В день Оксана назначала три-четыре встречи. Связывалась, обговаривала время и место, отправлялась в путь.
Люди менялись постоянно. Кто-то приносил конверт, наполненный сексуальными фантазиями, а взамен хотел жаркий поцелуй незнакомки. Кто-то отдавал неостриженные на годы вперед ногти – шутки ради, а просил шарики из ушной серы пожилой девственницы. Кто-то просто что-нибудь отдавал – например страхи перед несбывшимися мечтами – и не просил ничего взамен. Эти люди хотели избавиться от вещей, которые мешали измениться. Оксана относила вещи в комнатку в общаге и складывала в бутафорские книги.
Под обложкой «Королевства кривых зеркал» уместились пакетики с разбитыми детскими радостями и осколками безответной любви. В книгу «Охота на удачу» Оксана положила счастливые монетки, которые всегда падали решкой кверху, но терялись в самый ответственный момент. А в «Психо» у нее лежал нож. Она не знала, что это был за нож, но пахло от него гнилью, а на лезвии будто остались следы подсохшей крови. Оксана была брезгливой, поэтому взглянула на нож один раз, при обмене, а затем убрала в книгу вместе с платком, в который он был завернут. Ей хотелось верить, что кривоногая женщина в парике, обменявшая нож на возможность побывать в воспоминаниях ребенка, стерлась под дождем еще до того, как воспользовалась своим обменом.
Иногда за книгами приезжали Утилизаторы – так их называла сама Оксана. Они молча собирали бутафорию, упаковывали в серые коробки и загружали в неприметные грузовички, припаркованные у Общаги. Вряд ли кто-нибудь замечал их. Утилизаторы были из другого мира – как и таинственные работодатели, о которых Оксана почти ничего не помнила.
Утилизаторы не разговаривали. Они делали работу.
Интернет о них ничего не знал. Как, впрочем, и об Общаге. Оксана нашла только несколько старых страшилок, раскиданных по третьесортным сайтам и пабликам. Никакой новой информации. С одной фотографии на нее смотрел варан из аквариума – вот и все, что удалось раскопать.
5
Как-то раз у Оксаны спросили, верит ли она в то, что делает. Правда ли, что можно вот так запросто найти сайт, где предлагают обменять искры в глазах на неиспользованные женские ласки? Разве это реально?
Она подумала и ответила, что в Питере реально все. Если кому-то искры в глазах идут больше, то почему бы не обменяться?
Ей сказали, что в настоящей жизни вообще-то такого не бывает.
Она пожала плечами и ответила, что это не ее дело. Работа есть работа.
У нее спросили: «И как, справляетесь?»
Она ответила, что это дурацкий вопрос. Нельзя на работе справляться или не справляться. Есть обязанности, которые надо выполнять.
Потом закурила и сделала вид, что задумалась.
6
Еще Оксана любила проспекты. Особенно ночью. Было в этом что-то магическое: желтые блики фонарей, потоки машин и людей, темные силуэты старинных домов с треугольными крышами. Да даже если современные многоэтажки – Питер менял их под себя, и все равно казалось, что им уже никак не меньше сотни лет. Если забраться в самую гущу, оказаться среди плотных очередей бредущих куда-то людей, то невероятным образом можно ощутить одиночество. Оксану толкали, огибали, извинялись, наступали на ноги, цепляли ее зонт – а она была одинока и по-своему счастлива. Кажется, даже слышала шуршание дождя и далекие отзвуки ветра над Невой.
Оксана всегда назначала встречи под дождем, в центре, где-нибудь на Невском у Фонтанки или на Садовой, возле метро, где тротуары особенно узкие, а людей по вечерам неимоверно много.
В один из дней она оказалась на углу Садовой и Гороховой чуть раньше запланированного. Дождь сыпал мелкий и по-осеннему холодный. В ожидании встречи Оксана купила кофе и закурила. Ничего не может быть лучше хорошего кофе и сигареты дождливым вечером.
Люди сновали бесконечным серым потоком, потом, в какой-то момент, из безликой массы нарисовался силуэт – сутулый, высокий мужчина в очках, с натянутым на лоб капюшоном, с почти невидимым лицом; руки в карманах куртки, в промокших джинсах и грязных кедах, которые когда-то были белыми.
Оксана подумала, что он мог бы быть персонажем книг Достоевского, если бы тот жил в двадцать первом веке. Человек, измотанный городом. Именно так.
У него за душой наверняка было много историй. Что-нибудь про жизнь в коммуналке, неразделенную любовь, долгие поиски и тоску. Она помнила мужчину, менялась с ним несколько раз.
Мужчина спросил:
– Давно меня ждете?
– Нет.
Оксана не любила общаться с клиентами. Это нарушало ее комфортное состояние одиночества. Магия дождливого города словно рассыпалась, когда приходилось вступать с кем-то в диалог.
Мужчина пожал плечами, мол, это была обычная вежливость, затем выудил из кармана сверток из нескольких газет. Протянул.
Оксана, зажав сигарету в уголке губ, раскрыла бумагу, бросила мимолетный взгляд на что-то серое, с виду склизкое, словно кто-то раздавил гусеницу, а потом попытался собрать ее в сверток.
– Я подумал, эта вещица вам понравится, – сказал мужчина. – Она из недавнего прошлого. Как и все, что я вам приносил раньше.
– Действительно, – Оксане не хотелось больше притрагиваться к свертку. – Сложите это… как следует. Пакетик есть? Ничего, у меня с собой. Вот. Положите сюда, – она очень старалась не показаться язвительной.
– Вы, главное, посмотрите хорошенько, идет? – сказал мужчина, потом махнул рукой и внезапно – так бывает со всеми – растворился в серой толпе прохожих.
– Постойте, – запоздало произнесла Оксана. – Вы забыли!..
В кармане ее плаща лежал свой сверток. Мужчина хотел меняться, заказал какую-то безделушку.
Она привстала на цыпочки, высматривая мужчину среди толпы, но всюду плыли раскрытые шапки зонтов. На краю тротуара блеснули вспышки – японские туристы фотографировали обнаженные мраморные фигуры, подпирающие балкон.
Оксана подумала, что этот мужчина не доберется до дома, а растворится в каплях, как карандашные штрихи под нажимом ластика. Ее сигарета погасла. В руке все еще лежал сверток с чем-то серым, неприглядным.
Такое, наверное, случается. Люди исчезают, не успев обменяться. Оксана хотела выбросить сверток в ближайшую урну, но передумала. Какие-то мысли зашевелились в голове, она вспомнила последнюю фразу мужчины и решила повременить. Выбросить всегда успеется, верно?
7
Она промокла насквозь, но не замечала этого, пока не зашла в Общагу. В кроссовках хлюпало, влага собралась на губах и капала с носа. Плащ, купленный на Апрашке у какого-то таджика с лотка, не помогал: Оксана чувствовала воду, текущую между лопаток и затекающую за пояс.
– Вам надо под теплый душ, – сказала Кира. Она стояла за стойкой и что-то писала в большой пухлой тетради. В тишине холла был слышен скрип ручки по бумаге. – Вещи, как обычно, в подвал, в прачечную. Синий утюг искрит, учтите. Чтобы током не долбануло.
– Хорошо, учту, – Оксана шмыгнула носом, тут же разулась, чтобы не наследить. Почему-то подумалось, что серый кафельный пол был слишком чистым для ее кроссовок. – Тут вообще кто-нибудь живет, кроме меня?
– Много кто. Разные. Вы тут не одна, – ответила Кира, не отрываясь от занятия. – Но вы ведь не особо любите общаться.
Она была права. Оксана решила не продолжать разговор, отправилась в номер. С порога сбросила одежду и отправилась под душ. Он был не просто теплым, а горячим, смывающим воспоминания о вечере, выбивающим из головы возникшие вдруг нехорошие мысли. Натирая тело мочалкой в клубах пара, Оксана вспомнила вдруг, что уже делала так, – остервенело стирала что-то со своей кожи, счищала, сдирала до крови. Заметила раздражения на внешней стороне бедра, под пупком, между грудей. Вчера их не было, а теперь проявились.
И когда-то в прошлой жизни она намазывала их детским кремом, чтобы снять красноту и зуд.
Но зачем?
Оксана вышла из ванной, закуталась в халат, заварила кофе и сделала первый глоток, разглядывая в окне пятна фонарей, размытые дождем, и то и дело вспыхивающие желтки автомобильных фар.
Ночь растекалась чернильными кляксами воспоминаний, от которых очень хотелось избавиться.
– К черту.
Она не для того приехала в Питер, чтобы ворошить прошлое.
Скомкав мокрые вещи, Оксана спустилась в подвал, где за одной из дверей в тесной комнатке стояли четыре старые стиральные машины.
В комнатке едко пахло стиральным порошком и мокрой одеждой. Тяжелая старая влага липла к коже. Тут особенно хорошо был слышен гул и вой непогоды за окном. Что-то скреблось с обратной стороны старых стен. Что-то просилось внутрь.
Одна из стиральных машин медленно прокручивала белье. Оксана загрузила в среднюю сразу все свое – плащ, блузку, брюки. Засыпала в отсек порошок, поставила на быструю стирку – тридцать минут, – размышляя о том, что надо бы выйти покурить на крыльцо, – и, уже когда машинка загудела и завибрировала, набирая воду, вспомнила про сверток, оставленный незнакомцем.
Чертыхаясь, Оксана нажала на паузу, потом на слив, дождалась щелчка блокировки, нащупала карман, выдернула набухшие и расползающиеся от влаги газеты. Что-то шлепнулось к ее ногам, и Оксана поняла, что это лежит человеческое сердце. Оно было все в мелких порезах, и сквозь эти порезы толчками выходила густая темная кровь.
Сердце судорожно дернулось, потом еще раз и неожиданно забилось. Кровь лужицей растеклась по полу, потекла под стиральную машинку, к Оксаниным ногам.
– Что за?.. – Она нагнулась, сгребая сердце, хотела бросить его в раковину – хотя бы пока в раковину! – и в этот момент что-то произошло.
Что-то настолько темное и страшное, что оно не уместилось в голове Оксаны и растворилось в тот самый день, когда она оказалась на борту самолета, летящего в Питер.
Это произошло в прошлом, но как будто сейчас.
Хлюпающее и звенящее, трагическое, захлебывающееся слезами.
Больно вспоминать – на физическом уровне больно!