– Так странно, – сказал Леонид, наблюдая за ним. – Детские страхи – это то, что руководит взрослыми. Сильнее, чем что бы то ни было.
– Я не боюсь, – хрипло сказал Иван Иванович и усилием воли заставил себя встать с табуретки. – Я просто устал. Я давно ничего не ел. Вы же сами обнесли мой холодильник.
Леонид развел руками:
– Прошу прощения.
– Нет-нет, все нормально, – Иван Иванович взялся за дверцу холодильника. – Я обновил запасы.
– Голубь? – удивился Леонид. – Когда я его увидел, то решил, что он давно сдох. Не зря же вы его так назвали.
Иван Иванович кисло усмехнулся:
– Знаете греческий? Хотя да, реконструктор же. Присоединитесь к трапезе?
Леонид пожал плечами:
– Почему бы и нет? Голубей я еще не ел.
– Как же вы так, – Иван Иванович открыл дверцу холодильника и протянул руку к дальней полке. – Непорядок. Надо наверстать.
– Не довелось как-то, – сказал Леонид, почесывая котенка, достал из-за голенища высоких берц охотничий нож и положил его на стол.
– Не страшно, – Иван Иванович взял то, что находилось на дальней полке, и прикрыл дверцу холодильника. – Может, еще и доведется.
Он заметил удивление в глазах Леонида, когда тот увидел, что Иван Иванович держит в руках банку с надписью: «Гру. ди». Возможно, соленые грузди, плавающие в мутном подернутом плесенью рассоле, и были похожи на маленькие груди. Но Иван Иванович не стал над этим задумываться. Он резко метнул банку в сторону Леонида.
У того была хорошая реакция – он успел закрыться руками, но банке груздей тридцатипятилетней выдержки хватило сотрясения воздуха, чтобы взорваться. Мокрые осколки и липкие вонючие ошметки грибов облепили Леонида. Тот сполз на пол, воя от боли и ощупывая пальцами окровавленное лицо.
– Дедушкины грибы, – сказал Иван Иванович. – Он туда «царскую водку» добавлял. И на даче зимой оставлял, чтобы бомжи потравились. Последняя баночка оставалась – на память.
Леонид выл и корчился под столом. Котенок на столе обмочился.
Иван Иванович обернул руку полотенцем, брезгливо сморщился, взял котенка за шкирку и, представляя, что несет авоську с хлебом, вышвырнул его в форточку. Лететь было всего сантиметров двадцать, поэтому за судьбу мелкой твари Иван Иванович не переживал.
Леонид забулькал и затих.
Что-то заискрило на потолке. Иван Иванович поднял глаза. Смесь азотной и соляной кислот проела штукатурку и добралась до проводки. Заискрило и где-то в районе розетки. Затем что-то лопнуло в коридоре – там висел счетчик. А потом запахло паленым.
Пожарные приехали быстро. Квартира выгореть не успела, хотя основательно подкоптилась. Иван Иванович сидел в ванне, наполненной водой, в обнимку с трупом Птомы и фотографией деда.
Когда пожарные уехали, в квартиру, старательно переступая порог левой ногой и держа у носа батистовый платочек, зашел человек. Иван Иванович не видел его лица. Оно менялось на глазах. Черты плыли, искажались – как будто смотришь в воду на свое отражение, подернутое рябью. На мгновение он увидел в этом лице себя.
– Разруху вижу я, – вежливо сказал человек. – Я бы не советовал жить здесь вам. Копоть, с дыханием проблемы. На психику черный цвет влияет плохо.
– Вы риелтор? – спросил Иван Иванович.
– Нет, упаси боже. Ваши отношения с ними учитывая. У нас когда-то жил он, – человек кивнул туда, где на паркете осталось черное пятно от Леонида. – Правила нарушал, жильцов не уважал. Выгнан был с позором.
– Очень ценная новость, – сказал Иван Иванович, выбираясь из ванны. – Но чему обязан?
– Комната свободная у нас есть. Чуть меньше, чем сие жилье, конечно, зато верхний этаж. Наконец-то увидите не только голяшки да огузки.
– Вы и это знаете?
Человек отнял платочек от носа и улыбнулся. Во всяком случае, так почудилось Ивану Ивановичу. Потому что ниже носа у человека лица не было.
– Куда мне надо идти? – спросил Иван Иванович.
– Спросите у вашего деда, – ответил человек.
Иван Иванович стучал в дверь Общаги левой рукой. В правой у него был чемоданчик, где лежала рукопись диссертации и дедушкин портрет. Птома, завернутый в носовой платок, покоился за пазухой.
Возле ног крутился давешний серый котенок. Иван Иванович раздумывал – пнуть его или не касаться сего страшного существа.
На тринадцатый стук дверь Общаги открылась.
– Я к вам, – заявил Иван Иванович. – И кажется, надолго.
Человек с половиной лица не соврал. Комната была действительно маловата. Но впервые за последний год Иван Иванович увидел из окна не ноги, а головы.
Новый холодильник сиял чистотой и зиял пустотой. Иван Иванович положил в морозилку тельце Птомы. Затем прошел к окну и поставил фото деда на подоконник – пусть полюбуется на новое жилище. Дед одобрительно ухмыльнулся.
Из холодильника донесся стук. Иван Иванович привычно прошаркал к нему и открыл дверцу. Птома, чуть подернутый инеем, недовольно косил левым глазом, расправлял крылья и пытался вернуть на место свернутую шею.
– Ну, привет, Птомочка, – не удивился Иван Иванович. – Теперь-то мы заживем.
– Заживем, с-суки! – раздался бодрый командирский глас с подоконника.