь стать чудовищем в глазах мира.
Тишину старого общежития разорвал внезапный, брутальный удар. Где-то в коридоре. Дверь вылетела с петель. Крики. Глухой топот тяжёлых ботинок. Лязг оружия.
Оперативная группа ЦРУ штурмовала здание. Джек, насторожённый и знающий, был готов. Его тело — измождённое, но готовое к действию — напряглось.
По рации звучал чёткий, уверенный голос Ани Ковач. В нём проскальзывало скрытое, едва уловимое волнение. Это был её шанс. Её момент. Доказать свою теорию. Она ожидала сломленного, предсказуемого человека, соответствующего её моделям.
— Отряд А, зачистите третий этаж, — произнесла Ковач. Спокойно. С оттенком менторства, словно читала лекцию. — Отряд Б, перекройте все выходы. Согласно профилю, он будет избегать прямого столкновения. Его цель — не победа, а выживание. Он будет использовать окружение, чтобы скрыться, а не атаковать. Ищите его в слепых зонах, а не на линии огня.
Внезапный, резкий крик. Где-то в глубине общежития. Затем приглушённый выстрел. Удары. Глухие. Жестокие.
— Ковач! — голос агента по рации был задыхающимся, полным шока. — Он… он не соответствует! Он… он прорвался! Мы… мы потеряли двоих! Он… он как зверь!
Голос Ковач чуть повысился. В нём проскользнуло раздражение, но она пыталась его подавить. — Что значит «не соответствует»?! Перегруппироваться! Он… он должен быть… — она лихорадочно теребила ручку. Её пальцы побелели. — …он должен быть загнан! Это… это иррационально! Найдите его! СЕЙЧАС!
Джек двигался по знакомым, тесным коридорам общежития почти неслышно, скользя. Использовал каждый угол, каждую трещину в штукатурке. Это был не открытый бой. Это был отчаянный, грязный побег. Он не стрелял. Использовал всё, что попадалось под руку: опрокидывал шкафы, бросал вёдра с грязной водой, чтобы ослепить, использовал старые, рассохшиеся доски как рычаги. Его движения не были такими быстрыми, как раньше. Но их эффективность и брутальность шокировали. Каждый удар — выверенный, тяжёлый.
Он бил тяжело. Точно. Использовал вес своего измождённого тела и инерцию. Оставляя за собой хаос. И несколько стонущих агентов ЦРУ.