Павлик задумчиво оглядел тоннель, в пасти которого скрылся очередной поезд: «О скольких жертвах тогда никто не знает?»
Неожиданно Павлик услышал гневный окрик:
– Смотри куда прешь, жирдяйка!
Он оглянулся. Трое парней с дебиловатыми лицами обступили некрасивую невысокую девушку в униформе метрополитена и в косынке. Девушка была толстой, безбровой, с редкими сальными волосами, жутко потная, а ее коротенькие ручки и ножки напоминали мягкие колбаски. Она сжимала грязную тряпку и ведро так крепко, будто бы от этого зависела ее жизнь. Прохожие обходили их стороной, изредка оборачиваясь.
– Она что, обтерла тебя своей тряпкой?! – хохотал один из парней, показывая на испачканный пиджак другого. – Или это жир с ее щек?
– Фу, она похожа на марсианина! – процедил парень в пиджаке, брезгливо глядя на толстуху. – Ну и как мне теперь отмыться, жирная?!
Парень угрожающе склонился к девушке. Та испуганно замерла. Сжав кулаки, Павлик решительно двинулся защищать толстуху.
Девушка пищала что-то робко. Голос у нее оказался ужасно противным. Парень в пиджаке с размаху пнул ведро, выбив его из рук толстухи. По вестибюлю с грохотом разлетелись тряпки, губки, бутылки с моющим средством. Толстуха упала на колени и разрыдалась.
– А… а ну-ка, поднимите! – Поравнявшись с парнями, Павлик схватил одного из них за плечо.
Парни обернулись, оценивающе поглядели на Павлика.
– А то что? – с вызовом спросил тот, кто пнул ведро.
– А то будет плохо! – спокойно ответил ему Павлик.
– Чего?! – Парень схватил его за ворот, но получил правой в челюсть и упал.
Павлик ухмыльнулся: годы травли в школе не прошли зря. Он потратил их на тренировки, хотя дед Игнат и врачи были против.
Он вдруг почувствовал удар в голень: кто-то сделал ему подсечку – предательски, со спины. Падая, Павлик пытался достать противника, но третий парень ударил его по голове. Голова закружилась. Парни склонились над Павликом. Прохожие наконец стали останавливаться. Кто-то ругался, грозился вызвать полицию.
Неожиданно на парней налетела толстуха. Она выла, словно раненый зверь, и молотила их тряпкой по спине, по затылку. Опешив, один из них втянул голову, развернулся и с силой оттолкнул девушку. Она грузно упала, ударившись носом.
Раздался женский крик. Это кричала женщина, облепленная двумя маленькими детьми.
– Вы совсем озверели?! – Павлик подскочил к плачущей толстухе, закрывая ее собой.
– Димон, это уже борщ! – трусливо оглядываясь, возмутился другой парень. – Толстуха беспомощная!
– Да, – недовольно вмешался третий. – Пошли, сейчас еще мусора сбегутся!
Злобно зыркнув на Павлика и толстуху, Димон молча развернулся и, поглаживая ладонью затылок, пошел по вестибюлю. Двое его дружков поспешили за ним.
Павлик склонился к девушке. Та сидела на полу, раскинув пухлые ноги в юбке по колено, и закрывала окровавленный нос пальцами. Глядя на нее, прохожие стали брезгливо отводить глаза и расходиться.
– Сейчас, – Павлик вытащил из кармана носовой платок и протянул ей: – Тебя как зовут?
– Зина. – Она приняла платок и прижала его к ноздрям.
Платок тотчас потемнел от крови.
Павлик в каком-то оцепенении наблюдал за бледным и потным лицом Зины, не зная, что сказать. Толстуха была просто отвратительна. От нее жутко несло потом и чем-то еще. Но она оказалась такой храброй и даже умудрилась защитить Павлика, когда он хотел защитить ее. А теперь, вместо слов благодарности, он почему-то думал о том, что кровь на этом чертовом платке такая густая, что кажется совсем черной. Замотав головой, он стал поднимать с пола тряпки и бутылки, бережно складывая их в ведро.
Все еще зажимая нос платком, толстуха удивленно заморгала.
Он протянул ей ведро:
– На.
– Спасибо. – Зина убрала платок и улыбнулась черными от крови зубами.
Павлик подавил желание отойти подальше:
– Ты очень храбрая.
– Вовсе я не храбрая, – принимая ведро и проверяя содержимое, буркнула Зина. – Просто мне не понравилось, что они тебя обступили втроем и еще и разбили мое ведро, – Зина показала Павлику трещину.
Павлик задумчиво промолчал, только сейчас осознав, что этой неуклюжей, несимпатичной девушке, должно быть, живется трудно.
– Я уже четыре работы сменила, – словно в подтверждение его мыслей выпалила вдруг Зина. – Меня везде достают, отовсюду выгоняют! За то… – Ее тяжелый, потный подбородок задрожал: – За то, что я не такая, как все!
Закрыв лицо руками, Зина снова разрыдалась.
Павлик понял, что оставить толстуху одну на перроне он не сможет.
– Уверен, тебе обязательно выдадут новое вед-ро, – ласково произнес он. – Ты же здесь работаешь уборщицей, да?
Девушка глянула на него как-то странно. Почувствовав неловкость, Павлик подался вперед и потянул ее за мягкий локоть:
– Х-хочешь, я провожу тебя домой?
При этих словах Зина засияла, как самовар:
– Моя смена как раз закончилась! Будешь пирожок с луком? У меня целый мешок!
Зина жила в общаге на самой окраине города, и им пришлось бесконечно долго трястись рядом в вагоне метро. Потихоньку начиная жалеть о своем предложении, Павлик стоически перенес эти пятьдесят минут и даже уступил Зине дорогу перед эскалатором. Довольная раскрасневшаяся толстуха встала на одну ступеньку над ним. Ее юбка колыхалась, жидкие волосы обдувало ветерком, и она была точь-в-точь страшилище рыба-капля.
Стерпев и эскалатор, и Зинино внимание, Павлик потащил ее в подземный переход. Но будто назло, толстуха стала вдруг тащиться медленнее.
Устав волочь ее сквозь толпу, Павлик отпустил Зину и пошел вперед, то и дело оглядываясь.
Толстуха точно издевалась. Она постоянно жевала, перешла на черепашью скорость, и спешащие с работы усталые люди то и дело натыкались на нее, бросая сердитые взгляды. Но Зина их словно не замечала. Она будто бы враз стала еще жирнее и обрюзглее. Ее бледное лицо все лоснилось от пота. Она тяжело дышала, тараща глаза по сторонам.
Продолжая медленно идти вперед, Павлик задумался: а вдруг ей дурно? И старался не отходить от толстухи дальше чем на десять метров.
Наконец не выдержав, он остановился, пропуская прохожих. Обернувшись в очередной раз в поисках Зины, Павлик нигде не обнаружил ее. Толстуха исчезла.
Походив туда-сюда по переходу, встревоженный, он нехотя спустился обратно в метро.
Всю дорогу домой Павлик переживал из-за того, что был груб с Зиной и не хотел ее подождать: «А что, если ей и вправду стало плохо? Куда она исчезла?»
Непонятное, тревожное чувство охватило Павлика, не давая думать ни о чем другом, кроме этой странной толстухи. Но только Павлик стал приближаться к дому, мысли о Зине вылетели из его головы.
Широкий и мощный дед Игнат мел улицу перед их старым обшарпанным подъездом. Светоотражатели на спецовке поблескивали при каждом движении. Рядом, на лавочке, стояла колонка. Из нее негромко играло что-то торжественное. Видимо, Моцарт.
Дед был пьян и явно зол. Робко заглянув ему в лицо, Павлик сразу понял, что случилось что-то плохое.
– Довертелся, – не поднимая глаз от асфальта, недобро просипел дед Игнат и вдруг замахнулся на него метлой: – Ну и проваливай!
– Деда, д-да ты ч-чего? – От волнения Павлик стал заикаться еще сильнее. Он зачем-то снял рюкзак и медленно пошел к деду: – Н-не буду! О-обещаю!
– Отобещался уже, – расстроенно крякнул дед, пропустил его к подъезду и вдруг поник: – Из следственного комитета приходили. За тебя серьезно взялись. Я наврал им, что ты сбежал из дома неделю назад, – дед бросил метлу и тяжело сел на скамейку. – И чего ты такой дурной, а?
Павлик сел рядом с дедом и медленно отодвинул колонку подальше от себя.
– Пон-нимаешь, – тихо сказал он, почти не заикаясь. – Я знаю, что монстр с-существует. Я уверен.
– Да? – Дед Игнат устало вздохнул и выключил музыку. – И откуда же взялся этот монстр?!
– Х-хороший вопрос! – Павлик заволновался. – Я думаю, что монстр – продукт человеческих отходов! Вот таких, – Павлик указал на кучу мусора, собранную дедом Игнатом. – А может, он продукт нашей негативной энергии… Я заметил, что он появляется там, где большое скопление людей…
Дед Игнат положил тяжелую руку Павлику на плечо, и он замолчал:
– Возьми самое нужное. Уходить тебе надо, и поскорее!
По-утреннему хмурые люди молча брели в сторону метро «Парк Победы», перегоняя друг друга. Неожиданно прохожие застывали с любопытством, не доходя до метро. Они вглядывались в брызги крови, приближались ко входу в Московский парк Победы, заглядывая за спину друг другу. В то утро любопытство кровавым следом приводило людей к оцепленной лужайке, где рассеянно сновали туда-сюда оперативники в форме. Они вяло пытались разогнать зевак и спрятать от них страшное, безобразное и отталкивающее.
Смятая трава была багровой от крови. Наспех прикрытое черным полотном, на земле лежало тело. Тщательно завернута экспертом-криминалистом была только голова. Из-под полотна виднелись тонкие руки и ноги в женских ботинках тридцать шестого размера.
Борозды, тянувшиеся от входа в парк до самого трупа, были оставлены именно этими ботинками. Толпа с ужасом перешептывалась о том, что девушку, возможно, еще живую волокли по земле.
Впечатленные отталкивающим зрелищем, люди уходили. Окровавленная, неестественно вывернутая рука девушки навсегда отпечатывалась в их памяти. Так же, как и листовка с фотороботом молодого человека, которая лежала на черном полотне. Листовка с фотороботом Павлика.
Город обвесили фотографиями Павлика. Скрываясь, он жил у друга деда Игната по прозвищу Сивый.
Сивый тоже был дворником, только по совместительству работал еще на каком-то заводе, кажется по производству пластиковых пакетов. Старик был неразговорчив, и ему было абсолютно плевать на то, что Павлика разыскивает полиция. Сивый работал ночами, а днем выходил кормить целую свору бездомных собак, которая караулила их подъезд. Зачем Сивому столько собак – так и осталось загадкой. Жуткие зверюги бросались на Павлика при каждом удобном случае.