Фактически республика вышла из подчинения Москвы.
20 января председатель президиума Верховного Совета Азербайджана Эльмира Микаил кызы Кафарова (недавний руководитель местного комсомола) по радио выразила резкий протест против грубого нарушения суверенитета республики, поскольку азербайджанские власти не дали согласия на введение чрезвычайного положения:
– Вся ответственность за пролитую кровь лежит на тех органах и тех должностных лицах СССР, которые принимали это решение и обеспечивали его непосредственное исполнение. Азербайджанский народ никому не простит трагической гибели своих дочерей и сыновей…
В ночь на 21 января собрался Верховный Совет Азербайджана. Он приостановил действие союзного указа об объявлении в Баку чрезвычайного положения и потребовал вывести войска из города. Действия войск Министерства обороны, МВД и КГБ СССР были признаны противоправными.
В кровопролитии стали обвинять и Примакова, считая, что это именно он вызвал войска в Баку и как старший по партийному званию руководил их использованием.
Александр Яковлев:
– Он очень переживал, когда ему стали инкриминировать бакинские события. Все развивалось на моих глазах, знаю его телеграммы. Он мне звонил из Баку, рассказывал, просил помочь. Он отказался категорически от координации действий силовых структур. Сказал, пусть это координирует министр обороны или КГБ. Он не профессионал и не будет это делать.
19 января 1990 года Примаков из Баку на слова Горбачева о том, что принято решение ввести в Баку войска, сказал, что не может руководить военными действиями. Горбачев сказал: через час в столицу Азербайджана вылетают министр обороны Язов и министр внутренних дел Бакатин.
Ночью 24 января в Баку, где еще слышались выстрелы, собрали пленум азербайджанского ЦК. Его вел избранный вторым секретарем ЦК Виктор Петрович Поляничко. Он был секретарем Оренбургского обкома, работал в аппарате ЦК в Москве, три года был главным партийным советником в Афганистане. Виктор Поляничко считался твердой рукой. Должность в Баку станет для него последней, в 1991 году Поляничко убьют.
Абдул-Рахман Халил оглы Везиров, который начинал свою карьеру руководителем азербайджанского комсомола, освободили от должности первого секретаря ЦК «за серьезные ошибки в работе, приведшие к кризисной ситуации в республике». Его сменил Аяз Ниязович Муталибов, который был главой республиканского правительства, до этого председателем Госплана. Примакову пришлось выступать на пленуме с успокаивающей речью. Он вздохнул с облегчением, когда Горбачев разрешил ему вернуться в Москву.
В марте 1990 года Примаков к своему величайшему облегчению освободился от обязанностей в Верховном Совете. Горбачев назначил его членом новой структуры – Президентского совета. Горбачев нуждался в личном мозговом центре, который обсуждал бы ключевые проблемы, генерировал идеи и воплощал их в президентские указы. Но он никак не мог придумать подходящую административную конструкцию.
В Президентском совете Примаков близко познакомился с Юрием Дмитриевичем Маслюковым, которого со временем сделает своим первым заместителем в правительстве. Маслюков, председатель Госплана, считался тогда одним из главных прогрессистов и сторонником экономических реформ.
В декабре 1990 года на съезде народных депутатов предстояло впервые избрать вице-президента СССР. Горбачев перебрал много кандидатур. Александр Яковлев вызвал бы яростные протесты консерваторов. Шеварднадзе отпал, потому что в первый же день работы съезда сделал резкое заявление об уходе в отставку. От кандидатуры Нурсултана Назарбаева, будущего президента Казахстана, Горбачев тоже отказался.
Возникли две новые фамилии: Примаков и Геннадий Иванович Янаев, к тому времени член политбюро и секретарь ЦК. Бывший комсомольский функционер, веселый, компанейский человек, он чем-то понравился Горбачеву и мгновенно взлетел. Горбачев полагал, что сравнительно молодой Янаев, не примкнувший ни к левым, ни к правым, не встретит возражений у съезда, да и ему самому не доставит хлопот. Едва ли Горбачев хотел видеть на посту вице-президента самостоятельную и равноценную фигуру, с которой ему бы пришлось считаться…
Горбачев выбрал Янаева и совершил большую ошибку. Примаков – в отличие от Геннадия Янаева – никогда бы не предал своего президента. Августовского путча бы не было, и, может быть, в каком-то виде сохранился Советский Союз…
В последние дни декабря на съезде народных депутатов Горбачев зачем-то сам предложил ликвидировать Президентский совет. Съезд радостно проголосовал «за». Демократическое окружение Горбачева, включая Примакова, осталось без работы.
15 января 1991 года у Примакова был неприятный разговор с Горбачевым. Евгений Максимович предупреждал об опасности звучащих повсюду призывов к «жесткой руке», о том, что этому надо противостоять.
Горбачев раздраженно ответил:
– Я чувствую, что ты не вписываешься в механизм.
На следующий день Примаков передал ему личное письмо:
«После вчерашнего разговора я твердо решил уйти в отставку. Это – не сиюминутная реакция и уж, во всяком случае, не поступок, вызванный капризностью или слабонервностью. Ни тем, ни другим, – думаю, Вы не сомневаетесь в этом, никогда не отличался.
Но в последние месяц-полтора явно почувствовал, что либо Вы ко мне стали относиться иначе, либо я теперь объективно меньше нужен делу. И то, и другое несовместимо даже с мыслью о продолжении прежней работы».
И приложил заявление с просьбой разрешить ему перейти в Академию наук.
Горбачев заявление об отставке отверг:
– Это я буду решать, а не ты!
Тем временем в Персидском заливе начались события, в которых Примаков примет активнейшее участие.
Важную роль в его биографии сыграла первая война в Персидском заливе, которая началась после того, как Саддам Хусейн оккупировал Кувейт. Ирак – одна из тех стран, которые Примаков хорошо знал. Неудивительно, что в иракском кризисе ему предстояло сыграть одну из главных скрипок.
Евгений Максимович сказал Горбачеву, что сумеет убедить иракского лидера вывести армию из Кувейта. Главное – позволить Саддаму Хусейну уйти с достоинством: арабский лидер не может потерять лицо, для него это равнозначно смерти. Таковы традиции Востока.
Министр иностранных дел Шеварднадзе возражал против сепаратной дипломатии и поездки Примакова в Ирак. Он доказывал Горбачеву, что Саддам истолкует появление Примакова как выражение поддержки. Но Горбачев мечтал: а вдруг Евгений Максимович с его опытом работы на Ближнем Востоке, с его широкими и давними знакомствами, его обаянием, его знаниями их традиций сумеет объяснить иракцам, что их ждет, и Саддам выведет войска?
Шеварднадзе возмущался:
– Не может быть у страны две внешние политики!
Но получилось именно так.
Линия Шеварднадзе – стратегическое сотрудничество с американцами ради одной цели: не дать агрессору возможности воспользоваться плодами победы.
Линия Примакова – попытка, используя личные отношения с иракскими руководителями, найти выход из положения до того момента, как будет применена сила.
В шестидесятые годы корреспондент «Правды» Евгений Примаков побывал и в Багдаде. Он познакомился и подружился с иракским журналистом Тариком Азизом, таким же веселым и живым человеком. Азиз, в свою очередь, познакомил советского коллегу со своим другом Саддамом Хусейном. Они стали обращаться на «ты» и называли друг друга по имени.
5 октября 1990 года Саддам принял в Багдаде Примакова. Он говорил московскому гостю, что Кувейт – исторически часть Ирака, поэтому он не выведет свои войска. Поскольку он разговаривал с советским гостем один на один, Саддам откровенно добавил:
– Вы понимаете, что иракский народ не простит мне безоговорочного вывода войск из Кувейта. «Как быть с выходом к морю?» – спросят меня.
Саддам из уважения к гостю согласился отпустить на родину только тех советских специалистов, срок контракта которых истекал в течение года (примерно треть всех работавших в Ираке советских граждан), остальные должны были остаться. Тем самым советские специалисты превращались в заложников, в живой щит Саддама Хусейна.
Примаков ожидал большего успеха от своей поездки. Вернувшись, он предложил Горбачеву: попробуем уговорить Саддама уйти, обещав ему заняться решением судьбы палестинцев. Горбачев поручил Шеварднадзе действовать вместе с Примаковым. Но министр иностранных дел не был согласен с Примаковым: любые обещания Саддаму, любая готовность уступить ему, согласиться с его требованиями создают у него ощущение, что он на правильном пути, что он сможет настоять на своем, если только проявит упорство.
Спор между Шеварднадзе и Примаковым разгорелся нешуточный. Перешли на личности, в Примакове вспыхнул его грузинский темперамент.
Евгений Максимович сам признавался, что вспылил:
– Это меня, который занимается Ближним Востоком со студенческих времен, поучаете вы, закончивший заочно педагогический институт в Кутаиси?
Вмешался Горбачев:
– Евгений, прекрати сейчас же.
Не менее вспыльчивый Шеварднадзе этих слов, разумеется, не забыл.
Советская дипломатия продолжала, как средневековый дракон, действовать двумя головами. С санкции Горбачева Евгений Максимович повез в Европу, а потом в Соединенные Штаты свой план мирного урегулирования. Министр Шеварднадзе, раздраженный сверх меры, передал американцам через своего помощника Сергея Тарасенко:
– Примаков направляется в Вашингтон с предложением, которое мне не нравится.
Евгений Максимович уговаривал американцев оставить Саддаму хотя бы два кувейтских острова и нефтяное месторождение, которые, собственно, и стали предметом спора с Кувейтом. И обещать ему, что будет созвана международная конференция для обсуждения палестинского вопроса.
Американцы отвечали, что такого рода уступки агрессору неприемлемы:
– Получится, что Саддам Хусейн, оккупировав Кувейт, получил то, что хотел. Он превратится в глазах арабов в величайшего героя, способного навязать свою волю мировому сообществу. Уступки приведут со временем к еще более кровопролитной войне…