– Я побегу не как ч-человек, – улыбнулся Боря.
На улице уже стемнело, освещение в микрорайоне так себе. Конечно, кто-то увидит. Конечно, кто-то даже успеет снять на телефон мутное и страшное видео. Вот только правило, что монстрам нельзя монстрами скакать по Невскому, – неписаное, и за его нарушение никому ничего не будет. Тем более в этой части города, где темно и пусто, если не считать пробок на набережной, и ни одного китайца.
Боря подошел к окну. Бежать по лестнице долго. Сигануть с четвертого этажа он не мог бы даже без личины. Изучать фасад заброшки на предмет труб и карнизов, за которые можно зацепиться, поздно – слишком темно. Оставалось прыгнуть на крышу соседнего дома, что выходил в кое-как освещенный переулок, и спускаться уже по его фасаду при свете. Это, наверно, несложно – тот дом на один этаж ниже.
Боря не был стремительным хищником. Совсем. Удар языком в морду – единственный боевой прием, который он отработал на бомжах, выползающих из темноты во время кормежки. Боря ел мусор, помои, поглощал несанкционированные свалки и считал себя очень полезным для экологии. Без личины ходил только дома. Не занимался спортом для монстров. Правда, много гулял пешком. Но сейчас ему предстоял стремительный паркур-бросок, и он чувствовал себя не меньше чем Веномом. Уходили последние секунды пятиминутки. На старт, внимание…
Боря скинул личину. Разбежавшись, оттолкнулся от подоконника и с грохотом приземлился на самый край соседней крыши. Рубашка и куртка сидели свободно, а штаны треснули, и ботинки свалились с копыт в прыжке. Используя четыре конечности и язык, он мог преодолевать по четыре-пять метров за раз по прямой. По невыносимо громыхающей крыше получилось медленнее. Пришлось приноровиться, чтоб ухватиться языком за сточную трубу, придержаться за карнизы. В окна он старался не смотреть, боясь увидеть там свет или завороженное детское лицо. В переулке все стало проще, и Боря смог развить максимальную скорость. В ушах свистел ветер. Он воображал себя гепардом, никого не видел вокруг, и все же один раз вслед ему раздался визг. Он вылетел на набережную, пересек ее в три прыжка под вой клаксона и, перемахнув через ограду, приземлился на площадку у самой воды.
– Иуоо! – взвыл Боря. – Иуоо-с-сан! Иуоо!
Ничего страшного. Ничего страшного, если тот сейчас не придет. Боря будет пробовать снова и снова, и пусть водители выкладывают видео со своих регистраторов на ютуб. Секунды шли за секундами, а всего оставалось едва ли больше минуты.
Над водой показалась голова каппы:
– Боря-сан?
– Б-бери в-воду, м-много в-воды, в б-бутылки и в-ведра, и н-неси к т-той з-заброшке, – никогда еще Боря не ненавидел так сильно свое заикание, от чего только больше заикался. – В-временная п-петля, я з-застрял. Н-нужна в-вода. М-много! К-как м-можно б-…
Свет погас, и Боря вернулся в заброшку. С личиной. В ботинках. В целых, не треснувших штанах.
– Ну?!
Надя и Тамара стояли в дверях, а за их спинами – смиренный, немного пристыженный Толик. Укротили.
– К-как?! К-когда?! – спросил Боря, протянув к нему руку. – М-меня не было всего п-пять…
– Что твой друг?
Боря точно не знал:
– Н-нужно ж-ждать.
Тамара кивнула и с удивлением уставилась на свои руки – забыла хабарик впервые за долгое-долгое время.
Они прождали восемь циклов. Каждый раз Боря подходил к окну и смотрел во двор, чтоб не пропустить приход каппы. За это время огненная тварь набрасывалась на Надю и на Тамару. А Толик… Толик теперь являлся к Боре в комнату, садился в углу на пол и, глядя на висельника, говорил:
– Меня мама ждет. Мама не знает, где я. Мне к зубному надо.
– Д-да, – согласно кивал Боря. – К з-зубному тебе точно н-надо, п-приятель.
Еще дурак выковыривал стекляшки из своей блестящей сумки и складывал из них пирамиды. В кармане у него лежала бумажка с домашним адресом – минут пятнадцать ходу от заброшки. Большой и глупый. В этой петле, во всей этой истории он понимал не больше, чем хомяк в колесе. Почему мама отпустила его одного в магазин?
– Мама заболела. А магазин не тот.
А где тот магазин, куда его послала мама, Толик объяснить не смог.
Все это время Боря думал еще над одной проблемой: тварь появлялась не каждый раз и всегда нацеленная на одного из жильцов, за исключением Евсейки. Может, потому что он сам умирал, а она не любила падаль. Может, потому что она появилась из-за него и его памятных часов. Почему он повесился именно здесь? Нарядился, как на похороны, взял из вещей только часы, веревку, табурет. Может, его возлюбленная погибла в доме во время пожара? Может, даже в той самой комнате?
А, к черту! Боря любил воображать истории, из-за которых ожили его питомцы. И, за исключением Каина, ни одной истории не знал хоть сколько-нибудь достоверно.
Допустим, Иуоо-сан принесет воду. Им нужно унюхать приближение твари, успеть забрать воду с улицы, подняться с ней наверх и залить тварь раньше, чем она убьет того, на кого нацелилась. По опыту, на это будет не больше минуты. Дохлый номер.
– Если друг п-придет – будем б-бегать все на п-первый этаж. И ж-ждать ее внизу, б-ближе к нему и к в-воде.
– А если не придет?
Боря решил снова нестись к каналу после десятого цикла на одиннадцатый, но на девятом он увидел, как с переулка во двор заворачивает горбатая, кривоногая фигура. Иуоо-сан в высоких хлюпающих галошах тащил два своих самых больших ведра в лапах и две двухлитровые пластиковые бутылки под мышками.
– П-пришел!
Они выбежали ему навстречу все вместе.
– Я б обнял т-тебя, но не м-могу! – воскликнул Боря.
– Это та самая старуха, – сказал каппа, кивнув в сторону Тамары.
– Я з-знаю, з-знаю.
– Да с кем ты?!
Люди увидели воду, только когда каппа оставил ее в паре метров от дома, а сам отошел в сторону. Нет-нет, он им не покажется. Он посидит в стороне за мусорным баком, пока ему нельзя будет забрать свои ведра назад.
Настало время бегать. Бегать с четвертого этажа на первый, чтоб будущее поле боя с тварью сместилось ближе к заготовленной воде. Хуже всех приходилось Тамаре – Боря с Толиком с двух сторон тащили ее под руки.
– Ну хоть обратно наверх бежать не надо! – кряхтела старуха, едва касаясь ногами ступеней. – Кино и немцы!
На четвертый раз в пролете второго этажа запахло горелым, и Боря почувствовал – тварь выбрала его.
– Я! – крикнул он и отпустил Тамару.
Теперь главное – продержаться до воды.
Дым, окутывающий выбранную жертву, был гораздо гуще, чем казалось снаружи. К его запаху примешивалось что-то сладкое, и от этого жертва утрачивала ориентацию в пространстве. Боря не понимал, в какой стороне выход, где перила, а где лестница, и довольно быстро терял ощущение собственного тела. Нужно метаться. Хоть куда-то. Он наугад выбросил язык, подпрыгнул и приземлился почему-то не на ноги, а на спину, больно ударившись копчиком о ступени. Дымовая завеса стала плотнее и светлее. Черное пятно на стене – единственное, что он различал, и оно перемещалось с той же скоростью, что и он. Боря прыгнул снова и налетел мордой на перила. Плевать. Нужно выиграть хотя бы секунду. Кажется, тварь медленнее вылезает из стены, если вынуждена гоняться за избранником. Боря метнулся в другую сторону. Или в ту же? Где выход? Он почему-то не слышал соседей. Что бы он ни делал – оказывался возле стены, и оттуда, высунувшись до пояса, угольная женщина протягивала к нему свои ломкие руки. В этот раз она не говорила. Вот он готовится к броску, но она преграждает ему путь, как шлагбаум, и высвобождает из стены одну ногу. Он прыгает прочь – там она уже высвобождает вторую. Вот она перед ним, и позади него, и справа, и слева. Он теперь боится кидаться в любую сторону – всюду попадет прямо в ее объятия. Садится на пол, сжимается в комок и непроизвольно зажмуривает глаза.
Раздалось шипение. Сквозь него, как сквозь стену, с трудом пробивались приглушенные крики. Боря открыл глаза, в голове прояснилось. Пелена истончилась – сквозь нее он видел силуэты соседей, а прямо перед ним угольная женщина испуганно уползала обратно в стену. Вместо удушливого густого дыма от нее валил обычный пар, и пламя внутри погасло.
Боря схватил ее языком за плечи и потянул на себя, вытащив из стены на полметра. Она сопротивлялась, тянула назад. Всех его сил хватило только на то, чтобы удержать ее на месте, не дать втянуться в стену. Он сделал к ней шаг, потом еще один, нагнулся, дрожа от напряжения. Еще чуть-чуть. Вот ее голова в его пасти. Он стиснул зубы, до искр из глаз прикусив собственный язык. Шея твари хрустнула, словно полено в костре, и в тот же миг сопротивление ослабло. Боря перехватил ее плечи лапами, высвободил язык и принялся поглощать со всей ненасытностью Утробы. Никогда он не ел так жадно и так быстро, никогда так жестоко не рвал пищу языком, опасаясь, что тварь может вспыхнуть снова. Поглотив торс, добравшись до самой стены, он когтями выцарапывал из нее угли и отправлял в пасть. Стена мягкая. Лапа утопала в пепле до самого запястья.
Дым медленно рассеивался. Соседи стояли вокруг Бори с пустыми ведрами и тяжело дышали. Лестница между первым и вторым этажом. Туман в голове окончательно испарился, но за дымовой завесой было почему-то светлее, и теперь Борины глаза снова привыкали к темноте.
Толик первым выронил ведро и закрыл лицо руками, жалобно застонав. Боря вспомнил, что стоит без личины. Тамара и Надя не шевелились, глядя на него во все глаза.
– В-вы же м-меня уже в-видели, – проговорил он смущенно, но они не ответили. – Ч-что?
Снова молчание. Он думал, что все уже привыкли. Или поглощение твари их так напугало? Ее остатки размазались у него по морде? Очень болел прикушенный язык.
Тамара вдруг выпустила свое ведро, воздела руки к потолку и завопила:
– Да! Да, господи! Да!
Надя прижала пустые пластиковые бутылки к щекам.
– Боренька! – Тамара шагнула к Боре и заключила его в объятия, вовсю стуча ладонью по его вытянутой чешуйчатой шее: – Пять минут! Прошли! Прошли!