Оксана поскользнулась в крови и шлепнулась задом на кафель. Сердце, зажатое в пальцах, с чавкающим звуком сократилось, сжалось, как сгнившее внезапно яблоко. Резко и неприятно запахло. Капли крови брызнули Оксане на лицо, и она швырнула сердце подальше от себя.
Дверь комнатки распахнулась, на пороге стояла Кира.
– Это ваше? – холодно поинтересовалась она, кивнув на сердце, пульсирующее около стиральной машинки.
Комнатка стремительно заполнялась тошнотворным запахом. Точно такой же запах стоял в другой комнате – большой и светлой, – когда Оксана… Когда она…
– Возьмите и выбросите, – распорядилась Кира, сверля Оксану взглядом. – Вы читали правила проживания? Нельзя такое проносить.
– Я не знала, – выдавила Оксана, хотя понятия не имела, что это вообще «такое».
Она хотела подняться, но не было сил. Пришлось ползти на четвереньках.
Пол уже был весь в крови. Руки и коленки скользили. Работающая стиральная машинка внезапно взвизгнула и задребезжала, разгоняя барабан. Мокрые вещи скользили по стеклу с внутренней стороны.
Сердце сжималось и разжималось. Мелкие порезы на нем раскрывались, будто маленькие рты. Оксане не хотелось брать сердце в руки, но еще меньше ей хотелось разозлить сейчас Киру. Она дотронулась пальцами до влажной поверхности, чувствуя, как где-то в мыслях вспыхивают мелкие яркие искорки. Сгребла сердце, прижала к груди:
– Куда выбросить-то?
– На улицу. Прочь отсюда, – сказала Кира.
От вони сделалось дурно. Оксана доползла до порога на коленках, размазывая кровь. Вывалилась мимо посторонившейся Киры в коридор. Даже затхлый воздух подвала казался сейчас вкусным и долгожданным.
Сердце пульсировало в руках, но уже не так интенсивно. От каждого удара в голове продолжали вспыхивать искорки. Будто скоро должен был разгореться костер. Будто чего-то не хватало, чтобы в мыслях Оксаны развеялась тьма.
Она перевела дух и смогла подняться. Дальше – легче. Сзади молча шла Кира. Оксана пересекла холл, оставляя за собой кровавые следы от тапочек, вышла на крыльцо под дождь и холодный ветер. У козырька яростно болтался фонарь, выхватывая из темноты размытые тени. Казалось, вокруг Общаги нет города, нет пустыря, а есть только ночь, в которой поджидают Оксану молчаливые, как Кира, неприветливые гигантские тени. Какой же крохотной Оксана ощутила себя сейчас. Какой же беззащитной.
Она размахнулась и швырнула сердце в темноту. Темнота приняла ее подарок очередным яростным порывом ветра.
– Хорошо, – сказала Кира за ее спиной. – И больше так не делайте.
Оксана обернулась и увидела, что пол в холле чистый, как и всегда.
– Мне нужно покурить, – сказала она.
Кира протянула сигарету и коробок спичек.
8
Оксана вернулась в прачечную, забрала влажные ошметки старых газет и отнесла в комнатку. Там разложила их вдоль батареи, старательно разглаживая, вглядываясь в размытые буквы.
Заголовок: «…йден без памяти в ста километрах от…»
Другой заголовок: «…Утверждает, что ему вырезали чув…»
Ничего толком не разобрать. В голове искрились мысли, задавить их не получалось, как Оксана ни старалась. Она бы с удовольствием напилась, если бы знала наверняка, что алкоголь вышибет память.
На протяжении ночи бегала несколько раз покурить. Казалось, что за дверьми других номеров кто-то прислушивается к ее торопливым шагам. Выжидает.
Уснула на рассвете – хотя какой, к черту, рассвет в Питере поздней осенью? И ей приснилось дрожащее сердце в порезах, которое уютно лежало внутри чьей-то грудной клетки под раздвинутыми ребрами. Оксана точно знала, чье это сердце, но, когда проснулась – забыла вновь.
9
Она не могла вернуться в прежнее состояние. Раньше ей было комфортно, а теперь нет. Раньше она не думала о будущем и о прошлом, а просто наслаждалась жизнью, в которую входили кофе, сигареты, тихие уютные булочные, прогулки, собственная комната, вечно включенный ноутбук, короткие сообщения на сайте, обработка заказов, доставка, обмен – да и много всего еще, – но теперь жизнь стала сложнее. Оксана подозревала, что так уже случалось раньше.
Она думала о прошлом, как о заледенелом озере, которое неожиданно начало подтаивать. Глыбы льда скрипели и хрустели под напором глубинной воды. Они готовы были вот-вот треснуть, и тогда воспоминания выплеснулись бы на поверхность.
А будущее представлялось страшным монстром, который охотился за ней по бесконечным коридорам старой Общаги. Ему что-то было нужно от Оксаны, он хотел указать путь.
А Оксана не хотела.
Каждый вечер она выходила на Невский проспект и растворялась в толпе людей. Людям было плевать, люди не видели Оксану, потому что вообще никого не видели в своих суетливых мгновениях. Она пила кофе, выкуривала одну сигарету за другой. Иногда назначала здесь встречи и обменивалась с клиентами разной неинтересной дрянью. Люди любили меняться, но совершенно не ценили последствия этих обменов. Растворялись.
Она любила вставать на цыпочки и смотреть поверх голов и зонтов, пытаясь выхватить из толпы то самое лицо, которое запомнила, которое могла узнать.
Так прошло несколько дней, а потом Оксана заметила его – силуэт, неторопливо бредущий прочь по проспекту.
– Постойте, – повторила Оксана, как в прошлый раз, и двинулась сквозь людей.
Мужчина свернул на перекрестке – Оксана почти догнала его, но он то ли ускорил шаг, то ли просто быстро шел. На улице было пустынно. Темный силуэт нырнул в одну из многочисленных арок. Оксана нырнула следом, будто в черноту своих сновидений. Ледяной ветер облизал влажные щеки. Кто-то сказал на ухо:
– Прости!
Ее толкнули, уронили на землю. Падая, Оксана услышала, как хрустит ломающийся зонт. Ей заломили руки, связали на запястьях и заклеили рот. В глазах пульсировала боль, в висках колотило.
Оксана не сопротивлялась, потому что невозможно было сопротивляться. Она даже не боялась. Жалела только о том, что не носила с собой сотовый, потому что в этом городе некому было звонить и не с кем переписываться.
Оксану подняли, провели в глубину арки. Кто-то крепко держал ее под локоть. Наверняка это был тот самый мужчина. Больше некому.
Она с любопытством осматривалась по сторонам, вглядывалась в отражение луж и блики фонарей, скользящие от одной арки к другой. Оксане нравилось гулять в лабиринтах старых доходных домов. Было в них что-то потустороннее, зловещее.
С неба лил холодный дождь, выбивая мелодии на потрескавшемся асфальте. Со всех сторон нависли желтые стены. Показался дом-колодец. Протяни руку из окна – и можно дотронуться до подоконника окна соседа. Пять этажей вверх, а потом – квадрат черного неба.
Здесь не было фонарей, тусклый свет лился лишь из нескольких окон. Похититель замешкался у подъезда, звеня ключами, и Оксана с жадностью впилась взглядом в его лицо, еще лучше запоминая этот острый нос, тонкие губы, щетину, это задумчивое и грустное выражение. На вид мужчине было около тридцати. Его сильно старили нелепые круглые очки «под Джона Леннона».
Оксана определенно уже видела это лицо в прошлом. Дождь никак не забирал его, а капли не смывали этот образ из памяти.
Скрипнула входная дверь, дыхнуло спертым влажным воздухом с примесью хлорки, словно кто-то недавно вымыл здесь весь подъезд. На лестничных пролетах было темно. Блестели пятнышки глазков на дверях – а больше ничего и не разглядеть.
Поднялись на второй этаж. Мужчина открыл дверь в квартиру, впустив в пролет поток мягкого желтого света, взял Оксану за плечи и ввел в ярко освещенный коридор. За спиной щелкнул замок, отрезая от внешнего мира.
10
Ее ладоней коснулось что-то холодное, веревка на руках ослабла и опала. Оксана осторожно развернулась. Мужчина стоял у двери с небольшим раскладным ножом в руках и улыбался.
– Ты все про меня знаешь, – сказал он, протянул руку и осторожно снял скотч с ее губ.
– У вас есть сердце? – спросила Оксана, подразумевая нечто строго материальное.
Мужчина, продолжая нелепо и как-то по-детски улыбаться, показал кивком головы в сторону кухни. Оксана прошла первой. Он зашел, прикрывая за собой дверь, с порога спросил:
– Кофе?
Оксана рассеянно кивнула. На кухне при беглом осмотре она не заметила ни столовых приборов, ни даже электрического чайника. Мебели вообще оказалось мало: стол, два стула, плита и небольшой шкаф в углу. Даже холодильника не было. Зато был широкий подоконник, устланный ковриком. Коврик явно кто-то связал вручную. Он был разноцветным и выглядел очень уютно.
Оксана вдруг подумала, что это должно быть замечательно – сидеть на подоконнике, читать книгу, пить кофе и наблюдать за осенним дождем. Как она не догадалась связать такой же себе в Общагу?
Мужчина тем временем поставил на плиту ковшик с водой, развернулся к Оксане и в некотором смущении принялся тарабанить пальцами по краю плиты.
– Говорите уже, – попросила Оксана, пытаясь хотя бы интонациями голоса сохранить уверенность. – Что происходит? Вы какой-нибудь одинокий влюбленный извращенец? Зачем вы мне подбросили сердце? Что от меня хотите?
– Можешь уйти прямо сейчас, не держу, – ответил мужчина. – Просто я знаю, что ты достаточно любопытна и захочешь послушать историю, ради которой оказалась здесь. Мы же оба понимаем, что ты приходила на проспект не просто так, да?
Она подошла к подоконнику, выглянула в окно. Серый вид на двор-колодец, в центре которого в примятом асфальте расплылась лужа, – идеальный пейзаж для одинокого интроверта и его книг.
– Я о вас думала и много чего вспомнила. Вы постоянно меняетесь. Уже были свертки в газетах. Сколько раз мы с вами встречались? Три или четыре? Никогда не разворачивала. Там тоже человеческие органы?
Мужчина сказал:
– В Питере виделись шесть раз. Сначала я надеялся, что ты вспомнишь. Потом понял, что это бесполезно. У тебя не осталось прошлого. Ты его отдала, верно? Обменяла на своем же сайте.