Ведьма явилась почти вовремя. Задержалась минуты на три-четыре, не больше. Как раз чтобы расплатиться с таксистом, привести нервы в порядок и поправить прическу перед входом в темный парк. Она оказалась в точности такой, какой Кисунина ее и представляла, глядя на фотографию в интернете, – высокой, нескладно-худой и явно представляющей себя куда более мрачной и значительной, чем была в реальности.
Но не внешность ведьмы заставляла настороженно вставать дыбом шерсть на лисьих хвостах. Василиса успела хорошо разглядеть женщину, пока та шагала по пустынной аллее, зябко ежась на промозглом ветру, но так и не различила ничего, что хотя бы отдаленно напоминало магию. Глянул бы случайный прохожий – и увидел бы точно ту же картину. А так не бывает. Когда дело касалось колдовства, порчи и проклятий, да и вообще всего потустороннего, самая знаменитая из цитат Ницше становилась как никогда актуальной.
А тут – совершенно «пустая» женщина. Ни в какие тайны не посвященная, в бездну не заглядывавшая, а если и заглядывавшая, то через чье-то плечо. Примерно как школьница, посидевшая на игральных картах и уверенная, что теперь они смогут предсказывать будущее.
Увидев Василису, София замерла в нерешительности, но злость на незнакомку все же толкнула ее вперед.
– Ну? – недружелюбно поинтересовалась недовамп. – Где Ромка?
В воздухе появился легкий гнилостный душок. Тишком расползся по аллеям, повис мокрыми тряпками на голых ветвях. Лиса втянула носом воздух и растерянно тряхнула головой. София все еще не выглядела опасной. Поэтому Василиса проигнорировала вопрос и проговорила в ответ:
– Так это ты, значит…
Демоница улыбнулась и покачала в воздухе пальцем, изображая что-то у себя на макушке. София не среагировала. Как будто образ черной кляксы был ей незнаком. Или она действительно не поняла, о чем речь. А запах меж тем становился только сильнее.
– Я спрашиваю, где Ромка, сволочь?! – повысила голос Софа.
Пронзительно звякнули нотки нервозности, граничащей с истерикой.
– Ромка, ах, Ромка… – мурлыкнула лисица, в одну секунду поняв все происходящее.
Она моментально утратила интерес к Софии. Чутье не обманывало: та и была обычной женщиной, без всяких способностей, талантов и предрасположенностей. Прянув ушами, Василиса с шумом втянула воздух, пытаясь определить источник мерзкого запаха, одновременно поворачиваясь вокруг себя на носках… как что-то с влажным шлепком ударило ее между лопаток. Лисица непроизвольно вскрикнула, подпрыгнув высоко в воздух и одновременно рванувшись в сторону. Ощущение было такое, будто ей в спину швырнули камень. Или даже не так. Не камень, а пригоршню какой-то жижи вроде болотной тины или отхаркнутой глубоко больным человеком мокроты. Лису передернуло от таких ассоциаций.
Кисунина на всякий случай прыгнула еще раз, изогнувшись в воздухе, как мышкующая лиса, и сорвала с себя куртку. Черная липкая дрянь медленно пропитывала ткань, заставляя ее съеживаться и распадаться.
– Гадость!.. – Лисица отбросила испорченную вещь в сторону.
Хмурясь, она вернулась на парковую дорожку и встала, повернувшись лицом к густым кустам. Ветви переплетались, создавая непроницаемую для глаз тень. Лиса уперлась кулаками в бедра и выкрикнула:
– Ты что творишь?! Вещь мне попортила!
Кусты затряслись, словно в них ворочался огромный зверь. Кисунина прищурилась, внутренне радуясь тому, что широкая юбка скрывает не только хвосты, но и напряженные мышцы ног, готовых стремительно толкнуть тело в сторону. Ветви закачались сильнее… и на дорожку вышла, переваливаясь с боку на бок, старуха.
То есть в человеческом мире она выглядела обычной старухой: толстой, неухоженной, замотанной в какие-то грязные лохмотья. На часть ее внешности, скрытую от глаз простых смертных, лисица предпочла не смотреть. За границей человеческого восприятия старуха напоминала жирную жабу, истекающую черной слизью, буквально потеющую ею. Вся ее одежда была как броня, пропитана маслянистой жижей, а из-под намотанной на шею и голову шали сверкали неживым равнодушным светом маленькие поросячьи глазки.
– Ты как со старшими разговариваешь? – проскрипела толстуха, тяжело, с хрипами, дыша. – Ты что себе позволяешь, а?
И, не дожидаясь ответа, она зачерпнула из воздуха что-то невидимое, картинно харкнула себе в ладонь и сжала пальцы. Получившееся нечто бабка швырнула Василисе в лицо, не забыв пробормотать заветное слово. Лисица вздрогнула от отвращения, но все же успела скользнуть в сторону, уклоняясь от нового сгустка черной гадости. Старуха нахмурилась.
– Нешто видит, нешто видит… – запричитала она, странно водя перед собой руками.
И в тот же миг не выдержала София, о которой все позабыли. Прижав одну руку к груди, она вытянула вторую и завизжала, тыкая пальцем в Василису:
– Вот она, вот она! Гадина! Увела у меня Ромочку!
Хвостатая поморщилась. Она не ожидала, что встреча с ведьмой пройдет мирно, но и не думала, что разговор превратится в мерзкую бабскую склоку из тех, что легко увидеть, включив популярное ток-шоу. Добавила масла в огонь и бабка, толком не разобравшаяся, кто же перед ней, но решившая идти напролом.
– Тебе не говорили, стерва, что нельзя с чужими вещами играться?! – трубно завопила она.
Ее голос, усиленный ненавистью, расползся волнами в воздухе, опутал Кисунину, лег ей на плечи в волосы дурнопахнущим налетом. Привыкшая полагаться на свою нечеловеческую природу лисица сообразила – запоздало, но ясно, – что ее вообще-то убивают. Те, кто стоял перед ней, не были городскими ведьмочками, будто сошедшими со страниц милых подростковых книг. Это были самые настоящие ведьмы – былинные, жуткие, дикие. Из тех, дома которых предпочитали обходить стороной, даже если была необходимость в помощи. По крайней мере одна из женщин была таковой.
Василиса встряхнулась всем телом. Ошметки проклятия полетели в стороны, падая на землю и пузырясь. На миг Василисе стало любопытно, как же видит свою магию сама старуха. Ну уж всяко не как весенние цветы…
– Тварь, стерва, мразь, змея! – изрыгнула поток брани бабка, для верности присовокупив к этим словам еще несколько ругательств, которые заставили бы покраснеть даже невозмутимого варана из Общаги.
И каждое слово, напитанное злой силой, превратилось в черный поток, хлещущий из ее рта на землю.
– Грубо! – рявкнула Кисунина. – Грубо!
Отскочив в сторону, лиса состроила из пальцев «козу» и ткнула острой мордочкой в сторону противницы:
– Кйон!
Черная жижа вспыхнула голубоватым пламенем, мгновенно прогорела и разлетелась на холодном осеннем ветру легким пеплом. Не осталось даже следов пламени на сетчатке. Бабка покачнулась, но устояла. Только сверкающие глазки запали глубже да жижа на одежде потекла активнее, скапливаясь в складках ткани.
Старуха запричитала, мелко и плаксиво, как несправедливо обиженный человек. Василиса развела в стороны руки, уже готовясь разжечь пламя на ладонях… и тут же полетела кувырком на землю. Софа, которую лисица беспечно оставила за спиной, налетела на нее, визжа и царапаясь. Много лет назад, когда существование лис-оборотней было для людей не мифом, а повседневной действительностью, Кисунина ни за что не допустила бы такой оплошности. Но благополучная современность, в которой матери проще поверить в глупость своего чада, чем в хвосты у незнакомой женщины, разнежила ее, лишив чутья и притупив инстинкты.
Темноволосая и нескладная София сумела устроиться верхом на Василисе, крепко вцепившись руками ей в запястья, и победно ухмыльнулась. Тут же подскочила к борющимся и ведьма. Закудахтала, суетливо переваливаясь с ноги на ногу:
– Вот молодец, внученька, спасла бабушку! Держи ее крепче!
– Тварь, захотела Ромкины книжечки прибрать! А-а-ах ты… Мои они! И Ромка мой! – вторила ей Софа и тут же приказывала: – А ну устрой ей! Вдвое заплачу!
– Сейчас я ей… я ей…
Толстуха вытянула вперед руку. Кисунина, лежа на земле, могла видеть только тыльную сторону ладони, зависшую прямо у нее над головой, и скрюченные пальцы, шевелящиеся, словно лапки паука. Что-то черное, но на этот раз отдающее зеленью, вскипело у ведьмы на ладони. Лисица ощутила тоску, с которой не шла ни в какое сравнение хандра, заставившая ее ввязаться в это приключение. Тоска глубокая, истошная, пробирающая до самой глубины души, такая, что сердце в груди замедлилось, потому что не было у него больше смысла биться… Пузырящаяся жижа пролилась у колдуньи между пальцев и полетела вниз, оставляя за собой едва различимый дымный след. Василиса в последний миг убедила свое тело дернуться в сторону, уворачиваясь от липкой гадости. Дрянь упала на землю с сочным хлопком, зашипела. И тогда Василиса ощутила где-то глубоко в душе то, что позволило ей прожить куда дольше, чем мог бы вообразить человек. Лихая, азартная лисья злость всколыхнулась в груди пылающей волной, пустила сердце галопом и смыла без следа насланную убийственную тоску.
– Непобедимая сила духа! – рыкнула она на японском, вызывая у парочки растерянность незнакомыми сочетаниями звуков.
А сразу же следом пришла иллюзия… в которой, быть может, правды было больше, чем лжи. София, все еще оглушенная громким криком, обнаружила, что сидит верхом на существе, которое не приснилось бы ей в самом страшном сне. Громадные глаза белоснежного зверя, в которого моментально обратилась девушка, янтарно блестели, отражая свет фонарей. По оскаленным клыкам, пузырясь, текла слюна. Тварь рычала, глядя женщине прямо в глаза, и в этом рыке слышалось обещание смерти. Страшной, мучительной. Немилосердно долгой смерти.
Софа моргнула, словно надеясь, что видение рассыплется само собой, и отпрыгнула в сторону с громким визгом. Споткнувшись о свои ноги, она шлепнулась на задницу и отползла на несколько шагов, зажимая рот ладонями. Василиса вскочила одним ловким движением, будто разжалась стальная пружина. Звериная личина тут же рассыпалась в пыль, возвращая лисе человеческий облик.