В хождениях по дому он провел три цикла. Один раз женщины не смогли вовремя обуздать Толика, и им опять пришлось схлестнуться. После этого Боря вышел на улицу, и за спиной опустился тот же невидимый изолирующий купол – ни звука, ни запаха из дома. Если бы кто-то из жильцов подошел к окнам – снаружи их было бы не видно. И вибрации нет.
Боря задрал голову. Птицы. Вороны, голуби и пара истошно орущих чаек. Они приближались к дому и поворачивали прочь, не долетев каких-нибудь трех метров. Стало темнеть, стянулись низкие серые тучи. Глядя на небо, он вернулся к началу, где вместо туч и птиц перед глазами в который раз возникло лицо в петле… и тут он понял:
– Это д-дом. – Выскочив в коридор, он крикнул: – Это д-дом! В-весь д-дом!
– Что весь дом? – проворчала Тамара, пыхтя и подпирая доской дверь, но Боря уже умчался.
Он слетел вниз по лестнице, обежал квартиры – вибрация везде одинаковая. Конечно, это дом! Пожар запросто мог привлечь духа, хотя Боря раньше не сталкивался с цукумогами такого размера. Это всегда было что-то маленькое, что можно поднять, скрыть, унести в Общагу и запереть в ее стенах навеки.
По пути назад его окутал вонючий дым.
– Прицепилась к тебе! – крикнула сверху Тамара. – Не ссы! Это больно, но быстро!
Он метался, натыкаясь руками на стены и не находя выхода.
– Уже не сбежишь! – слышался голос Тамары. – Нормально!
Она говорила что-то еще, говорила без остановки, зная, что сейчас он впервые умрет.
Опустив руки на пол, тварь отделилась от стены. Ее торс долго вытягивался параллельно земле, пока не появились ноги, но когда она встала, то оказалась одного с Борей роста. Тело твари имело человеческие пропорции с чересчур тонкими, слабыми и ломкими на вид членами. Угли на ее коже подернулись снаружи серым пеплом и горели красным в глубине, против воли притягивая взгляд. Тварь имела женские формы. Скорее женские, чем мужские. По-матерински протягивала к нему руки.
«Будь со мной», – послышалось ему в тихом треске, исходившем от нее, а где-то вдалеке кричала Тамара, и все в этом ядовитом дыму казалось ненастоящим. Боря выбросил язык, туго обхватил ее тонкую угольную шею. Попав в Утробу, она не найдет пути назад, чем бы она ни была. Все можно поглотить. Все. Вспышка ослепительной боли, а в следующую секунду – бледное лицо в обрамлении удавки.
– С почином, – прохрипела Тамара. – Не так это страшно.
Она снова курила хабарик-феникс в дверном проеме их с Евсейкой комнаты. Борю потряхивало, но воспоминания о той боли стремительно таяли на задворках сознания, ускользали, как сон. В настоящей жизни он бы запомнил эту боль, даже четверть этой боли, навсегда, но не здесь. Здесь через несколько секунд после перерождения он только знал, что она была. Что он умер в огне. Но каково это?..
– Видел что-нибудь?
– В с-смысле?
Тамара затянулась:
– Я тут с июня месяца торчу. До меня только Евсейка. Ставила всякие опыты. Че еще делать? Пробовала умереть в начале пятиминутки, чтоб, ну знаешь… подсмотреть, что там.
– Г-где?
– Ну там, – Тамара повела бровями. – Ни хрена не увидела. Ни тоннелей. Ни света. Ни ангелов.
Небо над крышей соседнего дома померкло. Сгустились первые Борины сумерки в петле.
– Я т-тоже, – задумчиво проговорил Боря. – Но это ничего не з-значит. Это не с-смерть. П-просто иллюзия. С-смерть н-необратима. – Помолчав, он добавил: – А эта т-тварь говорит? Ты что-нибудь с-слышала?
Тамара нахмурилась:
– Что говорит? Ничего не говорит.
Могло померещиться, но обычно Боря не верил в такое, когда речь шла о магических аномалиях.
– Второй п-предмет – это д-дом, – сказал он. – Весь д-дом.
– И че это значит?
Воспоминания о смерти теперь окончательно притупились. Боре показалось, что он стал сильнее заикаться. Может, просто устал. Переволновался. Говорилось с трудом, зато Тамара здесь и готова слушать, а Надя осталась один на один с Толиком Безумным. Повезло, что дверь в его комнату вообще уцелела.
Два артефакта – часы и дом, и две аномалии – петля и тварь. Судя по наличию граффити и мусора, петля появилась не из-за пожара, а много позже. Можно предположить, что появление петли связано с появлением Евсейки, что Евсейка – Нулевой Жилец. Все, кто застрял в доме, пришли после него. И, вероятно, все, кто приходил в дом после него – застряли. При Нулевом Жильце имелся артефакт – памятные часы. История, что стоит за ними, возможно, стала причиной его самоубийства и приманила духа.
– Ты ничего не знаешь, – фыркнула Тамара. – Это все литература. Ты лепишь историю из воздуха.
– А что еще д-делать? – развел руками Боря. – Н-нам нужна история! Н-нужна г-гипотеза.
– Разобьем часы, – предложила она, пожав плечами.
Боря возмутился:
– Н-нет! Нельзя п-просто убить! Надо п-понять. В-воля этих д-духов р-разумна. В т-том, что с-случилось, есть с-смысл.
Нет, он точно стал больше заикаться.
Конец петли. Начало петли. Надо собраться.
Люди попали в дом случайно и, очевидно, не являются целью. Тварь заперта в петле вместе с людьми. Им это не нравится. Допустим, ей тоже. Тогда получается, петля – против твари. Если бы тварь создала дом – она появилась бы раньше часов, например после пожара. Спалила бы какого-нибудь любителя граффити и шашлыков, скрипача, бомжа, переползла бы на соседние здания, творила что хотела месяцы, а то и годы. Проявила бы себя. Значит, скорее всего, тварь создали часы, а дом запер их обоих в петле.
– Все это ахинея! – рявкнула Тамара. – Полная чушь!
– Это не т-точная наука, – с грустью признал Боря. – Но убивать п-просто так не д-дам! П-пока есть другие в-возможности. Эти артефакты б-бесценны!
Что нужно, чтобы разорвать петлю? Уничтожить предмет, создавший ее, или причину ее появления. Первое противоречило Бориным принципам. Кроме того, как они развалят дом за пять минут?
Оставалось понять и устранить причину.
– П-попробуем убить т-тварь.
– Тварь тебе не жалко, значит, она не бесценна, – усмехнулась старуха. – Проще уж дом развалить. Думаешь, мы не пытались? Эта сволочь боится воды. Но тут нет водопровода. В дождь ни за что не наберешь достаточно – так, только брызнуть на нее. И до канала за пять минут не добраться. Я тут бегала с ведром. Ведро есть. Мы все бегали. Не набрать! И потом – она от воды тухнет, слабеет, а не сдыхает. Потушим мы ее – и что дальше? Вилку в глаз воткнем?
– Д-дальше я ее с-съем, – просто ответил Боря.
Тамара сощурилась, точно подслеповатая старая лиса перед броском.
– Мне бы не с-сгореть в п-процессе, – добавил он. – П-проглотить ее. Если она п-попадет в Утробу, то в-все. Совсем в-все.
Старуха задумалась на секунду, а потом покачала головой:
– Негде взять воды. Один хрен, ничего не получится. Сгоришь, не успев прожевать. Надо ждать зимы. Даст Бог, если будет снежная…
– С-сейчас с-сентябрь!
Борю охватила паника. Сколько прошло с застревания? Два часа, три? Вот снова: конец петли – начало петли. Евсейка вешается. Толик клянет левиафана. Надя держит дверь. Тамара приходит продолжить разговор. Он хотел сказать, что уже сейчас готов лезть на стену. Что не выдержит до зимы. Хотел, но намертво завис на первом звуке, не смог выдавить ни слова и просто сел на пол.
– Все будет, Боренька, – уверенно сказала старуха. – Доживем. Никуда не денемся. Сиди и сиди, небо в клетку. Будут пятиминутки лететь, как томагавки. Обернуться не успеешь – зима придет. Снег в пакетах из мусорки принесем.
– Д-д…
– Всякое бывает, Боренька. У тебя вот рожки. И копыта.
– Нет у меня р-р…
– И у меня. Я в молодости троих одного за другим топором прибрала. За дело, конечно! Когда мужика не за дело убивали? По кругу меня пустили и уснули по пьянке. Первого страшно. Второго так себе. Третьего – легко. А четвертого, пятого – вообще не заметила. И пятиминутки так. Привыкнешь. Человек – такая тварь, ко всему привыкает.
Боря поднял на старуху полные грусти глаза.
– Я не ч-человек, – сказал он.
– И то верно, – признала Тамара, и миллионная по ощущениям пятиминутка закончилась.
История про петлю, удерживающую тварь, оставалась всего лишь гипотезой, но Боря в нее поверил, как поверил и в свою версию самоубийства Евсейки. Значит – вода. Нужно найти достаточно воды, чтобы ослабить это существо и дать Боре возможность отправить его в Утробу.
– Вот если бы снаружи в помойке найти наружное ведро и дожди зачастили – можно набрать… – размышляла Тамара. – Вещи не засасывает. Все, что притащишь снаружи, через пять минут туда и вернется.
Слишком много «если». Если найти, если дожди. Боря выбегал к мусорному контейнеру, но хоть сколько-нибудь подходящей тары не нашел, а ведро, которое находилось в доме, каждые пять минут возвращалось на свое место пустым.
Ожидание зимы Боря не рассматривал. Канализационный люк? Глупо, но никто из них не знал, как устроены подземные коммуникации. Есть ли в люках вода всегда или только во время аварий? Кипяток ли там, насколько глубока шахта, сколько нужно сил, чтобы снять крышку, чем пробить трубу? Все, что они сломают снаружи, – так и останется. В раззявленный люк может упасть ребенок. Раскаленный гейзер может взвиться до небес.
– Оно же всегда под ногами, – сказала Надя, вертя в руках бесполезный, отключенный от сети смартфон с нулями на часах и вечными двадцатью тремя процентами зарядки. – Такая простая вещь. Мы обезьяны. Пользуемся всем и ничего не знаем.
Оставался Обводный канал. Добежать до него и вернуться с водой за пять минут было совершенно невозможно. И тут Борю осенило.
– В-возвращаться не надо! – воскликнул он. – Нужно т-только д-добежать! Т-там друг.
– Что за друг? – всплеснула руками Тамара. – Будешь просить людей о помощи? Никакой друг тебе не поверит. Не объяснишь, что тебе надо и зачем. Еще и заика.
– Он п-поверит.
– Он живет рядом с каналом?
– В к-канале. Прямо в-внутри. Он к-как я. Н-н-н-н…
– Не человек, – буркнула Тамара. Надя театрально схватилась за голову. – Ясно. Не успеешь. Ты молодой и тощий, но все равно не добежишь.